Чего разве? – снова стал злиться Снежкин. – Вылезаю я из-под шкафа, отряхнулся от нот, а вместо комнаты окно впереди. И больше ничего нет. Куда все делось?

Это все старик противный, – затараторила Любка. – Специально все подстроил. И скрипку подложил тоже он. Говорит, ей пища нужна. Думал, взрослому она достанется, а тут Валерка подвернулся. И не скрипка это вовсе, а штука черная какая-то. Короче, нет у нее полости и никакую записку сын этот, ну, как его там, оставить не мог. Я только кусочек нот нашла. Обрывок какой-то партитуры. И больше ничего нет. Ни словечка.

Ну а это средневековье откуда? – кивнул головой Гошка в сторону лестницы. – Я, когда здесь оказался, подумал, что от удара у меня в башке что-то заклинило и мне можно прямиком в психушку топать.

Скрипка все это проклятая! – снова зарыдала Любка. – Пока Валерка на ней играет, она возвращается к своему первому хозяину, к Юстину, к моменту его смерти. Здесь и Валерку убьют, и нас.

Что за чертовщина?

Я пыталась его остановить, – продолжала выть Любка. – Но он упертый. Вцепился в свою скрипку и не выпускает из рук. – Кондрашова замолчала. Тихо всхлипнула. – Гошенька, сделай что-нибудь. Они меня сжечь хотят.

А фифа эта где? – С каждой секундой лицо Снежкина становилось все мрачнее и мрачнее. – Куда Наташка делась?

Сбежала она, – вновь зачастила Любка. – Как тебя завалило, так она и сбежала.

У, кикимора болотная, водокачка дырявая, – сжал кулаки Гошка. – Заварила кашу и в кусты… – Настроение у Снежкина было такое, что, если бы Наташка оказалась рядом, он бы ее точно прибил. Но Цветочницы поблизости не было, поэтому Гошкин воинственный пыл быстренько улетучился. – Короче, – начал Снежкин более миролюбиво, – что нужно сделать? Опять у этого ненормального Гребня скрипку отобрать?

Нужно, чтобы он перестал играть.

Ну, это легко сделать, – довольно потер руки Снежкин, словно Валерка стоял уже около него, – А потом-то что? На той бумажке точно ничего такого не написано?

Кондрат покопалась в карманах, достала измятый листок.

Тут пять нот.

И что это за тарабарщина? – Гошка бросил взгляд на закорючки.

Ми, ля, ре, соль, ми.

Музыканты! – с горечью протянул Гошка. – Вечно у вас все не как у людей! Ладно, постараюсь что-нибудь сделать. А ты не реви! – прикрикнул он на вновь начавшую подвывать Любку. – Мне только твоих слез тут не хватает. Вон, отвлекись, с мышками поиграй, – кивнул он в сторону крыс, вернувшихся после панического бегства.

Не уходи, – попросила Кондрат, хлюпая носом. – Вдруг они вернутся, – она кивнула в сторону лестницы.

Гошка нервно почесал нос. Не умел он разговаривать с женщинами. Еще эти их слезы, истерики… Ну как объяснить Любке, чтобы она его немного подождала, что он вернется и все будет хорошо.

Не придут они, – буркнул он. – А даже если и придут, бояться их нечего. Они все призраки.

Как это? – Кондрашова размазала грязь по лицу. Толкались эти призраки очень больно, поэтому в их нереальность верилось с трудом.

Да им уже лет по пятьсот, – как можно убедительней стал объяснять Снежкин. – Сейчас у нас какой век?

Двадцать первый. – Мысль о том, что замок и библиотека находятся в разных веках, Любке и в голову не приходила.

Ну вот! – обрадовался Гошка. – А они веке в пятнадцатом или четырнадцатом. Их кости не просто сгнили. Их давно слопали червяки, переварили и выплюнули.

А если они все-таки живые, тогда мы кто? – прошептала Любка.

Снежкин снова потерялся. Вместо того чтобы делом заниматься, она вопросы задает.

Вселенная, – брякнул он первое, что пришло в голову. – Какая разница? Кого-то из нас нет. Ты есть?

Любка кивнула.

Значит, их нет. Так что сиди и жди.

Гошка с облегчением развернулся и начал подниматься по лестнице.

А если Валерка умрет до того, как убьют нас, – ему в спину спросила Кондрашова, – мы сможем вернуться или навсегда останемся здесь?

Снежкин бросил взгляд через плечо.

Следи за крысками, а то они разбегутся, – коротко бросил он.

Гошкины шаги стихли.

Больше ничего слышно не было. Только крысы деловито шуршали в соломе.

Сколько Кондрашова ни прислушивалась, музыки не было. Любка вытерла слезы.

Возможно, Валерка одумался, понял, что попал куда-то не туда, и хотя бы на время перестал играть. Тогда скоро все закончится.

По ступенькам запрыгали мелкие камешки. Снежкин возвращался.

Георгий! – обрадовалась Кондрат. Никогда и никому она так не радовалась. – Послушай!..

Но перед Кондрашовой остановился не Гошка. Это был кто-то в длинном сером плаще и с палкой на плече. Вошедший подошел ближе, откинул капюшон, и у Любки перехватило дыхание.

Перед ней стояла Смерть. Грязная седая старуха с изможденным лицом и крючковатым носом. Она поправила на плече железную косу и криво усмехнулась.

Все умрут, – прошамкала она.

С чего вы взяли?

– Так заведено. Надо только подождать. Серый силуэт растаял в подвальном полумраке.

Любка нервно передернула плечами. Становилось холодно.

«Еще немного беготни и волнений, и я похудею», – подумала она машинально.

Очередное появление застало ее врасплох. Шагов она не слышала. Существо в темной шляпе и плаще, сгорбившись, замерло около решетки. Потом оно резко выпрямилось, взмахнуло руками под плащом, расправив их как крылья. Рваные края его одежды просвистели в воздухе. Шляпа съехала на затылок, оголяя треугольное лицо. Клюв раскрылся, выплевывая противное карканье. Превратившись в черную ворону, тварь вылетела из подземелья сквозь потолок.

Чего они меня пугают? – пожаловалась Любка ближайшей крысе. – Мне и без них плохо. Скорее бы пришел Георгий…

А Гошка в это время крался по коридорам. В голове у него не было ни одной идеи – куда идти, кого искать, что делать. Даже если он найдет Валерку… Ну, не убивать же его в самом деле!

С этой мыслью он Гребешкова и встретил.

Гребень сидел все в той же нише. Скрипка лежала на коленях. Смычок медленно полз со струны на струну, из-за чего получался тягучий противный звук.

Не устал, сосед? – остановился около приятеля Снежкин.

До этого рассеянный взгляд Гребня вновь стал жестким.

И ты здесь? – тихо спросил Валерка.

Дай-ка мне инструментик, – протянул руку Гошка. – Я тоже хочу попробовать.

Я вас здесь всех убью, – прошипел Гребешков, пряча скрипку за спину.

Сколько можно пугать – убью, убью? Ты на себя посмотри – без пяти минут покойник.

Убирайся! – заорал Валерка, складываясь пополам.

В ту же секунду Гошка прыгнул на него, одной рукой обхватил за талию и резко дернул на себя. Другой рукой он потянулся к скрипке. Но на вид совершенно изможденный Гребешков оказался неожиданно сильным. Движением плеча он отбросил насевшего на него противника и вскочил.

Никто нас больше не разлучит!

За спинами ребят раздался хохот.

Вдоль стены проплыл нечеткий силуэт Смерти.

Это мы еще посмотрим!

Снежкин боднул Гребешкова головой в живот. Вдвоем они покатились по полу. Валерка откинул руку со скрипкой подальше от цепких Гошкиных пальцев. Они бы еще долго возились на грязном полу, пыхтя и отплевываясь набившейся в рот соломой, если бы Снежкин не загляделся на побелевший от усилия кулак соседа – так сильно тот сжимал скрипку.

В следующую секунду Гошка сбросил с себя противника, перехватил его свободную руку и с силой вывернул ее на пол-оборота.

Валерка взвыл от боли.

Теперь посмотрим, как ты будешь играть!

Она сломана! Сломана! – причитал Валерка, отползая в угол.

Ничего не сломана, – замялся Гошка. – Обыкновенный вывих. Недельку поболит, распухнет, а потом все пройдет. Лед приложить надо.

Где я тебе здесь лед найду? – Гребешков совсем скис.

Дома в холодильнике, – отрезал Снежкин. – Заканчивай всю эту чертовщину и пошли по домам.

Скрипку не отдам! – Здоровой рукой Валерка прижал к себе инструмент.

Может, тебе и вторую вывернуть? – в задумчивости пробормотал Гошка.