— Вот и кончилась сказка. Сказка о глупой царевне, которая влюбилась в прекрасного принца. А принц-то был вовсе не принц, а заколдованная жаба.

— Не надо, Зина. Ну его!

— Не надо так не надо. А ведь жалко, Инка…

— Кого? Чего?

— Сама еще не знаю. Не разобралась. Сказки жалко! И еще обидно, Слушай, почему бывают вот такие люди? Речистые, фальшивые и бесстыжие. Им что, так легче жить?

— Наверно.

— Хорошо, если он не станет учителем, подыщет себе что-нибудь другое. Фальшивый человек в роли воспитателя — страшно.

— Фальшивый человек — это страшно везде.

Отвернувшись к окну, она опять смахнула украдкой слезу, виновато улыбнулась.

Такой и увез Ленкову поезд: улыбающейся, с покрасневшими от слез глазами. Я долго махала ей с перрона, потом пошла домой и стала ждать письма.

Письма не было. Я понимала: все, что произошло с Зиной, должно как-то перемолоться, утрамбоваться в ее душе. И тогда она напишет. Только бы не раскаялась в своем решении уехать. Ведь выбрала действительно глухомань. Одна, без друзей, без товарищей и близких. Шли дни, а от Ленковой ни строчки. Все понятно, думала я, теперь, когда рядом нет никого знакомых, можно подальше упрятать свою гордыню и реветь. Реветь всласть, выть белугой, до ломоты в висках.

Я окончила институт, уехала почти на самую границу нашей области, за двести километров от родного дома, сюда, в Варесьево… И вот она, весточка от Ленковой… Зинка, Зинка! Где ты? Как ты? Знала бы ты, как важно для меня твое письмо!..

Медленно налила я себе в чашку чаю, забелила его молоком, развернула Зинино письмо, положила рядом-с чашкой, перед глазами:

«Местечко, куда забросила меня судьба, а вернее, куда закинула себя я сама, такая глухомань, что другого такого, я думаю, не существует на всем белом свете. Дорогая Инка! Подружка моя хорошая! Знаю, какой вопрос мучает тебя. Спешу ответить: я счастлива! Честное пионерское! Наш аймак раскинулся среди холмов и первобытных лесов. Я все-таки стала тем первооткрывателем, которому отдельные красноречивые болтуны и трусы якобы завидуют, не в силах оторваться от модерновой тахты и теплой уборной. Здесь красиво! Летом холмы покрыты сказочным ковром цветов, зимой, куда ни глянь, — снега, белые, как рафинад. Так что безрадостность — это лишь на первый взгляд. Да и то для слабонервных.

Встретили меня радушно. Народ тут гостеприимный, добрый, доверчивый. В основном это оленеводы, охотники и их семьи. В неделю раз добирается до нас почта. Чувствуешь, какую глубинку я откопала? Это еще не все! Из всех немногочисленных жителей нашего аймака человек пять-шесть кое-как говорят по-русски. На мои уроки русского языка ходят не только дети — их отцы и матери тоже! К старикам хожу сама.

Представляешь меня на лыжах? Нет? Ну и зря! А я, между прочим, хожу на них уже будь здоров! Без лыж тут просто нельзя.

У нас нет пока настоящего здания школы — занимаемся в приспособленном домишке, нет больницы. Да мало ли чего еще нет? Но у нас будет все! Это обещаю тебе я — Зинка Ленкова! Ну, а пока что я шлю тебе свой пламенный привет из настоящей что ни на есть дыры. Но я ни о чем не жалею, и даже в этой дыре трижды плюю на таких, как Лазаренков. Обнимаю тебя, подружка бедной юности моей, и так далее.

Инка, не подумай, что хвастаю, но живущим в окружении городского комфорта никогда не изведать, не почувствовать то, что изведала здесь я, — горячую, искреннюю человеческую привязанность, преданность и любовь. Как ждут они каждой новой встречи со мной! Как смотрят они на меня, как жадно слушают мои рассказы — обо всем решительно! Я знаю, что стала им необходима как воздух. Уверена: большое несчастье будет у них, если я их брошу, сбегу. И я не предам их. Клянусь тебе, Инка! Служение этим людям будет отныне смыслом моей жизни…»

То ли от чая, то ли от горячей электроплитки, то ли от Зининого письма стало мне вдруг тепло, хорошо… Неожиданно захотелось затопить печь. Впервые в жизни предстояло мне сделать это. Но ведь когда-то надо начинать постижение этого древнего искусства! Зима в наших местах, говорят, серьезная. А сколько у меня впереди этих зим!

Делала все по теории, преподанной тетей Саней: открыла вьюшку, принесла со двора охапку дров, положила их маленькой поленницей на «горку» из бересты и лучинок, подожгла. Как ярко горело пламя, как весело потрескивали поленья, бросаясь искрами! Скоро я скинула теплую кофту и, сорвав с окошек газетные занавески, достала из чемодана тюлевые шторы, скатерть, что купила мне мама…