Груня. Видно, вчера такой счастливый день выдался, всем подарки были.

Поддевкина. Счастливый? Бог знает, родная! Иному талант впрок, другому на погибель. Ох! ох!

Груня. Вы так тяжело вздохнули, Мавра Львовна, что у меня в сердце отдалось. Уж не с отцом ли что случилось?

Поддевкина. Что ему? Отец твой в деньгах, долги платит, дерева накупил, работников понанял да и себя не забывает. Кутит напропалую!

Груня. Где ж он денег взял?

Поддевкина. Не хочу грешить, не знаю. Нет, мать моя, я про другого говорила. На кого напасти не бывает, да беда беде бывает розь — от иной и век не опомнишься. Как не вздыхать? сиротинка...

Груня (в сторону). Сирота?.. уж не с ним ли что?

Поддевкина. Только между нами; Грунечка, по большому, большому секрету. Коли выйдет от нас прежде времени, погубим малого ни за денежку. Вот видишь, душа моя, вчера, в счастливый-то день... пожаловал соседу твоему, Саше Резинкину, набольший их тридцать целковых на окопировку...

Груня. Так что ж?

Поддевкина. А он — и прогуляй их.

Груня (у ней выпадает шитье из рук). Прогулял?.. Не может статься, Мавра Львовна: он не пьет вина, все знают... Верно, злые языки распустили.

Поддевкина. Грех сказать, малый скромный, непьющий, уважительный такой, все меня мамашей зовет... Посватался бы за дочку, обеими бы руками отдала. Да, видно, нашло вражеское искушение!.. А вот как было дело: пойди он к портному с Ксенофонтом Кирычем... знаешь, книжник, долговязый такой... заказывать одежду, а тут подкарауль его сорванцы, писаришки, что ни мелочь, да и утащили его почти силою в русский трактир. Сначала водочки... Саша и руками и ногами... нет таки одолели окаянные. Знаешь, человек непьющий, много ли надо? С одной рюмочки голова пойдет кругом. А как забрало, давай шампанского, да шарманку, да цыган... С хорошенькой цыганкой, говорят, и поцеловался. Только между нами, родная, ради Бога.

Груня (вставая). Господи! Господи! какой позор! Чай, целый город знает; не дошло бы до начальника?

Поддевкина. Все денежки-то и прокути... осталось три двугривенных, сама-таки, сама сочла до полушки.

Груня. Какая беда! погубил он себя.

Поддевкина. Бедная мать так и разрывается; я сама на вдовьи слезы вдоволь наплакалась, да и моя Прасковья Степановна — кажись, девка что твой дуб — и та подалась...

Груня. Что-то с ним будет?

Поддевкина. Командир-то у них строгий, шутить не любит. Говорят, слово сказал, так его хоть громом ошиби, а уж от своего не отступится. Важное место было обещано Саше — теперь не видать ему, как ушей своих! Это еще не беда, а толкуют, за пьянство и мотовство из службы выгонят с худым аттестатом...

Груня (в сторону). Нет, не допущу до этого! Я спасу его.

Поддевкина. Мать, старуха горемычная, не переживет этой беды. Да вот и она, голубка, на помине легка. (Входит Резинкина и сын ее.) Может, что между вами... по секрету... не хочу мешать: прощай, душа моя!

Груня, Резинкина и Резинкин. Мать останавливается в средине комнаты, сын остается у дверей.

Груня. Милости просим, сюда, присядьте, дорогая и редкая гостья.

Резинкина. Нет, не тронусь с места, пока не простите меня, Аграфена Силаевна. Мне и глаза-то стыдно на вас поднять.

Груня. Я на вас не сержусь: вы меня ничем не обидели.

Резинкина. Как ничем? Я ли не позорила вас с отцом, на чем свет стоит, и все из-за этого негодяя? Приношу повинную голову: не секи ее по доброте души своей.

Груня. Если вы меня бранили, так я, конечно, сама огорчила вас чем-нибудь. Сын ваш, может быть, ходил к нам слишком часто против вашей воли, а вы, мать, знаете лучше, хорошо ли это было для него. Поцелуемтесь же в знак мировой.

Резинкина (обнимает ее). Распрекрасная моя, Аграфена Силаевна, сердечная ты моя Груня! Ох! кабы выпутать из беды этого негодяя, назвала бы тебя со всею радостью невестушкой своей. Поддевкина здесь была, а где она была, там, наверно, знают про мое несчастье.

Груня. Знаю все. Молодой человек покутил немного; с кем этого не бывает! Мы с вами поправим беду.

Резинкина. Благодетельница моя! Спаси его и меня от позора, от беды неминучей. Ты девушка разумная, ты все разочла, какая злая участь его ждет. Деньги дал главный начальник — пропил их, прокутил с цыганами, с лакеями!.. Легче б ослепнуть и оглохнуть... не видала бы, не слыхала бы этого позора! Муж мой служил весь век свой честно, без укору, а сына... выгонят из службы, может статься, хуже что будет (плачет). Он сказал мне: одна Аграфена Силаевна может спасти нас. Если хочешь, повалимся оба тебе в ножки.

Груня. Боже сохрани!.. Вы знаете, конечно, от сына вашего, что благодетельница моя подарила мне пятьдесят целковых.

Резинкина. Сказал он мне.

Груня. Александр Парфеныч! может ли портной сшить вам платье в двое суток... хоть бы заплатить все пятьдесят рублей?..

Резинкин. Сошьет в одне сутки и менее, нежели за тридцать рублей серебром, честное слово!

Резинкина. Честный человек, нечего сказать!.. Нет, мать моя, теперь не дам ему денег в руки — вышел из веры. Сама пойду с ним к портному... (Слышен крупный разговор в сенях. Мамаев входит и сквозь отворенную дверь говорит.) Говорят, приходите завтра, теперь не до работы. Кстати, захватите и дерево ореховое у купца.

Те же и Мамаев (пьяный.)

Груня. Отец!.. тс!.. (Резинкиной тихо.) Уложу его, а вы приходите через четверть часа, стукните в окно, я вам подам деньги.

Резинкина. Родная ты моя! невестушка ты моя дорогая!

Резинкин (подойдя к Груне). Что мне сказать? Язык не двигается... Накажи меня Господи, если я когда забуду, что вы для меня нынче сделаете.

Груня. С вами я тогда буду толковать, когда вы от начальника явитесь ко мне в новом платье.

Мамаев. Эти зачем?.. Опять браниться? Баба-яга?

Резинкина. А вот назло вам, Силай Ермилыч, мы поцелуемся с твоей и моей дочкой, да вот как! (Обнимает крепко Груню и уходит с сыном.)

Мамаев и Груня.

Мамаев. Видно, мировая... давай Бог! Сашка славный малый!.. Поцелуй и ты меня, Груня. (Целует дочь.) Хмелен, душа моя, виноват, больно виноват... (Плачет.) В последний раз... Спать иду, а завтра... за работу... и денежки скоро все твои отдам... отдам, говорю тебе. (Шатаясь, уходит в боковую дверь.)

Груня (одна). Слава Богу, ушел скоро! (Идет к шкапу, потом к двери, в которую вошел отец, и прислушивается.) Заснул... (Возвращается к шкапу и вынимает ключ из кармана.) Как руки трясутся, точно чужое добро беру. Отчего ж?.. отдаю с радостью!.. Может быть, и от большой радости!.. Судьба моя и его в этих деньгах. (Отпирает ящик в комоде и потом вынимает шкатулку.) Сердце стучит, как маятник! Смелей, дурочка!.. (Отпирает шкатулку). Недолго сидели в клетке, пташки мои; ступайте на волю, гуляйте себе!.. (Ищет деньги в шкатулке: сильный испуг изображается на лице ее.) Помню хорошо, тут положила... подле заветного колечка... кольцо цело... Деньги?.. Где мои деньги?.. (Роняет шкатулку и стоит несколько минут, как безумная; придя в себя, горько плачет.) Отец!.. Ты это сделал... (Немного погодя слышен стук в окно, она встрепенулась, и долго, озираясь, прислушивается; опять стучат в окно.) Они!.. Идут!.. Что сказать?.. Украл у дочери деньги?.. Разойдется по всему городу... Нет, скроем... он все-таки отец мой. (Поднимает шкатулку и прячет в комод, который второпях неплотно притворяет.)