Бераи от смущения зарумянилась и покосилась на супруга, который только улыбался и совершенно не слушал, что говорит жена.
— Рад познакомиться, и пусть боги всегда благоволят вам и вашему мужу, — обескураженно пробормотал Маллед.
— Благодарю вас, — пропела Бераи. — Я тоже очень рада с вами познакомиться.
Они успели обменяться ещё дюжиной слов, но вскоре другие гости завладели вниманием Бераи, а один из многочисленных кузенов обнял Дарсмита и принялся громогласно делиться воспоминаниями о годах детства, проведенных вместе с братом невесты. Маллед под шумок незаметно отошел и занял место в углу, рядом со святилищем.
Кузнец чувствовал себя крайне неловко. Он не знал здесь никого, кроме Дарсмита, — а кому нужен незнакомец на свадьбе? Дарсмит, представляя его гостям, постоянно упоминал о пожаре, а Малледу больше всего хотелось, коль скоро он здесь оказался, быть лишь одним из тех, кто беззаботно веселится, радуясь тому, что Бераи и Гарман нашли друг друга. Он вовсе не хотел изображать из себя героя и отвлекать внимание от жениха и невесты.
К тому же ему вовсе не хотелось торчать у всех на виду в Великом Храме. Он опасался, что среди гостей может появиться Вадевия и втянуть его в какое-нибудь абсурдное предприятие. Решит, например, что Маллед готов объявить о своей богоизбранности.
Да что там Великий Храм! Маллед не желал оставаться и в Зейдабаре. Он страшно тосковал по жене, и эта тоска усилилась после её короткого зимнего визита.
Какой-то гость, похожий на очередного родственника Гармана, сунув в руку Малледа бокал с вином, возопил на весь зал:
— Выпивка у всех имеется?!
— У меня нет! — прогудел чей-то голос, и перед занавесом на противоположной от Малледа стороне святилища возникла мужская фигура. Маллед, однако, не видел, чтобы занавес колебался и из-за него кто-то выходил. Он в изумлении уставился на незнакомца.
Шум внезапно стал тише, когда полсотни пар глаз уставились в ту сторону, откуда прозвучал гулкий голос. А когда ещё пятьдесят гостей обернулись, чтобы взглянуть, куда пялятся их друзья, в зале воцарилась полная тишина. Музыка тоже умолкла, как только волынщик заметил и узнал пришельца.
— Баранмель! — прошептал кто-то.
— Это он! — произнес другой голос уже громче.
Бераи от восторга взвизгнула.
Новый гость широко улыбнулся и приветственно поднял руки.
Тишина рухнула от грома радостных криков и аплодисментов.
Баранмель рявкнул, перекрывая этот гвалт:
— Где же моя выпивка? И почему мы не пляшем?
С этими словами он шагнул в зал и, схватив одной рукой кружку пива, а другой какую-то молодую женщину, закружился в танце. Волынщик пришел в себя и рванул лихую праздничную мелодию.
Маллед съежился в своем углу, не сводя глаз с бога. Беспокойство, терзавшее его с самого начала, переросло в настоящий страх. Он оказался в Великом Храме в присутствии бога!
Мистификация любого рода исключалась начисто. Баранмель не был особенно внушительным или импозантным — среди гостей в росте он уступал только Малледу. Но в нем было нечто такое, что не оставляло ни тени сомнения в его божественной сущности. Черты его лица были как будто неясные, незапоминающиеся, хотя и оставляли впечатление неземной красоты. Все его движения — даже такие вульгарные, как поглощение пива, — отличались неподражаемой грацией и легкостью. Хихикающая женщина, с которой он танцевал, казалась очаровательной только потому, что касалась бога.
Вокруг него совершенно не было темноты. И вовсе не потому, что он излучал какой-то особый свет. Просто его блузон был таким белоснежным, а штаны сияли таким чистым золотом, что наряды остальных гостей — очень яркие и красочные — по сравнению с одеянием бога выглядели тусклыми и унылыми. Его светло-каштановая шевелюра и борода, казалось, постоянно меняла оттенки. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Ведь это же был Бог! А боги, как известно, способны изменять внешность.
Когда Баранмель поцеловал невесту, все восторженно завопили, хотя поцелуй был, пожалуй, чересчур эмоционален для гостя. Собравшиеся вновь издали радостный крик, когда Баранмель закружил свою даму в танце, ухитряясь каким-то чудом не пролить ни капли из кружки в далеко отставленной руке. Волынщик заиграл ещё лучше, чем прежде, а кто-то принялся барабанить, используя в качестве ударных инструментов разнокалиберные бочки, бочонки и бочоночки.
Все были упоены происходящим, и Маллед понимал — так и должно быть. Ведь Баранмель — бог празднеств, и его присутствие означает для молодых предстоящее многолетнее счастье. “Пусть Баранмель спляшет на твоей свадьбе!” — самое распространенное пожелание в мире под Сотней Лун. Теперь Бераи и Гарман могли не сомневаться, что будут любить друг друга всю жизнь и жизнь эта будет долгой, яркой и счастливой; что у них появятся прекрасные дети. Менее чем одна пара из тысячи удостаивалась посещения бога, и собравшиеся на праздник гости радовались счастью, выпавшему на долю их друзей.
Радовались все, кроме Малледа.
Бераи и Гарман в число его друзей не входили, а появление бога порождало для него лично множество проблем.
Нельзя сказать, что Маллед не верил в реальность богов. Просто он полагал, боги давно уже не вмешиваются в дела смертных. Его отец, Хмар, всегда относился к богам и жрецам с большим подозрением, частенько вслух выражал сомнение в том, что оракулы действительно когда-либо слышали богов, которых в своей кузнице ему встречать не доводилось. Хмар был благодарен Дремегеру за то, что он закопал в землю руду и научил людей ремеслу, и ежегодно воздавал ему почести. Но старик хотел, чтобы боги не вмешивались в его частную жизнь — точно так, как он сам не имеет привычки совать нос в дела луножителей.
Маллед по возможности пытался усвоить эти взгляды отца, но его жизнь, если верить жрецам, с самого начала была связана с богами. Это ему крайне не нравилось. Оставив в покое Хмара, боги вторглись в существование сына, и ничего хорошего это не принесло. С раннего детства он старался иметь с богами как можно меньше дел. В отсутствии Баранмеля на своей свадьбе он усмотрел знак того, что боги утратили к нему интерес. Боги оставили Домдар своим вниманием, и это устраивало Малледа как нельзя лучше. Молчание оракулов означало, что он сам, без постороннего вмешательства, может решать, в чем состоит его долг как Заступника.
Но вот в какой-то дюжине футов от него появился Баранмель. И это случилось через три дня после пожара во Дворце, в разгар кризиса, какого Домдар не знавал вот уже несколько веков. Неужели это простое совпадение?
От своих более религиозных друзей Малледу частенько приходилось слышать, что простых совпадений вообще не бывает. Все события являются лишь частью единого плана богов, утверждали они. Действительно, вряд ли можно объяснить простой случайностью его появление на свадьбе совершенно незнакомых ему людей и встречу там с Баранмелем.
Но если это не случайность, то с какой целью явился сюда бог? Может, боги осерчали на него за то, что он не желает встать на защиту Империи? А может, они хотят лишить его звания Заступника и заявить, что Домдар утратил милость небес? И не сразит ли его насмерть Баранмель за то, что он не отправился на Гребигуату вступить в бой с Ребири Назакри?
Маллед был не робкого десятка, но богов опасался. Да и как их не бояться, коль они всемогущи?
Он стоял в тени, мечтая оказаться в ином месте. Пробраться к двери можно было лишь сквозь толпу и опасно приблизившись к богу.
Первый танец закончился, и Баранмель сменил партнершу. Теперь он отплясывал с рыжей дамой почтенного возраста, нещадно вращая её на танцевальной площадке. Маллед молча наблюдал за танцем, потягивая вино из бокала, который кто-то снова сунул в его руку.
Потом бог танцевал с Бераи. После этого волынщик заиграл марш, а барабанщик-самозванец принялся выбивать дробь на бочонках. Баранмель обнял Дарсмита и Гармана за плечи, и они в три глотки заревели пьяными голосами старинную боевую песнь Домдара, сопровождая рев имитацией военной пляски.
