— Пустите, я умею!
Когда вспыхнул яркий электрический свет, сидевшая на корточках Лариса с облегчением произнесла:
— Слава Богу, кажется, дышит…
Выплывая из тьмы небытия, Алена непонимающим взглядом обвела склоненные над ней участливые лица.
Под потолком внезапно вспыхнул яркий электрический свет.
Услышав страшный крик, прокатившийся по зданию, он сразу перевел рубильник в рабочее положение. Казалось, даже стены дома содрогнулись от ужаса.
Тщетно вглядываясь в монитор, он старался разглядеть, что стряслось, но на экране лишь копошились беспорядочные тени и слышались испуганные возгласы.
На полу лежало распластанное тело. Ба, да это Алена! Что с ней?
Он видел, как Лариса отшвырнула в сторону нож и обрывки веревки. Он так и не понял, что на самом деле произошло, это стало ясно намного позже. И то, что он узнал, его совсем не обрадовало.
Алена взмахнула ресницами и непонимающе оглядела сочувственные лица женщин, толпившихся вокруг.
— Бедненькая! — ласково проговорила Ольга Витальевна, точно маленького ребенка гладя ее по голове. — Ну зачем же ты так, а?
— Алена, больно, да? — В случившемся Надя обвиняла в первую очередь себя. Ведь если бы тогда она бестактно не ввалилась в чужую ванную, ничего бы не было…
— Милая моя! — Несмотря на сочувствие к Алене, в голосе Ларисы звучала грустная ирония. — Зачем лезть в петлю, если мы и так сгнием на этом острове? Или, точнее, нас сгноят.
— Алена, выпей воды. — С любовью вглядываясь в бледное лицо. Юля хлопотала возле подруги. — Голову приподними… Вот так…
Пострадавшая приподнялась на локте, и вскоре ее бледное лицо слегка порозовело.
— Мне уже лучше, — пробормотала она. — Спасибо, девочки…
Заботливые руки помогли ей подняться и бережно перенесли на постель. Присев на краешек кровати, Юля заботливо отерла от брызг воды лицо подруги.
Зазвучали участливые голоса:
— Как ты себя чувствуешь, Алена?
— Тебе уже лучше?
— Может, ты хочешь поесть?
— Тебе не холодно? Принести одеяло? — Казалось, женщины были готовы перещеголять друг друга в демонстрации любви.
— Спасибо, — слабым голосом прошептала Алена. Ей уже было стыдно, что она устроила переполох и причинила столько беспокойства. Она закрыла глаза от смущения. Так приятно было ощущать всеобщую заботу…
— Она хочет спать, пойдемте отсюда! — послышался негромкий шепот. — Юля, пойдем!
— Я останусь здесь! — заартачилась Юля. — Ее нельзя сейчас оставлять одну.
Девушку поддержала Ольга Витальевна.
— Действительно, нужно организовать дежурство возле больной, — сказала она. — Я сменю тебя, Юля, через три часа, чтобы ты поспала.
— И я буду дежурить!
— И я!..
Все горели желанием помочь Алене, хотя та нуждалась лишь в тишине и покое.
Дверь бесшумно затворилась. Держа в руках холодную ладонь подруги, Юля застыла на краешке кровати. В темноте слышалось еле слышное дыхание Алены, а потом внезапно послышались всхлипы, и она громко разрыдалась.
— Ну что ты, что ты! — гладя руку подруги, Юля растерянно прошептала в темноту. — Ну зачем ты так, ведь мы тебя любим!
— Я… — всхлипнула Алена негромко. — Прости меня… Я не хотела, чтобы все узнали, что я…
— Разве так важно, глупенькая, как ты называешься? — Юля старалась говорить тихо и убедительно. — Важно, какая ты. Тебя все любят, ты же не такая, как эта фифа Дубровинская. Ты хорошая, ты очень хорошая!
— Я… Я не знала, что все так случится… Я хотела сделать операцию по перемене пола, уже разрешение комиссии было готово и день назначен, а тут все это завертелось… — Голос Алены обидчиво дрожал, постоянно прерываясь рыданиями. — А гормоны, если бросить их пить, делают свое дело.
Понимаешь, постепенно голос становится грубее, и волосы начинают расти… И сразу же все мужское изнутри вылезает наружу. А я столько денег потратила, чтобы стать женщиной!
— Зачем? — искренне удивилась Юля. Алена молчала, раздумывая над ответом. В призрачном свете луны, молоком льющейся в окна, белки ее глаз лихорадочно блеснули. Наконец, она вздохнула и произнесла:
— Понимаешь, женщин всегда любят, даже не очень красивых, глупых — всех! За ними ухаживают, их боготворят, их считают прекрасными, им прощают все… А меня никто никогда так не любил! Когда моя младшая сестренка плакала, мать и отец бросались к ней с утешениями, а на меня грубо орали: не реви, ты же мужчина! И никто, никто на белом свете не сказал мне, какая я… какой я… ну, короче, что меня любят…
— Но ведь ты очень хорошая, Алена, — утешала ее Юля, — тебя и так все любят! Ты такая красивая, ты добрая. Честное слово!
— Нет, меня никто никогда не любил, когда я была мальчиком. Ни один человек! — обидчиво возразил голос в темноте. — Никто и никогда! Правда, когда я стала девочкой, стало ненамного лучше. Женщины меня не выносили, а мужчины все время пытались облапать. И все они рано или поздно сбегали от меня без оглядки. И никто, никто в целом свете не любил меня таким, какой я есть, такой, какая я есть…
Тяжелый вздох пронесся по спальне. Гнетущий груз, долгое время мешавший Алене жить, стал немного легче.
— Если бы я сделала операцию, тогда никто в мире не догадался бы, кем я была до нее. Может быть, я бы даже вышла замуж.
— Ты думаешь, если бы врач отрезал тебе все, что можно отрезать, то тебя сразу же за это полюбили? — с сомнением произнесла Юля.
— А разве нет? — удивилась Алена.
— По-моему, нет! Анатомические особенности еще не причина для любви. Мне кажется, ты слишком долго шарахалась от людей, боясь, что они причинят тебе боль. И операция здесь совсем ни при чем.
— Наверное, ты в чем-то права, — прошептала Алена.
— Конечно, права! — Голос Юли звучал убежденно. — Ты же видишь, как здесь к тебе относятся. За месяц, что мы живем здесь, все успели тебя полюбить.
Ты видела это сегодня. Всем было бы больно, если бы с тобой случилась беда.
Никто не хотел, чтобы ты умерла. Ни один человек! Даже эта выскочка Дубровинская! А я — особенно…
— Правда? — В тихом голосе ощущалось такое страстное ожидание любви, что у Юли болезненно сжалось сердце.