В течение 1936 г. японцы спровоцировали здесь более 40 пограничных инцидентов, которые грозили перерасти в серьезное военное столкновение. Активизировались военные провокации и на западных границах Маньчжоу-Го – с Монгольской Народной Республикой. Эти пограничные столкновения иногда носили характер открытой разведки боем. Японским разведывательным группам часто удавалось углубляться на монгольскую территорию и проводить рекогносцировочные работы по подготовке вторжения со стороны Маньчжурии. Демонстративно провокационные действия сопровождались активизацией антисоветской и антимонгольской пропаганды по радио и в печати в Японии и особенно в Маньчжоу-Го.

23 марта 1935 г. в Токио было подписано «Соглашение между Союзом Советских Социалистических республик и Маньчжоу-Го об уступке Маньчжоу-Го прав Союза Советских Социалистических республик в отношении Китайской Восточной железной дороги (Северо-Маньчжурской железной дороги)». Соглашение состояло из 14 статей, весьма подробно регламентировавших порядок передачи дороги, выплаты выкупной суммы и поставок товаров. В соглашении ничего не говорилось о праве собственности СССР на КВЖД – употреблялась общая формулировка «все права», которые СССР уступает за сумму в 140 млн. иен правительству Маньчжоу-Ди-Го.

Напомним, что переговоры о покупке Японией железной дороги начались с июня 1933 года и завершились почти через два года. Первоначальная цена, которую запрашивала советская сторона – 250 млн. золотых рублей (по курсу того времени это 625 млн. иен), а продана была КВЖД за сумму в четыре раза меньшую.

Напряженность в отношениях между Японией и СССР еще больше возросла после заключения в августе 1937 г. советско-китайского договора о ненападении. Этот период ознаменовался крупными военными авантюрами Токио, осуществляемыми с территории Маньчжоу-Го, прежде всего необъявленной войной на Халхин-Голе в мае-сентябре 1939 г. Однако отпор, который получила японская военщина, позволил сохранить независимость МНР и заставил японское руководство отложить планы «экспансии на север» против Советского Союза.

После заключения в 1936 г. Японией, Италией и Германией агрессивного «антикоминтерновского пакта» со стороны военного руководства Японии стали делаться попытки втянуть в этот пакт и Маньчжоу-Го. Так, 13 ноября 1937 г. командующий Квантунской армией направил совершенно секретную телеграмму товарищу военного министра и заместителю начальника японского генерального штаба. «Я полагаю, – писал командующий Квантунской армии, – что при настоящих обстоятельствах было бы своевременно заставить Маньчжоу-Го присоединиться к указанному пакту… В случае если у вас нет особых возражений, мы бы хотели, чтобы Маньчжоу-Го начала свою дипломатическую деятельность в этом направлении» [114].

Это предложение мотивировалось, в частности, и тем, что такое присоединение помогло бы добиться международного признания государства Маньчжоу-Го.

Однако если японские военные пытались форсировать этот процесс, то дипломаты страны Восходящего Солнца действовали в том же направлении осторожнее и медленнее, но последовательнее.

Об этом красноречиво может свидетельствовать вторая телеграмма от 15 мая 1938 г. командующего Квантунской армией в японское военное министерство. Ссылаясь на свою первую телеграмму, упомянутую выше, командующий указывает: «Теперь, когда договор о дружбе между Маньчжоу-Го и Германией подписан и дипломатические отношения между двумя странами установлены… необходимо, чтобы Маньчжоу-Го присоединилась возможно скорее к „антикоминтерновскому пакту“» [115].

И, наконец, 24 мая 1938 г. военное министерство дало фактическому хозяину Маньчжурии – командующему японской оккупационной армией долгожданный положительный ответ: «Мы считаем, что будет лучше, если Маньчжоу-Го формально будет просить о вступлении в пакт по собственному желанию, а Япония окажет ей в этом помощь…» [116]. Здесь мы видим, что решается вопрос – как лучше технически обставить вступление Маньчжоу-Го в «антикоминтерновский пакт».

После таких тайных приготовлений правительство Маньчжоу-Го, наконец, вступило в «Антикоминтерновский пакт». Им был подписан в феврале 1939 г. специальный Протокол о пролонгации Пакта против Коминтерна еще на пять лет. В нем говорилось:

«Правительство Японии, Германии, Италии, Венгрии, Маньчжоу-Ди-Го и Испании, констатируя плодотворность пакта, заключенного между ними в целях защиты против вредоносной активности Коминтерна, и общность интересов договаривающихся государств, требующих сплоченного сотрудничества против общего врага, решили пролонгировать означенный пакт и с этой целью постановили следующее:

Статья 1-я.

Пакт против Коминтерна, состоящий из заключенного 25 ноября 1936 года пакта и приложенного к таковому протокола, а также протокола от 6-го ноября 1937 года, и к которому присоединились: Венгрия – по протоколу от 24-го февраля 1939 года, Маньчжоу-Ди-Го – по протоколу от 24-го февраля 1939 года, Испания – по протоколу от 27-го марта 1939 года, – продлить сроком действия на пять лет…» [117].

Характеризуя действия Пу И в период Маньчжоу-Го, следует сказать, что он был человеком довольно неуравновешенным, жестоким, трусливым и подозрительным. Если мы посмотрим на обличительные сведения, поданные его домочадцами, когда они все сидели в китайской тюрьме в начале 50-х годов (хотя здесь следует учесть долю приукрашивания действительности и наговаривания на Пу И, чтобы обелить себя и очернить бывшего императора), то они подтверждают такие характеристики. К примеру, Сяо Жуй сообщал о том, что Пу И использовал сирот в качестве слуг и как он был жесток с ними, часто незаслуженно наказывал. Да Ли сообщал, что «Пу И был человеком жестоким, трусливым и особенно подозрительным». «Он был коварен и лицемерен, – писал Да Ли. – Своих подчиненных он не считал за людей, а когда был в плохом настроении, проклинал и бил их, даже если они были невиновны. Если он был немного нездоров или утомлен, страдали от этого прежде всего слуги, которые, получали пинки и тумаки, считали, что еще хорошо отделались. При посторонних он держался так, словно был самым добрым человеком на земле.

В Тяньцзине он обычно наказывал людей деревянными палками и плетками, а во времена Маньчжоу-Го к этому добавилось много новых «способов»…» [118].

«Жестокость и подозрительность появились у меня еще в Запретном городе, – признавался Пу И в своей книге. – В Тяньцзине они усилились еще больше. Именно там я установил для своих слуг следующие правила домашнего распорядка:

1) запрещаются любые безответственные еседы, дабы предотвратить установление тайных связей;

2) запрещается защищать и покрывать друг друга;

3) запрещается спекуляция, присвоение чужих денег и вещей;

4) следует немедленно докладывать о проступке любого из сослуживцев;

5) подданные высшего ранга должны наказывать низших подданных немедленно после обнаружения их вины. Ослабление власти ведет к увеличению преступлений.

Приехав на Северо-Восток, я принял от моих слуг клятву, гласившую: «Если я нарушу эти правила, пусть меня накажет небо и поразит удар грома».

Я стал настолько жесток, что начал бить людей и даже прибегать к пыткам. Я мог приказать избить провинившегося любому человеку из моего окружения. Он должен был бить очень сильно, чтобы я не заподозрил его в сговоре с осужденным. Если же я сомневался в нем, он сам подвергался порке.

Моими жертвами были почти все окружавшие меня люди, кроме жены, братьев, мужей сестер» [119].