Сенаторы предвидели это обращение. Соответственно оно было сочтено естественным, более того, хорошо обоснованным. Принимая постановление сенаторы, по обыкновению своему, посостязались только в тонкости лести принцепсу и его сыну.

Дела складывающейся династии выглядели, казалось, превосходно. Друз — официальный преемник — человек во цвете лет, имеющий государственный и военный опыт. У него двое сыновей-близнецов — Германик и Тиберий Гемелл, а также дочь Юлия. Нет никаких поводов для беспокойства за будущее августейшей семьи и за естественную преемственность власти. Конечно, это не могло вызвать добрых чувств у Агриппины и её немалочисленных сторонников в народе и сенате. Ведь теперь трое её сыновей — Нерон, Друз и Гай Цезари — оказывались вне круга тех, кому была предназначена в будущем верховная власть в Римской империи. Но противиться происходящему на Палатине у них не было никакой возможности. Династическая прочность в глазах безусловного большинства и сената и римского народа только закрепляла сложившиеся и укрепившиеся за минувшие годы правления Тиберия образцовые взаимоотношения сената и принцепса. Да и само положение государства, благополучное и успешное по всем направлениям, никак не способствовало каким-либо обострениям в верхах. Партия Германика — Агрипинны казалась безнадёжно отодвинутой на второй план римской политической жизни. Властные перспективы потомства Тиберия выглядели несомненными и безоблачными. Но, как часто в истории бывает, наивысшей успех оказывается всего лишь преддверием катастрофического развития событий.

Итак, Друз Младший, как принято у историков его именовать, он же Друз Юлий Цезарь, ныне законный преемник правящего принцепса, разделяющий с ним трибунские полномочия, как некогда отец его, Тиберий Клавдий Нерон, с Августом.

Каким же был наследник Тиберия человеком, какими обладал достоинствами и слабостями?

Друз Младший по характеру заметно отличался от Тиберия. Это был юноша энергичный, бесхитростный, поддатливый, общительный и большой любитель весёлого образа жизни.^{483} Энергия и пристрастие к вину были свойственны и самому Тиберию, не зря его шутливо переименовали в Биберия Кальдия Мерона, но вот ни бесхитростным, ни поддатливым он не был. А вот общительность вообще была ему чужда. С этой стороны Друз в глазах окружающих имел явное преимущество, ибо, в отличии от отца, он был открыт и понятен. Общественного осуждения такие качества никак не могли вызвать, что как раз и засвидетельствовал Тацит:

«Не вызывало осуждения в молодом человеке его легкомыслие: пусть уж лучше тешится своими заботами, наблюдая днём за возведением своих построек, а ночи проводя на пирах, чем, отгородившись от всех и лишив себя каких-либо то ни было развлечений, погрузится в угрюмость и будет вынашивать злобные замыслы».^{484}

Друзу вменяли в заслугу и защиту от клеветнического обвинения Магия Цецилиана, коему приписали оскорбление величия Консидий Экв и Целий Курар, наказанные за это специальным постановлением сената. «Что и другое вменяли в заслугу Друзу: живя в Риме и охотно вращаясь среди людей, он сглаживал своей доступностью нелюдимость и отчужденность отца».^{485}

В тоже время порой у Друза проявлялась и жестокость. Еще в начале правления Тиберия, «распоряжаясь на гладиаторских играх, даваемых им от имени его брата Германика и своего собственного, Друз слишком открыто наслаждался при виде крови, хотя и низменной; это ужасало, как говорили, простой народ и вынудило отца выразить ему свое порицание».^{486}

Британский биограф Тиберия дал такую оценку личности его единственного сына: «Друз повторял Тиберия без всякого признака гения. Более того, что-то от его деда Агриппы смешалось с кровью рода Клавдиев. Он был основателен, дружелюбен, имел чувство ответственности, однако его характер и рассудительность были вроде бы сделаны из менее прочного металла, чем у его отца. Он любил своего двоюродного брата Германика и восхищался им и взял на себя заботу об обеспечении состояния его детей. Однако в отношениях Тиберия с сыном ощущалась естественная и непринужденная неприязнь.

Кровь Випсаниев выдавала себя в грубой породе, чуждой утончённым наклонностям Тиберия. Друз, кажется, страдал от положения, обусловленного имперской значимостью его отца. Он пил сверх меры и нередко проявлял качества, свойственные скорее Випсанию, чем Клавдию. С отцовской прямотой Тиберий говорил своему сыну: «Я не дам тебе так себя вести, пока я жив, а если не прислушаешься, я позабочусь, чтобы ты не смог этого сделать и после моей смерти». Нельзя было сказать более прямо».^{487}

В то же время нельзя не заметить, что поучения Тиберия не пропали даром. Более никаких сведений о жестокости Друза, о крайних проявлениях разгула в его жизни мы не имеем. Так что сын Тиберия умел выслушивать и добрые советы, и жесткие порицания, делая из таковых для себя полезные выводы. И отец этим оказался удовлетворён. Предоставление трибунских полномочий сыну об этом говорит самым недвусмысленным образом. Кстати, за год до этого Тиберий, после того, как они с сыном оба стали консулами, уехал надолго на морское побережье Кампании, оставив Друза полноправным своим заместителем. Сын доверие отца оправдал, чем и заслужил последующее возвышение.

Итак, на девятый год правления Тиберия в Римской империи царили мир и покой, а в семье правителя державы — благоденствие. Таково свидетельство Тацита.^{488} И вдруг судьба стала бушевать.^{489} «Положил этому начало и был причиною этого префект преторианских когорт Элий Сеян».^{490}

Кем же был этот человек, роковым образом переменивший историю принципата Тиберия, добившийся при нем невероятных успехов и в одночасье низвергнутый и безжалостно уничтоженный по воле своего недавнего покровителя-благодетеля?

Луций Элий Сеян родился, по одним данным, около 20-го, по другим — около 16-го года до Р.Х. в городке Вольсинии в Этрурии. Предки его были этруски. Знатью отец его не отличался. Он принадлежал к сословию всадников. Звался он Луций Сей Страбон. Карьера его была успешна. Сей Страбон был префектом претория в Риме, затем стал префектом Египта — богатейшей провинции, управлявшейся прямо от имени императора. Сын его Луций Элий Сеян, неясно когда усыновлённый кем-то из знатного рода Элиев и потому так с той поры и именующийся, в карьере своей был также вполне успешен. В юности он состоял при внуке Августа Гая Цезаря и в 4-1 гг. до Р.Х. сопровождал его в поездке на Восток. Близость его к семье принцепса сохранилась и позднее. Во время мятежа паннонских легионов Элий Сеян состоял вместе со своим отцом Сеем Страбоном в свите Друза. Должно быть, отец и сын хорошо проявили себя при усмирении легионерского бунта, став опорой сына Тиберия в столь непростом и опасном деле. За это оба были достойно вознаграждены новым принцепсом. Тиберий назначил Сея Страбона префектом в Египте, а Луций Элий Сеян стал единственным префектом преторианских когорт — императорской гвардии, расквартированной при Августе в Италии близ Рима. С этого времени карьеру Сеяна можно полагать выдающейся, ибо он сумел стать ближайшим соратником Тиберия. Именно так характеризует его Веллей Патеркул:

«Редко выдающиеся мужи для управления тем, что дала им судьба, не пользовались услугами великих помощников, — как оба Сципиона — двумя Лелиями, во всём сравнив их с собой, как божественный Август — Марком Агриппой, а после него для того же Статилием Тавром, — которым происхождение от новых людей нисколько не помешало неоднократно быть консулами, добиваться триумфов и многочисленных жреческих должностей. И в самом деле, великие дела нуждаются в великих помощниках (да и для малых дел ощущается их недостаток), и важно для государства, чтобы те, чьё использование необходимо, выделялись достоинством и польза подкреплялась бы авторитетом. Следуя этим примерам, Тиберий Цезарь имел и имеет исключительного помощника в несении бремени принципата — Элия Сеяна, отец которого был принцепсом всаднического сословия, а мать принадлежала к семьям славного и древнего происхождения, отмеченным почетными отличиями; его братья, родные и двоюродные, а также дядя были консулами, сам же он показал себя очень деятельным и преданным. Его физическая сила и крепость соответствует силе духа. Человек старинной суровости, жизнерадостной веселости, внешне подобной праздности, ничего для себя не добивавшийся и в силу этого получивший всё, ценящий себя меньше, чем его ценят другие, внешностью и жизнью безмятежный, но неусыпный разумом.