Страшный ветер приподнял меня и снова бросил на лавку, а когда я осмелился приоткрыть очи, то мы уже остались с предводителем джиннов вдвоем.

«И другой раз тебе повезло», — меча искры из глаз, сказал он.

«На все воля Аллаха», — дрожа промолвил я.

«Так поглядим, как спасет он тебя!» — ударил себя в грудь марид.

После этого играли мы еще до рассвета, мне везло, а джинн становился все мрачнее и мрачнее, и, когда я уже стал думать о победе, джинн вдруг выкинул три тройки подряд и разбил все мои войска.

Клянусь Аллахом, премудрый кади, решил я тогда, что пришел мой смертный час. Захохотал предводитель маридов, сбросил стол в пропасть, а меня, подхватив за плечи, поднял туда, откуда земля кажется маковым зернышком.

«Проиграл ты, шелудивый пес, но не думай, что мне нужна твоя жизнь!» — крикнул мне джинн, так что из ушей моих полилась кровь.

«В назначенный час приду я за проигранным. А ты ничего не сможешь сделать». Сказав так, швырнул меня марид вниз. И когда закрыл я глаза, скуля, как побитая собака, внезапно ощутил себя стоящим на твердой земле.

«В своем уме ли ты, чужестранец?» — спросил кто-то позади меня. Огляделся я, и вышло так, что сидел я все в том же хаммаме, а позади стоял цирюльник с кувшином для омовений.

Оттолкнул я магрибинца и бросился скорее к каравану, спеша покинуть проклятое место. Вот и вся моя история, и если солгал я хоть в чем-то, пусть поразит меня Аллах на этом самом месте. Но ты, премудрый кади, верно, задаешься вопросом, как связан мой рассказ с делом, случившимся третьего дня в духане?

Я сокращу свои речи, но поверь: то, что вышло там, было по моей вине.

В духан я пришел вместе с одним юношей, который, как мне рассказали потом, убил почтенного Абу ибн Хакана. Поверь мне, о наисправедливейший из судий, в том вины его не было. Едва успел я обсудить свои дела с ювелиром, как подошел к нам магрибинец, и хоть зарекся я после случая в проклятом оазисе иметь с ними дела, но этот показался мне заслуживающим доверия. А меж тем был он тем самым предводителем маридов, но в другом обличье. И предложил нам нечистый сыграть как раз в шатранж. О, нет конца глупости человеческой, скажешь ты, источник мудрости, и будешь прав. Быстро забыв о пережитом, я уже год поигрывал в доску, а потому не заподозрил ничего дурного в предложении нечистого. О горе мне, как велика была глупость моя. Горе!

Меж тем для партии у нас не хватало четвертого, и стали мы его искать. Абу ибн Хакан сначала предложил сходить за цирюльником, но скрытый под личиной магрибинца марид указал пальцем на юношу, с которым я пришел в духан. К моей великой скорби, тот согласился.

Играли мы ровно, и ни одна сторона не имела превосходства, доколе вдруг марид после двух моих удачных бросков не снял с себя личину. С ужасом я увидел перед собою того самого предводителя джиннов, с которым играл на вершине горы.

«Помнишь меня? — прошипел он, словно змея. — За тобой должок».

И тогда, к стыду своему, с криком я бежал прочь, повторяя имя Аллаха, а в ушах моих переливался глумливый смех.

Так все и было. И каждое слово в моих устах есть правда. Клянусь Аллахом всемилостивейшим.

И горе мне, справедливейший из справедливейших, ибо страх, свивший гнездо в моей душе, не давал выйти из дома три дня и три ночи. А через то, вышла великая ошибка.

Но о том знать вам, верно, лучше, о справедливый кади?

Я все выполнил, как и хотел, глупый кади.

Три года пришлось ждать мне, пока созреют колосья. Три года ждать, сводить нити судьбы воедино, чтобы все случилось по моей воле.

Сначала, о сосуд навоза, я заманил в свои силки медянщика и выиграл чужую жизнь.

Это было просто, но пришлось долго ждать достойного случая для этого подарка глупца.

Спустя некоторое время, прознав, что у Абу ибн Хакана есть сын от наложницы, я сделал так, чтобы тот попал в твой город, кади. Твой спокойный, святой и тихий город. А после оказалось нужным лишь задеть мальчишку и поменяться местами с его отцом за доской.

Но ты об этом не узнаешь, червь червей, как не видишь меня возле своего носа. Но да кто сумел поднять осла на минарет, тот сумеет спустить его вниз[5]. Я забрал жизнь Абу ибн Хакана, и я же забрал жизнь его сына. И ни единая душа не знает о том, кади. А страшный грех слаще меда согревает мне сердце. Тройной грех. Медянщика, что проиграл чужую жизнь, сына, что зарезал отца, и твой — отправившего на плаху невиновного.

Шатранж (от индийской Чатуранги) — прародитель шахмат. Чатуранга — слово составное и переводится с санскрита как «чатур» — четыре и «анга» — часть. Со временем, продвигаясь на Запад (в Персию и Иран), чатуранга эволюционировала в шатранг (у персов) и шатранж (у арабов). Далее игра попала в Европу и там уже приобрела вид известных нам шахмат.

Изначально в нее играли как вчетвером, так и вдвоем, используя комплекты четырех цветов: красные, черные, зеленые и желтые. Каждый комплект состоял из восьми фигур: Раджи, Слона, Коня, Колесницы и четырех пешек. Фигуры расставлялись на игральном поле 8 на 8 клеток (это нам привычно) относительно игрока в левом нижнем углу (вот это уже новость). Первую линию (от игрока) занимали Слон (в самом углу), потом Конь, Колесница и Раджа. Вторую линию составляли пешки. При игре вдвоем каждый распоряжался двумя комплектами и расставлял фигуры в привычном для нас порядке.

Второе важное отличие чатуранги от шахмат — наличие источника случайных цифр, или, проще говоря, игральных костей. Именно броском кости определялись возможные ходы. Как и в шахматах, каждый ход представлял собой перемещение фигуры по заданным для нее правилам. Так, Слон двигался на одну клетку в любом направлении, а Колесница ходила по вертикали или диагонали на одну клетку. Рокировки не было, но Раджа мог один раз за игру «прыгнуть» на Коня. Цель игры — полное уничтожение противника. Как исключение, можно было взять все фигуры, кроме Раджи.