Когда подростком читал Сервантеса, мне всё время хотелось как-то войти в книгу и остановить Рыцаря Печального Образа от неразумных поступков. Объяснить ему, что так, как он, нормальные люди не поступают. И только потом, годы спустя, я понял, насколько, по сравнению с нами, нормальный человек Дон Кихот. Нормальный, потому что храбр как никто и бескорыстен, как мать-природа.
9 апреля. Вечером дома вспомнил визит А.В., и сделалось тревожно. Решил продолжить разговор, позвонил ему домой. Трубку взяла его бывшая гражданская жена, и не успел я заикнуться, что мне нужен А.В., как она, что называется, отбрила:
— Нет его, и больше не звоните. Пис-сатели!
Я пожалел, что не спросил у него нынешний домашний телефон. Позвонил нескольким писателям из тех, кто чаще других общается с ним, но никто из них не смог помочь.
14 апреля. Дом журналиста. Юбилей журнала «Нева». Казалось бы, праздник — день рождения одного из самых знаменитых литературных журналов города и страны, а радости нет — издание еле выживает. За весь вечер главный редактор Борис Николаевич Никольский ни разу не улыбнулся. Будто на похоронах…
Я вспомнил, как несколько лет назад творческую интеллигенцию Питера пригласили в Русский музей на встречу с министром культуры М. Швыдким. Тогда шла подготовка к предстоящему юбилею — 300-летию Санкт-Петербурга. Швыдкой долго говорил о планах торжеств, не забыв дать сигнал «своим», либералам: «Подготовку осуществляем МЫ, и МЫ же будем заниматься делами культуры после юбилея». И подумалось: «Значит, ничего положительного в культуре осуществляться не будет». — «МЫ также решили, — продолжал Швыдкой, — материально поддержать наши толстые журналы: “Новый мир”, “Москва”, “Знамя”, “Октябрь”, “Юность”». — «А “Наш современник” и “Молодую гвардию”»? — спросил я. — «У “Нашего современника” дела идут хорошо, — ответил Швыдкой. — У него на сегодняшний день самая большая подписка, так что он в материальной помощи не нуждается».
Рядом со мной сидел главный редактор журнала «Нева» Борис Николаевич Никольский, я посоветовал:
— Он не назвал «Неву», уточните почему.
— Не надо, — сказал Никольский. — Обойдёмся. Он, если вы заметили, назвал только московские журналы. И то не все.
15 апреля. Школа № 13. Конкурс юных поэтов и прозаиков. Выступают победители. Много интересных стихов и рассказов. И никакой «попсы». Запомнилось: «Выпал первый снежок, с крыши падает капелька — кап. Вышли куры, во двор и оставили крестики лап».
В разговоре о литературе с начинающими авторами меня попросили назвать троих-пятерых наиболее близких мне писателей. Я сказал, что стольких не могу, могу либо одного — Пушкина, либо две сотни или даже больше.
17 апреля. Из Минска приехал Олег, сын Анатолия Аврутина. Привёз огромную коробку — к моему дню рождения. Я встретил его на вокзале.
— Никак посуда? — испугался я.
— Не совсем. Отец приказал не говорить, пока вы дома не откроете.
Привезли домой, открыли. А там — моя новая книга, только что выпущенная
в Минске, — «Мальчишка с того перекрёстка…» — сборник повестей и рассказов, красиво изданный, в необычном для прозы поэтическом формате 84х90/32. Название книги дала моя статья о творчестве Анатолия Аврутина. Пожалуй, у меня ещё не было столь неожиданного и дорогого подарка.
18 апреля. Смольный. Издательский совет города принял решение поддержать выпуск моей книги «Война была долгой». В неё вошли три ранее публиковавшиеся повести: «Остаюсь в заслоне», «Товарная станция», «Пробуждение». Тема книги — война и дети. По повести «Пробуждение» Лентелевидение поставило двухсерийный одноименный фильм-спектакль.
19 апреля. Невский, 30. Интерфакс. Аркадий Белый представил свою книгу о Ленинградской области и её губернаторе Вадиме Густове. И Густов здесь. Особенность издания: область и её губернатор «тянут» на такую большую, красивую книгу.
Построили новый — вантовый — мост через Неву, спрашивают горожан, как его назвать. Я предложил дать имя Ольги Берггольц — она когда-то жила рядом с местом, где он пролёг. К тому же это одна из самых великих женщин-ленингра- док. Святая. Символ и душа ленинградской блокады. Приезжали ко мне домой телевизионщики, расспрашивали, уточняли и были согласны со мной. Правда, сомневались, может ли мост носить женское имя. А почему нет? Может же театр носить имя Ермоловой или Комиссаржевской? «Санкт-Петербургские ведомости» опубликовали моё предложение, долго обсуждали, но, в конце концов, назвали — Вантовый. А то, что он вантовый, и без названия видно. Я и теперь предлагаю дать ему имя Ольги Фёдоровны. А на въезде на мост выбить золотом на камне посвящение Глеба Горбовского «На 60-летие Ольги Фёдоровны Берггольц:
Пускай пока главней живот,
И в этаком маразме
Ещё присутствует, живёт
Непобеждённый праздник.
Ещё поэзия жива,
Ещё она воюет,
И троекратная вдова,
Как девушка, бушует».
20 апреля. Мойка, 12. Концертный зал при Музее-квартире А.С. Пушкина, в котором я провёл общее писательское собрание. Я напомнил, что в декабре этого года состоятся выборы нового состава правления писательской организации, и попросил подумать, кто станет её руководителем.
— Оставим прежнего! Не надо нового! — голоса из зала.
К сцене вышла красивая, женственная Елена Родченкова. Положила руку на грудь:
— Вот что выходит: как только у писательской организации возникли трудности и сложности с арбитражными судами, так наш руководитель Иван Иванович, как павлин, распускает свой хвост: дескать, смотрите, какой я красивый, не собираюсь пересиживать отведенный мне уставом срок. И совсем ничего, что за павлиньим хвостом виднеется желание бросить писательскую организацию. И вообще, я думаю, что для решения каких-то важных писательских вопросов и разговоров с руководством города нужно посылать кого-то из более значительных писателей, чем Иван Иванович. Например, Олега Акимовича Чупрова.
Сказала и пошла на место. Удивительная женщина. Несколько лет назад она продала в Псковской области дедов дом и купила в Питере комнату в коммунальной квартире. Переехала сюда с маленькой дочкой-школьницей, прописала у себя деда. Встала на учёт в нашу писательскую организацию. Ладная, дважды образованная (культработник и юрист), она почти сразу принесла мне проект письма на имя губернатора В. Яковлева с просьбой предоставить ей отдельную квартиру. Основание — дед участник Великой Отечественной войны.
Я сделал какие-то уточнения, и мы отправили такое письмо. Потом ещё несколько подобных писем. И даже не ради её деда, а в большей степени ради её маленькой дочки. С квартирой пока не получалось, однако, не сомневаюсь, должно получиться. Но, очевидно, раз не получается, виноват я. А потому всыплю-ка ему, на всякий случай.
Можно промолчать, но она не впервые на собраниях и вне их кусала меня: мол, я книгу назвал романом, а это не роман. И разное другое. На такие выпады нельзя отвечать, но, если по-писательски, можно.
— Елена Алексеевна, — сказал я, — меня обидеть легко, а победить трудно. К тому же, если вы цитируете классика, делайте это правильно, а главное, указывайте автора. То, что вы сейчас так неловко и неточно произнесли, много лет назад написал белорус Аполлинарий Костровицкий, более известный как выдающийся французский поэт Гийом Аполлинер: «Когда свой хвост распускает павлин, не оторвать от красавца взгляд. Ах, если бы скрыть недостаток один, только один — обнажённый зад». Так что не распускайте хвост. И с Олегом Чупровым вам нас не поссорить.
Я видел, что она смутилась и кивнула. Мне этого достаточно. Сейчас для меня главное — до отчётно-выборного собрания найти нового руководителя.
Цирк. Чемпионат Ленинграда по боксу. Пришёл по приглашению Юрия Владимировича Баканова. Давным-давно, когда я учился в Ленинградском техникуме физической культуры и спорта, он был моим преподавателем по боксу. Ему нравилось, как я веду себя на ринге — моя техника, внимательное отношение к сопернику, умение прислушиваться к словам секунданта. Он пророчил мне успешное боксёрское будущее. В особенности после того, как я стал победителем первенства Ленинграда. Мы стали часто разговаривать с ним о всякой всячине, я читал ему свои стихи, и однажды он сказал: «Я думаю, Ваня, твоё настоящее дело не бокс, а литература. Береги голову».
