— А вот этот подтянули еще поближе. — Уорлок уронил на стол вторую фотографию. Тростинки превратились в длинные обрезки газовых труб, торчащих из некоего подобия дюны из крупных неровных гранул. Пербрайту вспомнились сюрреалистические пейзажи с морским побережьем.

— Молоток, — объявил Уорлок.

— Ах, да. Уорлок ждал.

— Вы, конечно, видите, что здесь не так. Инспектор посмотрел на снимок, вытянув руку с ним на всю длину, и рассудительно прищурился.

— Если быть до конца откровенным… Нетерпеливо, презрительно почти, Уорлок нагнулся через стол и ткнул пальцем в газовые трубы.

— Не смяты. Кожи нет. Луковок нет.

Тройное отрицание прозвучало как приговор к высшей мере, не подлежащий обжалованию. Пербрайт смиренно кивнул.

— Вы, конечно, абсолютно правы. Ни одной луковки не видно.

Уорлок вздохнул, встал за креслом Пербрайта и принял более расслабленную позу. Он указал (на этот раз его жест был гораздо мягче) на снимки.

— Вы понимаете, что волосы обязательно прилипнут к молотку, которым воспользовались, чтобы проломить кому-то голову. Но они испытывают сжатие между двумя твердыми поверхностями — сталью и костью — на какие-то доли секунды, пока кость не поддастся. Поэтому они, естественно, должны быть поломаны и смяты. На фотографии же вы не видите ничего подобного.

Теперь другая вещь: волосы, или хотя бы некоторые из них, должны при ударе вылезти с корнями и всем остальным. Плюс небольшие фрагменты кожи, конечно. А у нас… впрочем, вы и сами можете видеть. Пербрайт поизучал фотографии еще с минуту и сказал:

— Мы, безусловно, должны будем ко всему этому вернуться. Но сейчас, может быть, вы вкратце ознакомите меня с тем, что у вас еще есть.

Дальнейшие сведения оказались достаточно однозначными. Среди битого стекла, найденного в саду, имелись крупные осколки, которые без труда были определены как части бутылки для кислоты, используемой в оптовой торговле. Защитная корзина из железной сетки была обнаружена в шкафу (Пербрайт по-дружески воздержался от упоминания о встрече Лава с этим предметом). Осколки стекла со второго молотка, который был брошен в гараже, ясно указывали, что именно им и была разбита бутыль.

В доме обнаружили два набора отпечатков пальцев, встречающихся повсюду. Один соответствовал отпечаткам, полученным в магазине Периама. Другой, очевидно, принадлежал Хопджою. Не было обнаружено ни одного отпечатка, принадлежащего кому.-нибудь из них, который мог бы считаться имеющим прямое отношение к тому, что произошло в ванной. Исследование поверхностей рукояток обоих молотков, бритвенного лезвия и осколков бутыли ничего не дали.

Сравнительный анализ под микроскопом волос, взятых с расчесок в спальной комнате Периама и в его магазине, а также с одежды, найденной в шкафу в комнате его постояльца, позволил практически ответить на вопрос, чьи же волосы на молотке. Уорлок почти ручался, что они принадлежали Хопджою.

— Ну вот, сэр, это все вам. Можете делать с этим все, что вам заблагорассудится.

Пербрайт задумчиво поглаживал подбородок.

— Вы, вне всякого сомнения, проделали огромную работу.

Уорлок расплылся в улыбке. Он подбросил воображаемый теннисный мячик, поймал его и вышвырнул в окно.

— Хорошо еще, — продолжал инспектор, — что я не заковал Периама в цепи сегодня утром. Хотя, думаю, впоследствии никто не смог бы меня упрекнуть, сделай я это. И все-таки я чувствовал, что в доме поработала умелая рука, которая ловко подогнала одно к другому. Было, я понимаю, невозможно ожидать гладкого конкретного лабораторного анализа…— он постучал согнутым пальцем по фотографиям, — …с луковками.

— Сожалею.

— Так эти волосы, значит, были…

Уорлок подмигнул, изобразил двумя пальцами ножницы и отхватил со лба невидимый локон.

Пербрайт понес отчет Уорлока главному констеблю не из уверенности, что мистер Чабб обладает большим интеллектом, созвучным занимаемой им должности, а скорее как человек, занятый сложной проблемой, стремится найти уголок девственной природы, созерцание которой словно освобождает часть мозга и пробуждает его к более эффективной работе над поиском решения.

И вот теперь, глядя на исполненные доброжелательности и достоинства незамысловатые черты лица мистера Чабба, инспектор про себя взвешивал и расчленял каждый факт, по мере того как сообщал его своему шефу.

Мистер Чабб, по обыкновению, стоял, элегантно облокотившись на камин. Он, похоже, вообще присаживался только тогда, когда был у себя дома, да и там почти исключительно к столу. «Харкурт», — однажды удостоверила его жена, — «даже телевизор смотрит стоя; не иначе как его мать была напугана Эдуардом Седьмым в свое время».

Главный констебль издал легкое сухое покашливание:

— Правильно ли я вас понял, мистер Пербрайт, что, по вашему мнению, на данной стадии арест был бы преждевременным?

— О, я как раз думал, что это тот вывод, к которому вы могли бы прийти, сэр. Эта странная история с молотком никак не вписывается в первоначальную картину преступления.

— Меня это поражает, — недовольно сказал мистер Чабб, — как в высшей степени ненужное осложнение. Неужели мы действительно должны безоговорочно принять утверждение Уорлока, что все было подстроено специально?

— Боюсь, что придется, сэр. И полного представления о том, что произошло, у нас не получится, пока мы не сможем объяснить, зачем убийце понадобилось брать на себя этот дополнительный труд. Он приготовил все, , чтобы избавиться от тела; по логике вещей он должен был бы уничтожить все остальные следы преступления — смыть пятна крови, зарыть нож, сжечь веревку или избавиться от пистолета, стереть отпечатки пальцев и так далее. Но нет; он фактически сам создает некоторые свидетельства насилия, остригая прядь волос с головы жертвы и прилепляя их на молоток, который он предварительно обмакнул в кровь убитого. Обратите внимание на выбор места, где был спрятан молоток — под ванной, словно его закинули туда в спешке; при методичном полицейском осмотре его легко найдут, и тем не менее, место достаточно укромное, чтобы не возбудить подозрений, что его туда подбросили умышленно.

— Признаться, я терпеть не могу, когда в подобных делах начинают проскальзывать тонкости, мистер Пербрайт. Убийство — это в первую очередь примитивное, животное зверство. И у меня форменным образом начинают мурашки по коже бегать, когда приходится порядочно напрягать мозги, чтобы все распутать. А в нашем деле чем престижнее адрес, тем более гнусным оборачивается преступление. Странно это как-то, вы не согласны?

— Вы, конечно, имеете в виду Беатрис-Авеню…

— Да, знаете, очень милая улочка. Я помню, старина Аббот жил когда-то со своей сестрой в том доме с желтыми воротами, туда, подальше, к концу парка. — Он замолчал и нахмурился. — После этой истории цены на дома в этом районе обязательно немного упадут.

Пербрайт выдержал короткую вежливую паузу и только потом продолжил:

— Одно пока представляется абсолютно ясным: убийство не было совершено под влиянием момента. Если бы Периам убил Хопджоя во время той ссоры в четверг вечером, не продумав все заранее, как бы он сумел за несколько часов все подготовить и так эффективно избавиться от трупа? Бутыль кислоты литров на пятьдесят — это не та вещь, которую держат в доме на всякий случай. И вряд ли удастся в такой неурочный час выскочить из дому и где-то ее купить.

— Ее можно украсть, — предположил главный констебль. — Для этого время как раз подходящее.

Пербрайт признал такую возможность, но сам придерживался мнения, что воровство, совершенное сразу после убийства, означало бы слишком много всего для одной ночи,

— Кислота наверняка была приобретена заранее и держалась где-то наготове — не обязательно в доме, хотя в гараже есть смотровая яма, которая чудесно бы для этого подошла.

Мистер Чабб со значением кивнул:

— Я согласен на предумышленность.

— Что приводит нас, — продолжал Пербрайт, — к двум другим немаловажным моментам. Во-первых, вероятность того, что Хопджой был убит и, скажем, ликвидирован кем-то, кто не проживал с ним в одном доме, следует рассматривать как минимальную. Вся ситуация в целом — и до и после преступления — требует от преступника того, что можно было бы обозначить как «владение жилищной обстановкой» — то есть возможность действовать незаметно, располагая достаточным временем, не возбуждая любопытства соседей, свободно ориентируясь в самом доме. Так что, знаете, сэр, Периам в самом деле единственный кандидат.