соперника-медведя встают во весь рост, чтобы казаться больше. Опытные охотники

знают это и провоцируют медведей, чтобы подтолкнуть их на свои рогатины. Вот и

Ставр вновь шумнул, качнулся, не сходя с места, и медведь шагнул навстречу своей

смерти. Одним движением Ставр вогнал килограммовый наконечник рогатины в грудь

27

громадного зверя, а стружие6 прочно упер в землю. Медведь, продолжая движение,

сам все глубже проталкивал лаврообразное перо копья себе в сердце.

Наконец, потеряв равновесие, матерый зверь упал к ногам охотника, и еще

некоторое время его могучее тело содрогалось в предсмертных конвульсиях, но Ставр

этого уже не видел. Он вернулся к раненому, который очнулся и в полном изнеможении

следил за поединком большака.

- Ставр Буриславович …

Голос Суховея был слабым и хриплым, он попытался приподняться, но тут же упал на

траву, закрыв от боли глаза.

Ставр, задрав его рубаху, стал осматривать тело в поисках ран.

- Отставь … это не люди … сохатый напал, – вновь прохрипел Суховей. – В бок,

вражина, саданул … распорол … крови много потерял … не ведаю, как и жив остался. Но

видно нужен я еще роду-то, а Ставр Буриславович?

- Как же ты так? А? Проворонил-то? – укоризненно проворчал большак, поворачивая

Суховея на бок и осматривая разодранный бок.

- Бежал вчерась весь день … торопился, – пробормотал Суховей. – Уснул, как в омут

провалился … не помню, как и где свалился – знал ведь: уже почти дома. Чужих здесь

нет, вот и … не остерегся. – Он судорожно охнул, когда Ставр надавил на края раны,

проверяя, не порвана и брюшина.

- Знамо дело: бежал-торопился, – ворчал Ставр, деловито ощупывая Суховея. – Дома-

то, небось, не только мамка дожидается.

Молодой воин отвел глаза в сторону и прошептал смущенно:

- Спал я … не знаю, как и получилось.

- Спал он. Воин ты или кто? Так во сне дуриком и помрешь. Горазд ты спать, спору нет.

От твоего храпа вся мшица в округе дохнет.

- Говорю же: устал я … не знаю, как получилось … а он старОй … был, шибко злой.

Помял меня здорово … покатал по землице. Харю вон мою … об ветки всю измочалил.

Да я это … как от боли-то и страха очухался, с спросонья-то, так мечом и маханул …

почитай, голову-то напрочь ему срубил. Это его кровь на мне … Там он лежит …

недалече.

6 Стружие – древко копья.

28

Ставр стащил с Суховея окровавленную одежду, осторожно отвел к воде, обмыл тело

и еще раз осмотрел рану, которая оказалась глубокая, но не смертельная. Вытащив из-

за пазухи сверток, достал из нее иглу с мотком тонкой сыромятной нитки. Вдев ее в иглу

и всунув в рот Суховея сломанную веточку, принялся зашивать рану.

Суховей лежал, не дергаясь и не произведя ни звука, только сжатые кулаки,

побелевшие губы да капельки пота указывали на дикую боль, причиняемую ему

большаком.

Закончив зашивать рваную с неровными краями рану, Ставр нарвал цветов ромашки,

ноготков, смешал все со смолой сосны и растер в кашицу, уложив ее тонким слоем на

листья подорожника, примотал все это по краям шва широкой полосой полотна,

оторванного от своей рубахи.

Работал споро, молча, все больше чувствуя волнение и тревогу за сына и остальной

дружины. Но лечение нельзя прерывать пустой болтовней – дело то серьезное, духами

предков оберегаемое.

Сходил к зарослям малинника, нарвал листвы и ягод, потом набрал горсть голубики,

заварил взвар и подал лежавшему насуплено Суховею.

- Ставр Буриславович, мне ж теперь от стрыя7 достанется – проговорил понуро

Суховей.

- А то как же, – сурово подтвердил Ставр, – он же пестун твой и за тебя перед воями

слово держал. А ты … сохатого проспал.

- Позору-то теперь не оберешься, – промямлил Суховей, коротко взглянув на Ставра.

Ставр усмехнулся, пряча улыбку в бороде и усах.

- Ну, так ж ему башку-то снес? Снес. Значит – победил ворога. Вот сошьет тебе мамка

из его шкуры знатные замшевые штаны, а батька сапоги – Липка глаз не отведет.

Суховей покраснел и ничего не ответил.

- А теперь поведай-ка мне чего один-то? – посуровел Ставр. – Остальная дружина

где?

- Ратьша меня вперед послал, чтобы, значит, не волновались, – ответил Суховей,

умащиваясь поудобней на хвойной подстилке. – Мы там странных людей встретили. На

7 Стрый – дядя по отцу.

29

нас похожи, а бают по чудному. Ратьша их до ихнего селища пошел проводить,

поглядеть, что там да как. Потом придут. К праздникам Радогощи8 как раз вернутся.

- Что за люди-то? Далеко отсюда?

- Шесть дён в одну сторону. Все лесом, да болотами. Трудно им до нас добраться.

Ратьша так, из интереса, решил посмотреть. Говорят они чудно, и одеты не как мы, а

струмент как у нас почти. Жальников9 не городят, гробы на столбах вдоль дорог ставят.

Их покойники там лежат ногами-то вперед – така жуть.

- Чудно, – удивился Ставр.

- Ага, Ратьша так и сказал, что они чудью зовутся.

- Слышал я о таком племени от странников, но думал, что они отсюдова подалее на

север живут. Ты давай-ка поспи чуток, а я к сохатому схожу, да и с медведя шкуру тоже

надобно снять – не оставлять же тако добро.

- Силен ты, Ставр Буриславович, эка каку махину уложил, – вздохнул Суховей. – Ему,

поди, не меньше двадцати лет было, матерый.

- Не расстраивайся: будут на твоем счету еще и не такие трофеи – усмехнулся Ставр. –

Спи. Сегодня отдохнешь, завтра домой пойдем. Заждались там тебя … поди-ко не

только мать.

Глава 4

Вечер протянул длинные темные руки-тени от деревьев к дерновым крышам хижин-

землянок лесного поселения. Их изогнутые длинные пальцы цеплялись за конские

черепа, повешенные на концах охлупней. Старались незаметно вползти в открытые

двери, узкие и невысокие, корябались в маленькие окна-волоконца, устроенные под

самыми слегами.

Ветер почти стих, кузнечики дружно и слаженно славили мать-природу. Далеко за

рекой, над лесом, полыхала яркая зарница, но грома не было слышно.

Большуха выбралась из землянки по ступеням, вырезанным прямо в почве и,

разогнувшись, огляделась. Деревня еще продолжала работать, но это были уже

вечерние, завершающие день дела. Девушки доили коров, и тугие струи жирного

молока гулко ударяли в подойники. Ватага Кома собиралась в ночное: смех и веселое

гиканье отроков звонко разносились над притихшим лугом у озера. Мужики сидели под

навесами у своих землянок в ожидании вечери. Кто-то из них плел лапти – после

8 Радогощь – праздник осеннего солнцестояния.

9 Жальник – погребальный курган.

30

праздника Закрытия Сварги уже нельзя будет ходить босиком, так что к этому времени

необходимо обуть всех домочадцев. Кто-то точил притупившийся чекан10, а кто-то

вырезал из приготовленных заранее чурок ольхи или березы миски и ложки. Старшие

жены заканчивали возиться у печей, им помогали женки – младшие жены, – невестки

возились с малыми ребятишками. Без дела никто не сидел.

По крышам землянок можно было легко узнать, в какой семье сколько женатых

сынов – вокруг отцовской землянки, как молодые грибки вокруг старого, возвышались

крыши их собственного жилья. Только когда у сына появлялись внуки, тогда он мог

отделиться и жить своим домом, в котором уже он был главой-старшиной.

Все эти землянки стояли бок о бок, и под землей сообщались между собой ходами.

Вороги порой удивлялись тому, как легко славяне уходили от нападавших, а все дело в

том, что у многих таких хижин-ульев было по нескольку выходов. И когда враг ломился

в одну дверь – домочадцы успевали уйти через другой ход, зачастую уходящий далеко

в сторону.

Ставриха – хозяйка большого дома, вокруг которого гнездилось еще четыре крыши –