– Мэри! – проговорила Берта. – Ты не на свадьбе?

– Я говорил ей, что вас там не будет, сударыня, – прошептал Калеб. – Я кое-что слышал вчера вечером. Но, дорогая моя, – продолжал маленький человек, с нежностью беря ее за обе руки, – мне все равно, что они говорят. Я им не верю. Я недорого стою, но скорее дал бы разорвать себя на куски, чем поверил бы хоть одному слову против вас!

Он обнял ее и прижал к себе, как ребенок прижимает куклу.

– Берта не могла усидеть дома нынче утром, – сказал Калеб. – Я знаю, она боялась услышать колокольный звон и, не доверяя себе, не хотела оставаться так близко от них в день их свадьбы. Поэтому мы встали рано и пошли к вам. Я думал о том, что я натворил, – продолжал Калеб после короткой паузы, – и ругательски ругал себя за то, что причинил ей такое горе, а теперь прямо не знаю, как быть и что делать. И я решил, что лучше мне сказать ей всю правду, только вы, сударыня, побудьте уж в это время со мною. Побудете? – спросил он, весь дрожа. – Не знаю, как это на нее подействует; не знаю, что она обо мне подумает; не знаю, станет ли она после этого любить своего бедного отца. Но для нее будет лучше, если она узнает правду, а я, что ж, я получу по заслугам!

– Мэри, – промолвила Берта, – где твоя рука? Ах, вот она, вот она! – Девушка с улыбкой прижала к губам руку Крошки и прилегла к ее плечу. – Вчера вечером я слышала, как они тихонько говорили между собой и за что-то осуждали тебя. Они были неправы.

Жена возчика молчала. За нее ответил Калеб.

– Они были неправы, – сказал он.

– Я это знала! – торжествующе воскликнула Берта. – Так я им и сказала. Я и слышать об этом не хотела. Как можно осуждать ее! – Берта сжала руки Крошки и коснулась нежной щекой ее лица. – Нет! Я не настолько слепа.

Отец подошел к ней, а Крошка, держа ее за руку, стояла с другой стороны.

– Я всех вас знаю, – сказала Берта, – и лучше, чем вы думаете. Но никого не знаю так хорошо, как ее. Даже тебя, отец. Из всех моих близких нет ни одного и вполовину такого верного и честного человека, как она. Если бы я сейчас прозрела, я нашла бы тебя в целой толпе, хотя бы ты не промолвила ни слова! Сестра моя!

– Берта, дорогая! – сказал Калеб. – У меня кое-что лежит на душе, и я хотел бы тебе об этом сказать, пока мы здесь одни. Выслушай меня, пожалуйста! Мне нужно признаться тебе кое в чем, милая.

– Признаться, отец?

– Я обманул тебя и сам совсем запутался, дитя мое, – сказал Калеб, и расстроенное лицо его приняло покаянное выражение. – Я погрешил против истины, жалея тебя, и поступил жестоко.

Она повернула к нему изумленное лицо и повторила:

– Жестоко?

– Он осуждает себя слишком строго, Берта, – промолвила Крошка. – Ты сейчас сама это скажешь. Ты первая скажешь ему это.

– Он… был жесток ко мне! – воскликнула Берта с недоверчивой улыбкой.

– Невольно, дитя мое! – сказал Калеб. – Но я был жесток, хотя сам не подозревал об этом до вчерашнего дня. Милая моя слепая дочка, выслушай и прости меня! Мир, в котором ты живешь, сердце мое, не такой, каким я его описывал. Глаза, которым ты доверялась, обманули тебя.

По-прежнему обратив к нему изумленное лицо, девушка отступила назад и крепче прижалась к подруге.

– Жизнь у тебя трудная, бедняжка, – продолжал Калеб, – а мне хотелось облегчить ее. Когда я рассказывал себе о разных предметах и характере людей, я описывал их неправильно, я изменял их и часто выдумывал то, чего на самом деле не было, чтобы ты была счастлива. Я многое скрывал от тебя, я часто обманывал тебя – да простит мне бог! – и окружал тебя выдумками.

– Но живые люди не выдумки! – торопливо проговорила она, бледнея и еще дальше отступая от него. – Ты не можешь их изменить!

– Я это делал, Берта, – покаянным голосом промолвил Калеб. – Есть один человек, которого ты знаешь, милочка моя…

– Ах, отец! Зачем ты говоришь, что я знаю? – ответила она с горьким упреком. – Кого и что я знаю! – Ведь у меня нет поводыря! Я слепа и так несчастна!

В тревоге она протянула вперед руки, как бы нащупывая себе путь, потом в отчаянии и тоске закрыла ими лицо.

– Сегодня свадьба, – сказал Калеб, – и жених – суровый, корыстный, придирчивый человек. Он много лет был жестоким хозяином для нас с тобой, дорогая моя. Он урод – и душой и телом. Он всегда холоден и равнодушен к другим. Он совсем не такой, каким я изображал его тебе, дитя мое. Ни в чем не похож!

– О, зачем, – вскричала слепая девушка, которая, как видно, невыразимо страдала, – зачем ты это сделал? Зачем ты переполнил мое сердце любовью, а теперь приходишь и, словно сама смерть, отнимаешь у меня того, кого я люблю? О небо, как я слепа! Как беспомощна и одинока!

Удрученный отец опустил голову, и одно лишь горе и раскаяние были его ответом.

Берта страстно предавалась своей скорби; как вдруг сверчок начал стрекотать за очагом, и услышала его она одна. Он стрекотал не весело, а как-то слабо, едва слышно, грустно. И звуки эти были так печальны, что слезы потекли из глаз Берты, а когда волшебный призрак сверчка, всю ночь стоявший рядом с возчиком, появился сзади нее и указал ей на отца, слезы ее полились ручьем.

Вскоре она яснее услышала голос сверчка и, несмотря на свою слепоту, почувствовала, что волшебный призрак стоит около ее отца.

– Мэри, – проговорила слепая девушка, – скажи мне, какой у нас дом? Какой он на самом деле?

– Это бедный дом, Берта, очень бедный и пустой. Он больше одной зимы не продержится – не сможет устоять против ветра и дождя. Он так же плохо защищен от непогоды, Берта, – продолжала Крошка тихим, но ясным голосом, – как твой бедный отец в своем холщовом пальто.

Слепая девушка, очень взволнованная, встала и отвела Крошку в сторону.

– А эти подарки, которыми я так дорожила, которые появлялись неожиданно, словно кто-то угадывал мои желания, и так меня радовали, – сказала она, вся дрожа, – от кого они были? Это ты их присылала?

– Нет.

– Кто же?

Крошка поняла, что Берта сама догадалась, и промолчала. Слепая девушка снова закрыла руками лицо, но совсем не так, как в первый раз.

– Милая Мэри, на минутку, на одну минутку! Отойдем еще чуть подальше. Вот сюда. Говори тише. Ты правдива, я знаю. Ты не станешь теперь обманывать меня, нет?

– Нет, конечно, Берта.

– Да, я уверена, что не станешь. Ты так жалеешь меня. Мэри, посмотри на то место, где мы только что стояли, где теперь стоит мой отец, мой отец, который так жалеет и любит меня, и скажи, что ты видишь.

– Я вижу старика, – сказала Крошка, которая отлично все понимала, – он сидит, согнувшись, в кресле, удрученный, опустив голову на руки, – как бы ожидая, что дочь утешит его.

– Да, да. Она утешит его. Продолжай.

– Он старик, он одряхлел от забот и работы. Это худой, истощенный, озабоченный седой старик. Я вижу – сейчас он унылый и подавленный, он сдался, он больше не борется. Но, Берта, раньше я много раз видела, как упорно он боролся, чтобы достигнуть одной заветной цели. И я чту его седины и благословляю его.

Слепая девушка отвернулась и, бросившись на колени перед отцом, прижала к груди его седую голову.

– Я пpoзpeлa. Прозрела! – вскричала она. – Долго я была слепой, теперь глаза у меня открылись. Я никогда не знала его! Подумать только, ведь я могла бы умереть, не зная своего отца, а он так любит меня!

Волнение мешало Калебу говорить.

– Никакого красавца, – воскликнула слепая девушка, обнимая отца, – не могла бы я так горячо любить и лелеять, как тебя! Чем ты седее, чем дряхлее, тем дороже ты мне, отец! И пусть никто больше не говорит, что я слепая. Ни морщинки на его лице, ни волоса на его голове я не позабуду в своих благодарственных молитвах!

Калеб с трудом проговорил:

– Берта!

– И я в своей слепоте верила ему, – сказала девушка, лаская его со слезами глубокой любви, – и я считала, что он совсем другой! И, живя с ним, с тем, кто всегда так заботился обо мне, живя с ним бок о бок день за днем, я и не подозревала об этом!