Таким образом, события октябрьского переворота 1917 года и гражданской войны вызвали массовый исход русских беженцев в Маньчжурию 1918 –1923 гг. – годы формирования белой эмиграции в Китае и на Дальнем Востоке в целом. На протяжении 20-х годов численность русской колонии колебалось, так как политические события на КВЖД, прежде всего советско-китайское соглашение 1924 г., вызвали значительные миграции русского населения. Возникла серьезная проблема гражданства: брать гражданство какой страны – советское или китайское? Наиболее часто встречаемая в эмигрантских изданиях цифра русских белых в Китае в те годы 200 тыс. человек. Справочник «Весь Харбин на 1923 год», ссылаясь на Земельный отдел КВЖД, называет число русских жителей Харбина – 165857 человек, это половина или чуть больше половины от всего населения Харбина составлявшего 300-350 тыс. человек [124]. Выпускник Харбинского политехнического института П.Фиалковский в 1990 г. вспоминал, что в 1924 г. в Харбине было около 250 тыс. русских [125]. Очевидно он несколько преувеличивал число русских, так как по данным Земельного отдела КВЖД в 1923 г. русских в Харбине насчитывалось 165857 [126]. Известно, что в те годы статистические исследования на КВЖД были всегда организованы на самом высоком уровне. Дорога функционировала по старым, еще царским правилам, порядкам, все должности занимали опытные и хорошо подготовленные кадры, поэтому земельный отдел публиковал максимально приближенные к истине данные.
По данным на 1930 год, которыми располагал Особый район Восточных провинций, у которого дела со статистикой подсчета русских стали несколько лучше после введения Полицейским управлением в 1928 году паспортной системы, в Маньчжурии было 110 тыс. русских, из них: в Харбине и на КВЖД 96 тыс., в Мукдене – 2тыс [127]. Однако не все они могут быть отнесены к собственно белой эмиграции, так как после советско-китайского соглашения 1924 г. многие бывшие российские подданные, особенно железнодорожники, вынуждены были принять советское гражданство, чтобы не потерять работу.
Из общего числа «русских» в Маньчжурии приблизительно 50 тыс. человек являлись гражданами СССР, а остальные 60 тыс. – эмигрантами. В Харбине в 1929 г. насчитывалось 36 752 советских гражданина, 30 362 эмигранта. Мы видим, что почти все советские граждане, за небольшим исключением, жили в Харбине и полосе отчуждения.
Продажа советским правительством своих прав на КВЖД правительству Маньчжоу-Го в 1935 г. вызвала массовый отъезд русских, теперь уже советских подданных на Родину. Как отмечает историк Л. Чугуевский, вскоре после официальной передачи дороги правительству Маньчжоу-Го в конце марта 1935 г. на станции Харбин-Центральный не стало хватать места для эшелонов отъезжающих [128]. По данным Ван Чжичэна в связи с передачей КВЖД в 1935 г. в Шанхай из Харбина перебрались 2285 эмигрантов и 204 советских гражданина. Всего с Шанхае в тот период находилось примерно 16 тыс. русских. Таким образом, к концу 30-х годов в Маньчжурии оставались, в основном, русские с китайскими или нансеновскими паспортами, а советских граждан в Харбине остались единицы. Поэтому можно сказать, что со второй половины 1930-х годов в Маньчжурии понятие «русский» было почти тождественно понятию «эмигрант».
Белоэмигрантов в 1930 г. в Китае насчитывалось примерно 75 тыс. человек (60 тыс. в Маньчжурии и 15 тыс. – в Шанхае) [129]. Сюда включались не только русские, но все бывшие подданные Российской империи. По данным 20-х годов, здесь были представлены 28 национальностей бывшей Российской империи, многие из которых объединялись по этническому признаку.
Одной из самых крупных и богатых в городе была Харбинская еврейская духовная община, ее численность а концу 1930-х годов составляла примерно 2500 человек. С конца 1920 г. по 1942 г. в Харбине издавался общественно-литературный журнал «Еврейская жизнь». Еврейскую общину в Харбине долгое время возглавлял известный общественный деятель и глава еврейской общины Востока и Азии А.И. Кауфман.
Довольно крупной организацией было общество украинцев «Просвита», которое являлось не только национальным объединением украинцев, но и крупным антикоммунистическим центром, поэтому по настоянию советского правительства оно было закрыто в 1926 г. Но после японской оккупации Маньчжурии вновь возобновило свою деятельность, и к 1944 г. насчитывало 2037 членов. Председателем «Просвиты» был известный харбинский общественный деятель профессор В.А.Кулябко-Корецкий. С 1933 г. в Маньчжоу-Го существовала крайняя националистическая украинская организация «Громада» (руководитель А.С.Витковский) [130].
Существовали и другие этнические организации: армяне, грузины, белорусы, татары и т.д., но количественный состав их был небольшой. Итак, мы видим, что этнический состав белой эмиграции был очень пестрым. «Поскольку Д.Л. Хорват с самого начала проводил разумную политику, выделяя бесплатные земельные участки для строительства национальных домов и церквей, препятствовал любым проявлением нетерпимости, тем самым, способствуя возникновению национальных объединений в Маньчжурии, – пишет исследователь эмиграции в Китае и истории КВЖД Н.Е Аблова, – то беженцы из России впоследствии смогли найти в ОРВП (Особый район Восточных провинций – В.У.) не только кров и работу, но и очаг родной культуры. Для большинства бывших российских граждан в Харбине и на линии характерно также чувство общей родины – России, активное участие в культурной и духовной жизни русской общественности полосы отчуждения» [131].
Следует отметить, что к концу 20-х годов по капиталовложениям в экономику Маньчжурии российские эмигранты занимали второе – после японцев – место. Каждый русский эмигрант располагал капиталом почти в 10 раз больше капитала среднего статистического китайца.
Так, капитал белых русских составлял во второй половине 1920-х годов 158 млн. золотых рублей: на одного человека в среднем 2 633 рубля, для сравнения, на одного китайца – примерно 280 золотых рублей.
То уже в 30-40-е годы, прежде всего из-за политики сначала китайских, а затем японских властей, капиталы и предпринимательская деятельность российских эмигрантов постоянно сокращалась, эмиграция беднела и к началу 1940-х гг. материальное положение белых русских было очень тяжелым.
Так, в 1943 г. из 657 русских семей, предназначенных к переселению в Тоогенский район, имущих было – 66, малоимущих – 96, неимущих – 505 семей, то есть примерно 77% [132].
Наиболее точные статистические данные в отношении русской эмиграции относятся к периоду Маньчжоу-Го – 1932-1945 гг. Это объясняется существованием четкой системы органов управления страной, введенной японцами. Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии, созданное в 1934 г. специально по заданию японцев провело точные статистические обследования российской колонии в Маньчжурии. По их данным, к марту 1944 г. только русских по национальности в Харбине насчитывалось 25 441 человек; на линии – 37 086; всего 65 537 человек [133]. В Маньчжурии же всех бывших российских граждан, включая численность украинской, грузинской, еврейской и других национальных общин, насчитывалось 68 877 человек.
Японские власти взяли на учет белых эмигрантов, способных носить оружие. К концу тридцатых годов появились учебные команды и военные школы, укомплектованные эмигрантами.
