– Мне показалось – наоборот. Впрочем, спасибо, товарищ лейтенант. Я буду знать.

– Прекрасно… А ведь вам снова мат. Вы давно, видимо, не играли… И знаете, в чем ваша главная ошибка? Виктор отрицательно качнул головой.

– Есть, Дьяконский, такой закон: не начинай наступления, пока не имеешь хорошей обороны. Вы трижды атаковали. Бурно, смело. И это правильно. Однако все три раза вы не рокировали короля, и мне удавалось прорываться в ваш тыл.

– Рокировка обязательна?

– Почти всегда. Противник переходит в контратаку, и его надо встретить на заранее подготовленных рубежах.

– А вот Гудериан не так пишет.

– Вы читали его книгу «Ахтунг! Панцер!»? – с любопытством посмотрел Бесстужев.

– Книгу не читал. Но у нас дома были немецкие военные журналы. Сестра переводила, она хорошо знает язык. В этих журналах печатались статьи Гудериана.

– Его теория мне знакома. – У лейтенанта поползли вверх белесые брови. – Он ратует за массированное использование бронетанковых сил. Прорвать линию фронта, окружить противника, смять, подавить, пленить.

– Теория оправдала себя в Польше и во Франции.

– Там люди жили воспоминаниями об окопной войне четырнадцатого – восемнадцатого годов. А мы противопоставим врагу прочную линейную оборону с крупным резервом танков в глубине… Слушайте, Дьяконский, а у вас нет желания сделаться командиром? Человек вы грамотный, служба дается легко…

Виктор нахмурился, спросил холодно:

– Вы помните эпиграф к первой главе «Капитанской дочки»?

– Нет.

– Посмотрите, если не лень. – Виктор поднялся. – Разрешите идти? Сейчас начнется поверка.

– Пожалуйста, – ответил лейтенант, недоумевая, почему так сразу изменилось настроение Дьяконского.

Вступительный экзамен по истории Игорь сдал на «отлично». Старенький, лысый преподаватель в коричневом костюме-тройке, с галстуком-бабочкой, уныло слушавший школярские ответы экзаменующихся, оживился, когда принялся рассказывать Булгаков. Игорь говорил о скифах. Сразу начал с того, чего нет в школьных учебниках. Заметив, что старичку это понравилось, продолжал увереннее.

– Одну минуточку, – прервал преподаватель, – Вы читали Геродота?

– Да. У нас в районной библиотеке есть экземпляр. Еще при царе напечатан…

– Послушайте, товарищ… – Преподаватель поднес к глазам экзаменационный лист… – товарищ Булгаков, давно вы решили пойти на наш факультет?

– Года три назад.

– Что же, это весьма солидный срок. Отрадно, молодой человек, очень отрадно. – Старичок улыбался, потирая маленькие, морщинистые руки, глаза блестели под стеклами очков. – Ну-с, что еще у вас там?

– Второй поход Антанты, – с готовностью выпалил Игорь. – Можно отвечать?

– Не надо, не надо, – остановил его преподаватель. – Скажите мне лучше, кто командовал засадным полком в Куликовской битве?

– Воевода Волынский Боброк.

– Альпийский поход Суворова?

– Тысяча семьсот девяносто девятый.

– Достаточно. Я с удовольствием побеседовал бы с вами, но меня ждут другие. – Расчувствовавшийся старичок пожал руку Игоря.

А через три дня в той же самой аудитории Булгаков провалился на экзамене по литературе. Надо было рассказать о романе «Пролог» Чернышевского. Книгу Булгаков не читал. Сидел, вспоминая с натугой, что и когда слышал о ней. Пошел отвечать с таким чувством, будто грозила ему позорная казнь.

Преподаватель попросил назвать фамилии главных героев. И тут Игорь умолк. Понял: теперь все пропало. Под мышками выступил холодный пот.

– Не знаете, – жестко констатировал преподаватель. – Ну, а Короленко вы читали?

– Конечно, читал!

– Что именно?

Игорь с ужасом обнаружил, что не может вспомнить ни одного названия.

– «Гуттаперчевый мальчик», – пробормотал он.

Сзади кто-то прыснул.

Из университета ушел сразу, не отвечая на вопросы товарищей, бросившихся к нему в коридоре. Засунув руки в карманы, быстро шагал по улице, ничего не видя перед собой, толкая прохожих. Бормотал бессмысленно: «Подумаешь, тоже мне выискался!»

Опомнился только на площади Революции. Остановился возле большого черного чана, под которым горел огонь. Противно пахло паленым. Рабочий железным ломом мешал в чане полужидкую массу асфальта. По ровной обширной площади с фонтаном посредине ветер гнал клочки бумаги, цветные обертки конфет. Гомон толпы, гудки автомашин, трамвайные звонки и визг тормозов – все это сливалось в дикий хаос звуков.

«Как тут живут люди? Это же ад!» – думал Игорь.

Он побрел к Охотному ряду. Шел уже седьмой час, а в шесть его ждала Настя возле Дома союзов. Увидел ее издалека: она торопливо пробиралась навстречу через толпу.

– Ну? – тревожно заглянула она в глаза Игоря.

Он безнадежно махнул рукой.

– Надо укладывать чемодан. Срезался.

– А я?

– Будешь учиться. Сдала ведь?

– Сдала.

– Ну и радуйся.

– Как радоваться, как же одна я?

– Подумаешь. Все одни. Дай при рубля, в пивную пойду.

– Не пущу.

Настя цепко держала его за рукав. Но Игорь, пожалуй, и сам не ушел бы сейчас от нее. С ней было легче.

– А пересдать нельзя? – опросила она.

– Шапку ломать перед фертом этим не буду.

– Ну, ладно. Конфету возьми вот. «Мишка на севере», – оказала Настя. – Бери две. А я уже одну съела, не выдержала.

– Что это шикуешь сегодня? Наследство получила?

– Думала, дань праздничный будет.

Дорогой Настя убеждала его не уезжать, походить по институтам, может, недобор где-нибудь. Или на вечернее поступить, а днем работать. Игорь согласился пожить в Москве, пока есть деньги. Дома не очень рады будут его возвращению, спешить некуда.

Стемнело, когда Игорь и Настя вышли к Елоховскому собору, обнесенному чугунной решеткой. Жили они на Бакунинской улице. Старинный трехэтажный дом с лепными украшениями по фасаду принадлежал раньше какому-то князю. Теперь дом заселен был семьями военнослужащих. В квартире полковника Ермакова были четыре просторные комнаты с высокими потолками, кухня и ванная.

Гостям Степан Степанович отвел комнату своего сына, отдыхавшего сейчас в Крыму вместе с сестрой. Настя спала на кровати за ширмой. Игорь устраивался на диване.

Ермаков был вдов, и в комнате, как и во всей квартире, чувствовалось отсутствие настоящей хозяйки. Рядом с дорогим шкафом из мореного дуба – канцелярский стол. Стулья разные: и старинные, венские, с гнутыми ножками, и полумягкие, с клеенкой на сиденье, и даже несколько табуреток.

Настя и Игорь имели свой ключ, уходили и приходили, когда хотели. Ермаков возвращался с работы поздно, иногда не появлялся по нескольку суток. Теща его, высокая, чопорная старуха, не обращала на ребят внимания, целыми днями валялась в своей комнате на кушетке, читала старинные романы.

Сегодня Степан Степанович был дома, возился на кухне с примусом. В коридоре сильно пахло керосином.

– Вы, ребятки? – спросил он. – Вовремя вернулись, сейчас чай пить будем.

– Ели уже, – соврал Игорь.

– Я и не предлагаю есть. Погоняйте чаек, составьте компанию. Посмотри, Настя, в шкафу колбаса была, кажется.

– Сейчас я все соберу, – деловито ответила Настя.

Отнесла в комнату книги, быстро помыла руки. Опросила, смешно морща нос:

– Керосин разлили?

– Есть немного, – сокрушенно вздохнул Ермаков.

– Идите за стол. На кухне мужчинам нечего делать, – командовала девушка, устанавливая на подносе посуду.

Игоря удивляло, как это застенчивая Настя так быстро освоилась здесь. Распоряжается, будто хозяйка.

– Приходится вот самому, – со вздохом сказал Степан Степанович, садясь к обеденному столу. – У нас каждый сам по себе.

Он разминал пальцами папиросу, коричневый табак сыпался на паркет. Дышал тяжело, посапывая крупным носом с зарослью черных волос в ноздрях. Под пижамой бугрился полный живот, Вид у Ермакова был нездоровый: обрюзгшие белые щеки изрыты морщинами, на глазах кровяные прожилки.