Завтракали втроём — мама, сестра и я. Мишка уехал на работу, Андрей после ночных гуляний спал. В конце нашего завтрака вышел к нам, поздоровался. Красивый парень, наголо остриженный, с ироничным, осмысленным взглядом, голубоглазый, светлокожий.
— Как жизнь? Мама тобой довольна?
— Всякое бывает, — ответил он и пошёл досыпать.
Мама поела, стала икать.
— Она так почти всегда после еды, — сказала Валечка. — Даже не знаю, что это.
— Диафрагмальный нерв слишком чувствительный.
— А как лечить?
— Никак. Икоту почти не лечат, потому что она не опасна.
— А каково слушать?
— Ничего не поделаешь, надо потерпеть.
У нашей мамы трое детей: я, Алла — на шесть лет младше меня — и Валечка — на шесть лет младше Аллы. А живёт мама только с Валечкой.
Много раз я звал маму жить у меня в Ленинграде, и всё напрасно. Мне было непонятно её упорство, но однажды она объяснила: «Ну, кто я там у тебя, сынок? Вот смотри: у меня там ни родственников, ни знакомых. А если умру, как меня хоронить? И где? Я же хочу, чтобы похоронили здесь, где лежат мои мама, папа, мой маленький сын Женя. И чтобы не сжигали, я боюсь огня, мне и неживой будет больно».
По жизни выходит так, что чаще всего заботы о престарелых родителях ложатся на плечи самых младших из детей. У нас — на Валечку. Значит, по возможности, надо помогать. Что я и делаю всякий раз, когда приезжаю.
Пенсия у мамы 300 тысяч белорусских рублей, или около 4 тысяч российских. По здешним ценам это значительно больше, чем в Питере, а тем более, в Москве. Мама довольна пенсией, рада, что помогает дочке содержать дом.
В полдень встретился с Аврутиным, пошли с ним к Чергинцу, кабинет которого находится в здании Парламентского Собрания Беларуси. Почему здесь? Потому что, во-первых, Николай Иванович не только руководитель большой общественной организации, но и важное государственное лицо. Во-вторых, в своё время Лукашенко изъял у писателей Дом литераторов, так как они не столько повели в нём организационно-творческую деятельность, сколько занялись политикой: стали проводить встречи с борцами за «права человека» — литовцами, поляками и прочими «доброжелателями». А те, не стесняясь, научали их, как и чем «трэба будаваць дэмакратыю на Беларуст. И Лукашенко сказал — хватит! Если вы используете Дом не по назначению, освобождайте его.
Светлая, уютная приёмная с красавицей-секретарём, большой, великолепный кабинет со столом Т-образной формы. Хозяин кабинета встречает нас в дверях. С марта месяца слегка пополнел, светло-голубая рубашка с короткими рукавами, короткие серо-стальные усы. Рад нашему приходу, просит присаживаться. И сразу о делах, прежде всего о политике.
В Беларусь приезжает Президент Венесуэлы Уго Чавес, известный своими яркими речами, в которых он нередко осуждает политику США. В Беларуси с интересом ждут его визита. Здесь так же негативно относятся к попыткам США навязывать свою волю, а заодно и свою, выгодную только себе, «демократию». Особый вопрос — отношения Беларуси и Венесуэлы в экономике. Беларусь может поставлять тракторы, БЕЛАЗы, высокоточные приборы и другие промышленные товары. Венесуэла — энергоносители и сельскохозяйственную продукцию.
Когда покончили с Венесуэлой, я спросил, насколько правдивы слухи о предполагаемом строительстве АЭС в Беларуси. Неужели не страшно иметь такую опасную игрушку после Чернобыля? Да, АЭС построят, так как в Беларуси ограничены энергоресурсы. Что же касается безопасности, то её сделают такой, чтобы трагедия не повторилась.
Чергинец неисчерпаем в своих знаниях. Но не всё же говорить о политике и экономике. Я вспомнил, что прочитал его книгу «Вам — задание», которую он мне подарил в марте, в Молодечно. Сказал, что роман написан без языковых изысков. Но в нём вполне состоялись многие образы, видны события военного времени, повествование напряжённо, часто ощущуешь себя одним из действующих лиц. Хотя, к сожалению, нет своего, художнического взгляда на такую сложную и противоречивую эпоху, как война.
Чергинец встал, раскрыл один из шкафов своего кабинета и выложил на стол сразу три довольно объёмистых книги. На корешке одной из них я прочитал: «Тайна овального кабинета».
— Вот, Иван Иванович, хочу подарить вам. — И, подвинув их к Аврутину, попросил: — Напиши, пожалуйста, от меня, а то у меня сегодня правая рука не работает. А я подпишу.
— Как это? — удивился Аврутин. — Так не делается.
— Да, — сказал я. — Нужно подождать, когда рука снова заработает, и тогда.
— Хорошо, — сказал Чергинец. — У нас в следующий понедельник заседание Президиума, мы на него пригласим Ивана Ивановича, к тому времени я подпишу.
А теперь главное, из-за чего я пришёл.
В мае я отправил Аврутину Устав МСПС для ознакомления и решения вопроса о вступлении Союза писателей Беларуси в МСПС. У Аврутина и Чергинца возникло сомнение — имеет ли смысл их Союзу вступать в МСПС, если туда уже вступил Союз белорусских писателей? И не поставить ли вопрос ребром: либо мы, либо они? А значит, пока они там, мы туда не пойдём.
— Мне кажется, это было бы неправильно, — сказал я. — Прежде всего, с точки зрения укрепления ваших творческих связей с другими писательскими союзами, которые входят в МСПС. А это и Казахстан, и Грузия, и Россия, и некоторые регионы Украины. Кроме того, в рамках МСПС можно проводить встречи писателей, сотрудничать с журналами, издательствами, выпускать книги, в том числе переводные.
— Да, но Союз белорусских писателей утверждает, что мы у себя собрали одних бездарей, что у нас нет ни одного сколько-нибудь талантливого писателя, — сказал Чергинец. — Я вам сейчас покажу список только одних лауреатов.
— Спасибо, не надо, — сказал я. — Время покажет, чья писательская позиция предпочтительнее. Возможно, в будущем исчезнут ваши нынешние разногласия и вы снова окажетесь вместе.
— Хорошо, вносим в повестку дня заседания Президиума вопрос о вхождении нашего Союза в состав МСПС, — сказал Чергинец. И вдруг прикрыл глаза и пожаловался на здоровье — сердце. Сказал, что на следующей неделе пройдёт курс обследований. Что врачи скажут? Возможно, придётся прибегнуть к шунтированию.
Я что-то говорил о способах поправить здоровье при помощи ходьбы и физических упражнений, но Чергинец не особенно слушал.
После разговора с ним отправились к Анатолию Юрьевичу домой. Он предпочитает коньяк, а я — однолюб: если пить, то водку. По дороге зашли в магазин, потом за цветами. Когда я покупал цветы, мимо прошли две женщины. Одна из них сказала другой:
— Вот и к нему пришла смерть.
Я подумал: «Музы приходят к избранным, а смерть более демократична — раньше или позже она является ко всем.» Хотел поделиться этой мыслью с Аврути- ным, но промолчал — зачем в чудесный летний день о смерти?
Дома была его жена, Зоя Григорьевна. Она накрыла стол к нашему приходу, и мы сели втроём, чтобы поговорить, послушать стихи минского поэта и вспомнить нашу с ним жизнь в Автодоровском переулке.
— А помнишь? — спрашивал я и наливал ему коньяк.
— А помнишь? — спрашивал он и наливал мне водку.
— Конечно, помню! — отвечал каждый из нас и рассказывал что-нибудь такое, чего, кроме нас с ним, не мог рассказать никто. И сначала рассказы наши были весёлыми и смешными, а после трёх или четырёх рюмок вспомнили Г алю Цветкову — десятилетнюю девочку, что жила рядом с нами. В школу она ходила по железной дороге и однажды, в свой день рождения, попала под поезд и лишилась обеих ног. Сначала из школы, где мы учились, к ней на дом приходили учителя. Потом папа возил её в коляске в школу. А зимой — на саночках.
— Жива ли она? — спросил я.
— Да, окончила университет, стала журналисткой и служит в газете «Вечерний Минск». Пишет о театрах, о людях искусства, о балете.
— Слава богу, — выдохнул я. — Давай — за неё!..
После разговоров-воспоминаний мне захотелось одному прогуляться по Минску. Я миновал станцию метро и пошёл от площади Якуба Коласа к площади Победы. Сразу после войны недалеко отсюда, на Комаровке жили мои двоюродные братья — Серёжа, Петя и Толик Сабило. В детстве я часто бывал у них. Носились по окрестностям, забегали на Золотую Г орку, где стоял сожжённый в войну, полуразрушенный костёл Пресвятой Троицы или святого Роха. Вспомнил его, зашёл сейчас дворами и остановился, поражённый красотой и ухоженностью этого места. Костёл возвышался во всём своём великолепии. И тут же в голову ударила горячая волна возмущения — во дворике на широко расставленных ногах стоит маленький сутулый брюнет с курчавой бородкой и держит на поводке овчарку, которая оправляется у входа в костёл.
