Так вот, в разряд уполномоченных ГКО Иосиф Виссарионович зачислил и меня. Но не просто зачислил. По его желанию я стал тогда единственным особоуполномоченным, обретя уникальные права и уникальный документ, подтверждающий их. Иосиф Виссарионович вручил мне красно-кирпичного цвета книжечку с золотым тиснением. На развороте моя фотография и типографски отпечатанный текст:
УДОСТОВЕРЕНИЕ
в одном экземпляре
НАСТОЯЩИМ УДОСТОВЕРЯЕТСЯ, ЧТО ПРЕДЪЯВИТЕЛЬ СЕГО ЛУКАШОВ НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ, В КАКОМ БЫ ЗВАНИИ ИЛИ ДОЛЖНОСТИ ОН НИ ПРЕДСТАВИЛСЯ, ЯВЛЯЕТСЯ ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННЫМ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ. РАСПОРЯЖЕНИЯ, ПЕРЕДАННЫЕ ИМ ОТ ЛИЦА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ГКО, ЯВЛЯЮТСЯ ОБЯЗАТЕЛЬНЫМИ ДЛЯ ВСЕХ ДОЛЖНОСТНЫХ ЛИЦ НА ВСЕЙ ТЕРРИТОРИИ СССР".
Две подписи: И. Сталин и Л. Берия.
На другой стороне разворота, внизу, напечатано помельче: "Любые запросы по этому удостоверению направлять только через органы государственной безопасности лично народному комиссару внутренних дел".
Я видел, что Иосифу Виссарионовичу нравился сей документ, еще раз подтверждавший его открытость ко мне. Доволен был он, что нашел возможность сделать приятное. И совет присовокупил:
— Николай Алексеевич, вы можете являться в любой ипостаси, в любом звании, но желательно не выше генерал-лейтенанта, чтобы избежать лишнего любопытства к себе.
— И кривотолков, — понял и согласился я. — Генерал-полковников, а тем более генералов армии, у нас единицы, они известны. А генерал-лейтенантов значительно больше. Только я, Иосиф Виссарионович, предпочитаю все-таки форму без знаков различия. Так свободней. И полезней.
— Дело ваше, — улыбнулся Сталин. — Но все же в зеркало на себя полюбуйтесь в форме генерал-лейтенанта. Перед дочерью покрасуйтесь. Интересно, что она скажет? Привыкайте.
— С этого и начнем, — согласился я. И, не дав Сталину передышки, повернул разговор: — Раз уж о наградах и поощрениях… У нас теперь в войсках очень много людей старших возрастов, сражавшихся с германцами еще в ту войну. Есть даже такие, которые в русско-японской участвовали. Это опытные, умные бойцы, а стоят они в одном ряду с зеленой молодежью, стрельбы не слыхавшей. Никакого отличия. Многие награждены Георгиевскими крестами, а ведь эта награда давалась только нижним чинам, и только за подвиг, за личное мужество. Обидно ветеранам, что забыли об этом, что ими помыкают неоперившиеся мальчишки. Почему бы не дать разрешение носить Георгиевские кресты наравне с советскими наградами? Это повысит авторитет ветеранов, они станут заметнее, к ним будут прислушиваться, перенимать опыт.
— Пожалуй-пожалуй, — задумчиво произнес Иосиф Виссарионович. — Еще одна укрепляющая цепочка.
— В самом начале войны, — продолжал я, — в кавкорпус генерала Белова влился добровольческий кавалерийский полк, созданный в Николаеве из тех, кто раньше воевал с германцами, с четырнадцатого года по восемнадцатый. Две тысячи сабель. Их, этих ветеранов, распределили по эскадронам. На шесть-семь молодых и неопытных пришелся один видавший виды кавалерист. В каждом отделении один-два ветерана. Это же цемент! Правая рука командира. При надобности и командира заменят. Прошлые награды сразу выделили бы их.
— Пожалуй, — повторил Сталин. — У нас товарищ Буденный полный георгиевский кавалер?
— Да, один из немногих. Два серебряных, два золотых креста. Полный бант.
— Интересно, будет ли Семен Михайлович носить эти награды? — тихо засмеялся Иосиф Виссарионович, вероятно представив себе кресты на широкой груди Буденного рядом с теперешними орденами.
— А почему бы и нет?
— Согласитесь, Николай Алексеевич, несколько странно: Буденный командует парадом на Красной площади, а у него царские кресты блестят…
— Почему царские? Русские награды, заслуженные в борьбе с супостатами, с врагами Отечества.
— Меня вы убедили, я ценю традиции русской армии. Польза будет. Но как отнесутся к этому наши военные? Тот же товарищ Ворошилов… Я постараюсь повлиять на них… Мы говорим сейчас только про Георгиевские кресты или и про офицерский орден Святого Георгия?
— Только про кресты. С орденом сложнее. Давался он редко, удостаивался лишь тот, кто не только обязанность свою воинскую исполнил во всем по присяге, чести и долгу, но сверх того ознаменовал себя на пользу и славу российского оружия особым отличием, — так примерно записано в статусе. Получивший Святого Георгия автоматически становился потомственным дворянином… Боюсь, что теперь носить будет некому. Может быть, найдутся единицы… А Георгиевские кресты хранятся у многих. Не полные банты, конечно, но по одному, по два.
— Пожалуй, пожалуй. — Привязалось к Сталину это словечко. — Разница существенная… Подготовьте проект решения.
Прошло еще некоторое время, и засияли на гимнастерках ветеранов рядом с новыми традиционные награды нашего доблестного воинства. Бывало потом на фронте, и не раз бывало: в тяжкий момент боя, когда не оставалось в цепях решительных командиров, когда по призыву "Коммунисты, вперед!" уже некому было подняться, звучало, как прежде над полем брани: "Георгиевские кавалеры, вперед!" И вставали, и шли ветераны навстречу смерти, на штурм, на прорыв!
9
Хорошо встретили мы Новый год. Со всех точек зрения хорошо. Радовали успехи, не по воле богов сыпавшиеся из рога изобилия, а завоеванные, достигнутые нашими ратными трудами. Калугу мы взяли, Белев, Боровск. Генерал Белов кромсал немецкие тылы от Сухиничей до Мещовска. На юге черноморцы освободили Керчь и Феодосию, облегчив тем самым положение осажденного Севастополя. На севере открылось сквозное движение поездов на ветке Тихвин — Волхов. Если до декабря угнетали нас ежедневно сообщения горькие и печальные, то теперь вдохновляли радостные. Имелись все основания весело отметить праздник. Конечно, кто-то встречал его в промерзшем блиндаже, в стылой траншее или даже в сугробе перед атакой, может быть, истекая кровью, но моя совесть перед ними была чиста. Бывало, не в лучшем положении отмечал торжества и я. Тут уж без зависти и без злости: какой кон тебе на войне выпал сегодня, с таким и мирись. Мне в этот раз повезло, я встретил Новый год дома, по-семейному: с дочерью и нашей экономкой Анной Ивановной. Возле елочки, на которой горело несколько тоненьких свечек.
Беспокоило лишь одно: не преподнесут ли немецкие авиаторы нежелательный «подарок». В предыдущую ночь, на 31 декабря, большая группа вражеских самолетов пыталась прорваться к Москве, некоторые машины достигли столицы, сбрасывали фугасные и зажигательные бомбы. Не разведка ли это перед массированным налетом? Немец, конечно, не тот, что летом, но все же. Для противовоздушной обороны тревожной была новогодняя ночь, однако, фашисты на массированную атаку не решились. Пытались пройти, прокрасться лишь отдельные самолеты, но до Москвы не допустили ни одного.
Впрочем, разговаривая с дочерью, я отвлекался от внешних обстоятельств, отдыхал от них, она посетовала, что очень редко видит меня, и сказала полушутливо, что начинает отвыкать, тем более, по ее словам, я сильно изменился за последнее время даже внешне, будто высох, реже улыбаюсь, шучу, глаза холоднее стали. Отдалился от нас и от тети Ани. Я, конечно, сослался на непомерную занятость, не оставляющую времени для себя, для семьи, для личных переживаний. Сказал, что Иосиф Виссарионович вообще с лета не видел Светлану, только по телефону разговаривал несколько раз.
— А насчет того, что отдалился, ты не права. В чем это выражается?
— Ну, в разном, — сдвинула дочь черные брови и продолжала не без лукавства. — Раньше ты, уезжая, наставления мне делал, целовал меня… И тетю Аню… В щеку, — пощадила она зардевшуюся нашу хозяюшку. — А теперь ни меня, ни ее. "До скорого свидания, мои дорогие!" И пошел.
— Повзрослела ты.
— И тетя Аня?
— Обе мы повзрослели, грустно пошутила Анна Ивановна. — Время меняет.
Правы они были, и та и другая, правы в том, что суть изменений — не только в ожесточившей войне, но еще и в том, что сдвинулась, изменилась взаимосвязь наших возрастных пластов, это резче высветилось именно теперь, когда мы стали реже видеться. Постепенность, каждодневность сглаживает перемены, а для нас теперь они проявлялись скачками, ступенями. И не столько, может быть, я изменился, сколько дорогие мои домочадцы, и поэтому воспринимали меня несколько иначе. Под другим углом зрения, что ли.
