— Немало, но разве только я и наша группа? Сколько раз в газетах писали, как забунтовавшие команды сами возвращали корабли в разные порты. Не читали, что ли? Разно это делалось. Одни гнали суда из заграницы, другие поднимали их со дна моря, ремонтировали, латали, так из ничего вроде бы возродился наш Черноморский торговый флот. Мал хотя еще, но флот!

Корабли появлялись, но недоставало обученных судоводителей. Одни — в заграничных портах, у других — года вышли, а кое-кому кораблей и доверять нельзя. Николаевское мореходное училище уже в советские годы отказывалось обучать морскому делу людей из народа: «Российское судоводительство всегда дворянским делом было, его привилегией, и кухаркиным сыновьям недоступно. Обучать таких не обучали и обучать не будем».

Из училища наиболее ярых врагов новой власти удалили. А заслуги обновленного Николаевского училища по подготовке мореходов не нуждаются в доказательствах…

Своего рода достопримечательностью и предметом общего внимания заставы была свора крупных полудиких собак, ежедневно совершавшая переходы по побережью Черного моря с одной заставы на другую, с остановкой на каждой из них. И так от самого Новороссийска до Сухуми и обратно. Собаками любовались все пограничники, но они признавали только одного, с собачьей позиции самого главного, — повара заставы.

В пути они вели достойно, курортников на пляже тоже не тревожили. Но за пределами пляжа задерживали любого непограничника, окружали его и надежно охраняли до прихода пограничников, сколько бы часов это ни требовало. Такова была их инстинктивная плата за корм на заставах. Их преданность людям в пограничной форме дорого обошлась многим контрабандистам.

Значительным видом экспортной контрабанды вдруг стали в ту пору наши банкноты, червонцы любого достоинства. Вначале я не понимал целей такой контрабанды, как не понимал и того вреда, который этот контрабандный промысел мог нам причинить. Даже гордился — признали наш рубль, устойчивый, не в пример обесцененным денежным знакам большинства капиталистических стран.

На одном из совещаний начальник отряда Нодев, в дальнейшем Полномочный представитель ОГПУ по Уралу, пояснил:

— Устойчивый червонец, поскольку его обратный ввоз в страну не ограничивается, на Западе служит средством торгового обращения, в известных размерах является способом накопления, он совершенно незаменим на «черном рынке», где почти даром продаются бесценные сокровища, похищенные в бурные дни России.

Впрочем, через несколько лет, когда были введены ограничения на ввоз червонцев в нашу страну, они из экспортных видов контрабанды превратились в импортную контрабанду.

Через разъездных агентов, обеспеченных командировочными документами различных советских и хозяйственных организаций, контрабандисты-оптовики вывозили из армянских хуторов на свои базы у портовых городов ценнейший и очень дорогой сорт табака — номер пятидесятый.

Постепенно и не без труда входил я в круг своих обязанностей в этих новых условиях. Изучил наконец и семафорную азбуку, начал различать типы кораблей по их еле уловимым на горизонте силуэтам, научился терпеливо следить за небольшими турецкими шхунами со спущенными парусами вдали от берега, ожидающими то ли наступления темноты, чтобы кого-то высадить в намеченном месте, подбросить контрабандные товары, то ли просто ждущими попутного ветра.

Лето было теплое, жаркое даже, море тихое и ясное, и меня не волновала мысль, что за таким затишьем последуют туманы, грозы. Так было, пока ночная телефонограмма не оповестила о смерти Феликса Эдмундовича Дзержинского после его бурного столкновения с троцкистами на Пленуме ЦК партии.

Третья смерть за время моей службы на заставах. Первая, угнетающая, тяжелая, — это кончина Владимира Ильича Ленина, вождя, учителя и друга, которого и мы, рядовые члены партии, просто Ильичем называли. Тяжелая была утрата, но в этой смерти было не только горе. Призыв в ней был, сильный и обязывающий. За Лениным — Михаил Васильевич Фрунзе, и вот сейчас, спустя полгода, — Феликс Эдмундович. Много смертей, и какими молодыми они уходили от нас: Ильичу пятьдесят четыре, Фрунзе сорок, Феликсу Эдмундовичу сорок девять.

Провели на заставе траурный митинг. О Феликсе Эдмундовиче знали много.

Верный ученик и соратник Ленина.

Организатор, умный и расчетливый руководитель ВЧК и пограничных войск, рыцарь революции, «без страха и упрека».

Организатор борьбы за восстановление транспорта и промышленного производства в стране.

Человек, осмелившийся взять на себя такую задачу, как устройство и школьное обучение более пяти миллионов беспризорников, подготовку из них строителей нового общества.

Непримиримый враг любого вида распущенности, разгильдяйства и обмана. Некоторые его требования и в наши дни звучат современно: сокращение отчетности, штатов, прекращение требований дотаций, субсидий и высоких цен на свою продукцию.

Да, знали много о Дзержинском, но попробуй расскажи, если ты так расстроен этой тяжелой вестью! Я, помню, выступил плохо, и другие едва ли лучше. И что тут скажешь? Больно…

После восьми суток в удобном полупустом купейном вагоне, после паромной переправы через Шилку и трехсоткилометрового колесного пути по старинному «каторжному тракту» показалось место моего назначения — Нерчинский завод. Завод по названию, а в натуре две сотни деревянных домов, два каменных, два магазина и больница у подножия высокой, отлогой и голой сопки с крестом на макушке. После еще два десятка километров до реки Аргунь, за которой огромный и таинственный Китай.

О Китае слушатели Высшей пограничной школы, серьезного учебного заведения в ту далекую пору, знали немало. По учебникам изучали, на занятиях, и особенно много узнали из выступления Полномочного представителя ОГПУ по Сибири И. П. Павлуновского.

— Китай — в тяжелом процессе национального и государственного становления, и в обозреваемый период от него можно ожидать чего угодно, кроме дружбы… Ближе всего территориально к нам, — говорил Павлуновский, — владения Чжан Цзо-лина, владыки огромных «трех восточных организаций» с центром в Харбине. Это японский ставленник со своими войсками, администрацией, финансами. И свирепым антисоветизмом. Дальше, в глубь Китая, столь же свирепый феодал У Бейфу, ведущий бои с подразделениями молодой Китайской национальной армии Фен Юй-сяня, создаваемой либеральным буржуазно-демократическим лидером национального Китая Сун Ят-сеном… Фен Юй-сянь ищет контактов с нами. У него наши военные советники, он оказал помощь нашим чекистам в обезвреживании и доставке в СССР одной из самых мрачных и подлых фигур белого движения в Сибири атамана Б. В. Анненкова.

Внутренняя борьба, большие или малые сражения, — продолжал Павлуновский, — это в конечном счете дело самих китайцев, но вы, пограничники, учитывайте наличие в Китае сотен тысяч беженцев из России, довольно сильную буржуазную прослойку из администрации Восточно-Китайской железной дороги, а также остатки разгромленных, но не уничтоженных войск Семенова, Унгерна, Калмыкова, братьев Меркуловых. Многие тысячи из них служат в войсках китайских милитаристов, тысячи утаились вблизи наших границ, совершают набеги на нашу территорию, убивают и грабят…

Все это на берегу Аргуни вспоминалось в ожидании местного казака, владельца бата, быстрой и коварной лодки-стрелы, выдолбленной из бревна, за сходную цену обещавшего «одним махом» доставить меня до места, что в полутораста километрах ниже по течению. Многое вспоминалось. Позади столько дорогого, впереди неизвестность — что ждет в этом неведомом крае?

Лодочник задержался, явился уже под вечер и ошарашил сообщением:

— Однако поздно, паря. Я так думаю — отдохнем тут малость, а ранним утром поедем, еще до первого чая, и одним махом до конца. Или ты как, паря?

— Ну что ж, вам виднее.

— Ночевать где? В хату пойдешь или как?

— А как еще можно?

— Можно в хате, но бывают которые в бату ночуют или в бане на берегу. Тараканы их пугают. А ты как — ничего?