– Оставайтесь, товарищ капитан. Подойдет пехота, к вечеру мы немцев отбросим.

Патлюк только присвистнул: так долго ждать он не мог. Тем более, что пехота-то все равно без боеприпасов. Пригнать бы из крепости хоть одну машину, и то дело.

– Что скажешь, политрук? – спросил он Горицвета, высунувшегося из дверцы броневика. Тот пожал плечами.

– Думай сам, – и отвернулся, скользнув по Бесстужеву холодным, деланно равнодушным взглядом.

– Разрешите, товарищ капитан, произвести боевую разведку? – подчеркнуто официально обратился Бесстужев.

Спросил и почувствовал, как что-то засосало, заныло внутри. Такое ощущение было у него перед первым прыжком с парашютом.

– Отправляйтесь, лейтенант, – обрадовался Патлюк. – Не удастся на Южный остров – попробуйте через Суворовский мост, с востока. Самое главное – поскорее. – Капитан умолк, колебался, дать ли Бесстужев у свой мотоцикл. Вдруг еще под обстрел попадет. Но с другой стороны, дело важное. – Э, хай буде гирше, абы иньше, – тряхнул чубом Патлюк. – Бери машину… Да поосторожней, смотри там.

– Ладно, сделаем, – усмехнулся Бесстужев.

С собой решил взять ефрейтора Айрапетяна. Маленький смуглый армянин умел водить мотоцикл и хорошо знал мотор. Приказал ефрейтору держать наготове винтовку. Расстегнул кобуру нагана и только тут вспомнил, что ни одного патрона у него нет. Чертыхнувшись, побежал к пограничнику. К счастью, у того тоже оказался не пистолет, а наган. Пограничник вздохнул – у самого патронов немного, но все-таки дал Юрию семь штук, один накат.

– Скорей, Бесстужев, – торопил Патлюк. – Время идет.

Юрий погнал мотоцикл напрямик через поле к лесу, лавируя среди кустов, срезая изгиб дороги. Мотоцикл трясло, подбрасывало на кочках. Легкий Айрапетжн едва удерживался на заднем сиденье, ухватившись левой рукой за пояс лейтенанта.

Бесстужев обдумывал, как лучше ему ехать; решил хоть на секунду завернуть к Полине, оказать, чтобы отправилась пока в Минск. Это ненадолго, а ему спокойней будет воевать, в случае если дело пойдет серьезно.

Миновали хутор из двух домов. Людей не было видно, окна наглухо закрыты ставнями. За изгородью рылись в навозе куры. Пестрый петух взлетел на кол, вытянул шею, намереваясь крикнуть, но, напуганный треском мотоцикла, захлопал крыльями и шарахнулся вниз.

– Стой! – крикнул вдруг Айрапетян. Бесстужев от неожиданности резко свернул, затормозил, едва не влетев в кусты, заглушил мотор. Навстречу им по окраине леса медленно шли трое бойцов.

Один тащил на плече зеленый железный ящик для секретных документов. Он сгибался под тяжестью ящика, гимнастерка на спине потемнела от пота. Двое других были ранены, как на палки, опирались на свои винтовки, держа их за стволы.

– Откуда? – спросил Бесстужев.

– С заставы.

– Немцы где?

– А там, за лесом, – равнодушно сказал боец с ящикам и высморкался двумя пальцами. – Там наш сержант с пулеметом. Раненых вот веду, – кивнул он и побрел дальше.

За поворотом дороги Бесстужев действительно увидел сержанта. Он лежал на бугорке, среди кустов, раскинув короткие толстые нога в хромовых сапогах, прилаживался плечом к прикладу ручного пулемета. Другой пограничник сидел возле него, набивая патронами диск. Бесстужев опять спросил, где немцы, и опять не получил точного ответа. Сержант сказал, что на заставе все командиры погибли, что он остался старшим и теперь прикрывает отход своих. Немцев он видел последний раз на той стороне перелеска. Они подъехали на грузовике – наверно, разведка. Сержант расстрелял по ним диск и отошел сюда.

– Вы бы легли, – посоветовал он. – Неровен час – шлепнут из-за деревьев.

Бесстужеву не верилось, что на этой вот солнечной опушке, среди веселых кудрявых кустов могут быть немцы.

– Думаешь, тут они?

– А кто же их знает. Может, и назад ушли. Вы на мотоцикле-то не езжайте, как раз налететь можете. Пройдите пешком вдоль дороги, тут минут десять всего. А за лесом сразу холм. Вон там сосны высокие, – показал сержант. – С того холма до самого Бреста дорога просматриваться должна.

Оставив Айрапетяна возле пограничника, лейтенант бегом, пригибаясь, пересек опушку и углубился в лес. Шел торопливо, раздвигая руками ветки густого кустарника, держа направление так, чтобы солнце светило в затылок. Старался ступать осторожно, без шума. Под сапогами изредка потрескивали сухие хворостины, высокая сочная трава с шорохом хлестала по голенищам.

Выскочил из кустов на полянку и замер: перед ним, в двух метрах, стоял чужой. Мозг молниеносно определил только это: не немец, не противник, а просто чужой, серый, в мундире с карманами, в ненашей фуражке. Для обоих неожиданной была эта встреча лицом к лицу, оба на секунду оцепенели, глядя друг на друга. Немец тяжело дышал, приоткрыв рот с полными яркими губами. У него – белесые брови, удивленно мигающие глаза…

Действовал уже не разум – инстинкт. Юрий будто превратился в обнаженный, острочувствующий нерв. Всем существом своим ловил он малейшее движение немца, даже не думая, а сознавая, что фашисту доставать пистолет дольше – он висел на животе, слева, в застегнутой кобуре. А у Бесстужева – под рукой. И когда немец, не глядя, потянулся, перекосившись, к кобуре, Юрий рывком выхватил наган и выстрелил. Немец качнулся назад, потом вперед, будто терял равновесие, ноги у него подогнулись в коленях, он оседал медленно, с укором глядя на Бесстужева, и от этого взгляда Юрию сделалось страшно. Он выстрелил еще раз, немец свалился навзничь, и пистолет, который он все-таки успел достать, скользнул в траву рядом с рукой.

Юрий никогда еще не стрелял в живого человека, и до его сознания просто не доходило, что упавший не может двигаться. Ему казалось, что немец вот-вот схватит свой пистолет и вскочит. Больше всего Юрию хотелось убежать, но он боялся повернуться к врагу спиной. А немец все смотрел на Бесстужева голубыми, блестящими глазами, и под его взглядом Юрий чувствовал себя окованным, загипнотизированным. Он подался назад, чтобы немец не видел его; на носках, крадучись, обошел немца, пнул ногой пистолет, отбросив к кустам, и поспешно выстрелил прямо в лоб: появилась черная дырочка, вокруг нее каплями выступила кровь.

Но даже и после этого Юрий не верил, что немец мертв. Разумом понимал, что враг убит, но это было слишком относительное понятие, раньше он не видел такого: вот человек идет, смотрит, дышит – и вот его уже нет. А немец лежал перед ним такой же, каким был и в первую секунду их встречи. Юрий направил ствол нагана на его грудь, нажимал спусковой крючок: бах, бах – гулко ахали выстрелы. При каждом выстреле тело вздрагивало, и каждый раз это убеждало Юрия в том, что немец еще жив.

Бесстужев расстрелял все патроны и, когда ничего уже не мог больше сделать с врагом, сорвал с него полевую сумку, схватил пистолет, попятился за куст, а потом повернулся и побежал.

Встревоженный Айрапетян встретил его на опушке, он уже торопился на выстрелы, на помощь командиру. Задохнувшийся от бега Бесстужев почти повис у него на плече.

Из глубины леса донеслись резкие, гортанные крики, там звали кого-то на чужом языке, и Юрий только теперь вдруг понял, как близко прошла возле него смерть. Зачем он стрелял столько раз? Надо было бежать сразу, как только немец упал – ведь где-то поблизости были другие! А если бы враг чуть раньше выхватил пистолет? Тогда его, Юрия, не было бы сейчас здесь, он не видел бы лес, зелень, небо, не ощущал бы тепла. Что-то, оставшееся от него, лежало бы там, на той поляне, где сейчас немцы…

Айрапетян заторопился, за руку потащил Бесстужева к мотоциклу, толкнул на заднее сиденье. Над их головами что-то защелкало по деревьям, посыпались сбитые ветки. Сержант-пограничник дал длинную пулеметную очередь. Айрапетян повел мотоцикл назад, в ту сторону, откуда они недавно приехали. Бесстужев все еще чувствовал в себе какую-то отрешенность, безучастность ко всему и гнетущую тупую усталость…

Так вот солнечным теплым утром встретились в лесу два молодых человека, посланные убивать и не научившиеся еще делать это. Один остался на поляне, издырявленный пулями, а у второго, уцелевшего по воле случая, навсегда оборвалась в душе какая-то теплая, человеческая струнка и будто пеплом подернулась голова. Когда белокурые седеют, волосы у них становятся серыми.