Западная оконечность древнего моря находилась в Паннонии, на месте нынешних Венгрии и Румынии. Паннонское море сначала обособилось от «Южнорусского» Карпатскими горами на Востоке, а затем, около 2 миллионов лет назад, ушло вовсе, образовав Среднедунайскую низменность. Его реликтом считают озеро Балатон. Западнее Cреднедунайской низменности мы уже не встретим степей или хоть сколько-нибудь обширных равнин. Географическая Азия упирается здесь в Альпы на западе и Татры на севере. Когда-то они были скалистыми берегами моря. Не удивительно, что именно Паннония столетиями была плацдармом для вторжений в Европу, которые, словно волны доисторического моря, то разбивались о скалистый берег, обагряя его брызгами крови, то переваливали через него и неслись мощными потоками в Норик, Рецию, Галлию, на Средний Рейн, Италию, Испанию и даже в Африку. Там, оказавшись в совершенно других природно-климатических и цивилизационных условиях, завоеватели постепенно забывали привычки своего прежнего образа жизни и растворялись в других народах. Точку в этой бесконечной кровавой схватке Азии с Европой, начавшейся с расселения индоевропейцев в Европе в V–IV тысячелетии до н. э., поставила Венская битва 1683 года, в которой польский король Ян Собесский разбил войска османского визиря Кары-Мустафы.
Правда, помимо бесчисленных бедствий через евразийский степной коридор в Западную Европу пришла лошадь, седло с передней лукой и, наконец, довольно поздно подковы (римляне обували лошадей в подобие сандалий) и железные стремена, которые сделали возможным в частности кавалерийский бой. Рим его практически не знал, зато в Средние века именно конные воины составили социальную и политическую элиту Западной Европы (от латинского caballum — «лошадь» — происходят шевалье, кавалер, кабальеро; от германского глагола reiten — «ездить верхом» — Ritter, рейтер или, по-русски, рыцарь).
Итак, если мы мысленно взглянем с высоких берегов древнего Паннонского моря на запад и на восток, то увидим два совершенно разных ландшафта. На западе нашему взору откроется невероятное разнообразие природных форм, не наблюдаемое более нигде в мире: горные хребты, плоскогорья, равнины сменяют друг друга стремительно, даже на очень небольших пространствах. Обернувшись на восток, туда, где потом возникнет Русь, мы вслед за Гоголем только и сможем посетовать: «открыто-пустынно и ровно все в тебе», «не развеселят, не испугают взоров дерзкие дива природы», «не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы». Плоскость и однообразие ландшафта, где бесконечная лесная равнина сменяется бесконечной же степью, — отличительная черта России, роднящая ее с Азией. Достаточно сказать, что огромное Иранское плоскогорье почти вдвое меньше Русской равнины.
Другой важный компонент азиатского ландшафта — удаленность от моря. Среднее соотношение единиц площади материкового пространства и побережья в Европе составляет 30 к 1, в Азии — 100 к 1. Даже Российская империя, обосновавшаяся на морях и океанах, добилась промежуточного соотношения: 41 к 1, хотя по этому критерию, очевидно, она уже была больше Европой, чем Азией. Но у самых своих истоков географически Россия была не-Европой. Как повлияли эти исходные условия на судьбу нашего народа?
Ян Матейко. Ян Собесский под Веной. 1883
Битва моря и суши
Киевская Русь вела довольно оживленную морскую торговлю с Византией, но так и не сумела установить надежный контроль над Причерноморьем и в конечном итоге была поглощена кочевой степью. Первый тревожный сигнал прозвучал для Киева на самой заре этого государства, в 972 году, когда второго по счету великого князя Киевского Святослава Игоревича убили печенеги. Он возвращался из Болгарии и встретил свою смерть у днепровских порогов, где суда по естественной причине вынуждены были идти очень медленно. Из черепа Святослава печенежский хан Куря, по древнему, известному со скифских времен обычаю, велел сделать чашу: «Оковавше лоб его, и пъяху из него». Уже во второй половине XII века торговые пути в Византию были окончательно расстроены набегами новых степных пришельцев — половцев. Вес серебряной гривны кун, при Ярославе Мудром и Владимире Мономахе содержащий в себе около полуфунта серебра, с половины XII века уменьшился вдвое — до одной четверти фунта. Некогда полноводный поток византийского и арабского серебра постепенно иссякает. Примерно тогда же черноморскую торговлю, упущенную киевскими князьями, монополизируют сначала генуэзцы, потом венецианцы и снова генуэзцы, обосновавшиеся в Крыму, а также по восточному побережью Черного моря, пока их фактории не захватили в во второй половине XV века турки. Одним из основных товаров здесь вплоть до конца XVII века являются рабы, пригоняемые степняками из Польши, Литвы и, конечно, Руси в таких количествах, что один поздний очевидец недоумевал, остались ли в тех странах еще люди. Правда, академик Карпов считает, что в лучшие годы, в самом начале XV века, из главной генузской фактории в Крыму, Каффы, вывозили в среднем 113 рабов в месяц. При турках эта цифра должна была сильно возрасти. Считается, что в Крыму за два столетия было продано более трех миллионов рабов.
С XIII по самый конец XVI века, когда в Европе формировался торговый капитализм, начали чеканить золотой флорин, появились крупные акционерные и страховые компании, банки и биржи, русские земли были почти полностью отрезаны от морей. Первым торговым портом в Архангельске Московия обзавелась лишь в 1584 году, когда европейские державы уже успели несколько раз переделить земной шар, а банкиры из рода Медичи, обогатившиеся в том числе на транснациональной торговле, три раза занимали папский престол. Марии Медичи, которой суждено было стать королевой Франции и родить героя всеми нами любимого романа «Три мушкетера», в год основания первого российского порта исполнилось 9 лет.
Россия уже в XVI–XVII веках вполне ощутила мощь европейского капитализма, располагавшего гибким кредитом, обширным торговым флотом и значительными наличными капиталами. Это позволило европейским купцам почти полностью монополизировать торговлю с Россией. Между тем в транснациональной торговле истинная прибыль, как известно, ожидает купца в конечной точке обмена. Например, килограмм перца, стоивший при производстве в Индии 1-2 грамма серебра, достигал цены 10-14 в Александрии, 14-18 — в Венеции и 20-30 граммов в потребляющих его странах Западной Европы. От подобных прибылей в конечной точке обмена русские были отлучены не только в XVI–XVII веках, но, пожалуй, весь XVIII и значительную часть XIX веков в силу относительной финансовой слабости своего купечества и неразвитости кредита. Пушкин справедливо писал про Петербург: «Все флаги в гости будут к нам». Не было в Петербурге только русского торгового флага. Крупный финансово-промышленный капитал складывается в России уже после отмены крепостного права в 1861 году, примерно через 450 лет после появления первой товарной биржи в Брюгге (на самом деле первые биржи появились в Италии еще в XIV веке) и через 100 лет после начала английской промышленной революции. Правда, история отвела русской буржуазии чуть более полувека. Октябрьская революция обнулила этот запоздалый, медленный и трудный процесс накопления частных финансово-промышленных богатств. Впрочем, слабость русской буржуазии сама была одной из причин поражения Февральской революции и всех предшествующих ей проектов демократических преобразований.
Задолго до всякого Путина начинает проступать сырьевое лицо российской экономики, которое приросло к ней, кажется, навсегда. Такова c XVI века ниша России в международном разделении труда — питать ресурсами быстро растущего европейского соседа, который был уже достаточно богат наличностью, чтобы сориентировать российский рынок на обслуживание своих интересов. На Запад из России идет прежде всего пушнина, конопля, лен, смола, корабельный лес и продовольствие. В обратном направлении текут деньги, столь необходимые для создания Московского царства, затем Российской империи, а с XVIII века устремляются многочисленные предметы роскоши, отвечающие новым вкусам европеизированного дворянства. Это сейчас мы экспортируем нефть в обмен на условный «брегет», а тогда был мех, лес и зерно в обмен на тот же «недремлющий брегет», чтобы было чем по-европейски изысканно прозвонить обед Евгению Онегину и Александру Пушкину. Задолго до душегубов-большевиков — впервые, кажется, в 1775 году — Россия даже в состоянии голода, охватившего большую часть страны, принуждена разрешать экспорт хлеба ради пополнения казны звонкой монетой. В 1932–1933 годах именно эта практика, среди прочего, приведет к гибели примерно 8 миллионов человек и многочисленным случаям людоедства.
Б. Кустодиев. Купец. 1918
