А Пушкин, Глинка, Пирогов

Прославились навеки.

И вывод, стало быть, таков:

Всё дело в человеке.

То есть в его таланте, в его делах. И к Гангнусу привыкли бы, если он писал бы, условно говоря, «Хотят ли русские войны», и не выдумывал «Автобиографии».

После доклада о составе крови Евтушенко стал рассказывать о своих жёнах.

- Беллу я обожал, ну просто обожал. Она такая толстенькая была. Я это обожал…

- А почему же разошлись?

 - Не знаю, совершенно не знаю. Понимаешь, я её обожал. Толстенькая… Разошлись… Никогда я не был так близок к самоубийству

 - А Галя, которую увёл у друга своего Михаила Луконина?

 - Я не уводил. Она сама пришла. На такси приехала. Я только расплатился с таксистом. Нельзя сказать, что толстенькая, но я и худышек тоже любил. И её очень любил, ну, очень, очень. Семнадцать лет любил. На восемнадцатом она не выдержала, то ли умерла, то ли к другому ушла – теперь не помню. Мне ведь восемьдесят лет. Ну, очень любил… Ушла… Никогда я не был так близок к самоубийству…

- Кажется, в своё время и родители развелись?

- Да, развелись. Но очень любили друг друга, очень. Почему развелись, не знаю. Мама торговала газетами в киоске у Белорусского вокзала. Она была лучшим киоскёром развитого социализма. Я пытался выбить ей звание заслуженного работника культуры СССР и персональную пенсию. Обращался к министру культуры Мелентьеву, даже в газетах писал об этом, но не удалось. Она, мол, работала не по министерству культуры, а связи. Ну и что? Вот он, звериный оскал развитого социализма. Никогда я не был так близок к убийству Мелентьева…

Представляю, с каким наслаждением все это смотрели и слушали Добродеев и другие боссы нашего телевидения, эти скудоумные пошляки, даже в выпусках последних известий пичкающие народ сведениями о браках, беременностях, разводах то английского принца, то самого президента, а то какой-нибудь бабы Бабарихи Аллы Борисовны.

Целая серия была посвящена отношениям Евтушенко и Бродского. Почему Лев Толстой за всю жизнь ни разу не встретился с Достоевским, хотя плакал при известии о его смерти, мне интересно. Интересно и то, что стоит за строками Маяковского

Алексей Максимович,

    как помню,

               между нами

                  вышло что-то

                                 вроде драки или ссоры.

Я ушел,

  блестя потертыми штанами,

                   взяли вас

                             международные рессоры.

Интересно и открытое письмо Цветаевой Маяковскому, и поздравительная телеграмма Шолохова Эренбургу по случаю его юбилея. А эти! Е. говорит, что он спас Б. от КГБ, а тот говорит, что в его деле Е. помогал КГБ, был «экспертом» с членским билетом ССП. И какое мне до этого дело? Тем более, что один уже давно умер и ему соорудили памятник у американского посольства в Москве, а у второго недавно ампутировали ногу, и ему уже не допрыгать до России хотя бы для того только, чтобы посетить в Переделкине собственноручно сооруженный там музей Евтушенко. То, что Евгений Александрович был с КГБ на дружеской ноге, давно известно хотя бы из воспоминаний генерала Судоплатова; что у него был личный телефон Андропова, как и Брежнева, мы знаем из его собственного признания. Ну и хватит нам этих сведений, больше знать совсем неинтересно.

Странное дело: писатель, а почти ничего не говорил о литературе, хотя бы о своих книгах, о других писателях, кроме Бродского, а всё только о жёнах, о каких-то политических передрягах… Хочется отчасти восполнить пробел. Известно, как Евтушенко в позднюю пору превозносил Пастернака («Гений! Гений!») и его «Живаго» («Самый великий роман ХХ века!»). Но когда Пастернака исключали из Союза писателей и дело дошло до голосования, Евтушенко слинял из зала. А встретив тут же в фойе Бориса Слуцкого, выступившего против Пастернака, обвинил его в предательстве. Это было в 1958 году.

Но прошли годы. Пастернак умер. В 1981 году у Евтушенко вышла книга «Точка опоры». Это собрание литературных портретов писателей. Здесь Блок, Маяковский, Есенин, Смеляков, Твардовский, Кедрин, Мартынов, есть даже Щипачёв, названный «большим поэтом». Тут ещё и Хемингуэй, Маркес… Прекрасно! А для гениального, обожаемого Пастернака места в книге не нашлось. Не подходил он тогда для точки опоры. А ведь прошло больше двадцати лет со дня его смерти. Чего бояться-то? Нет, не подходит… Низзя!

Прошло ещё несколько лет. Выходит книга «Политика – привилегия всех». 625 страниц, тираж 200 тысяч. Её хвалил даже Горбачёв, уже будучи президентом.. И что же мы видим? Началась демократия, ускорение, новое мышление, свобода. И вот результаты. Если в «Точке» было 27 фотографий драгоценного автора, то в «Политике» уже 53. Это 100% роста! Ускорение… В той книге - фотографии, на которых автор чуть не в обнимку с Фиделем Кастро и Луисом Корваланом, но в этой их нет, а есть Ричард Никсон и Киссинджер, с которыми поэт чуть не в обнимку. В прежней книге было несколько фотографий, запечатлевших автора с простыми рабочими - как советскими, так и американскими, причем снимков с нашими рабочими было раза в три больше; теперь американские рабочие как были, так и остались, а советских – ни одного, как ветром сдуло. Вылетели из круга его интересов и симпатий строители Колымской ГЭС, магнитогорские металлурги, портовики Лены. И то сказать - что делать «русским коалам» в такой прогрессивной книге. Наконец, в той книге мы видели автора рядом с Назымом Хикметом и Валентином Распутиным, а в этой – их тоже нет, а есть американцы Апдайк и Миллер. Там – композитор Эдуард Колмановский, с которым автор сочинял весьма неплохие песни, здесь – американский композитор Пол Винтер, с которым он ничего не сочинил. Так что же всё это такое? Новое мышление и подготовка к передислокации в США. И вскоре, в этом же году, оно состоялось…

Бросить республику

с думами, с бунтами,

лысинку

южной зарёй озарив?

Разве не лучше,

 как Феликс Эдмундович,

сердце отдать

временам на разрыв!

В. Маяковский.

Письмо Максиму Горькому на Капри

А он тогда был и не лысым

И даже – не пенсионер,

Когда вдруг обернулся крысой

С дредноута «СССР».

Да ведь ещё с таким проворством,

Что и не хочешь, а поймёшь:

Вся жизнь его была притворством,

Весь путь его – туфта и ложь.

Был в передаче занимательный сюжет о том, как смело, решительно Евтушенко разговаривал с Хрущевым на его известной встрече с писателями:

- Не пугайте нас, Никита Сергеевич, времена не те! И мы не те! Не позволим!.. И т.д.

Никогда я не был так близок к самоубийству, как в те минуты, когда слушал это.

Ах, Евгений, друг ситцевый, ведь есть же стенограмма той встречи, она опубликована. Там большое, на шесть страниц ваше выступление. Вот что, в частности, вы говорили: «Товарищи, когда-то Маяковский, выдающийся поэт нашей революции, чётко определил задачу социалистического искусства: «И песня и стих – это бомба и знамя». Мы никогда не должны забывать эти слова». Вот взяли бы сейчас бомбу и бросили в Соломона. Нет…

 И продолжали вы тогда так: «Меня глубоко тронули, заставили задуматься слова Никиты Сергеевича о том, что у нас не может быть мирного сосуществования в области идеологии. Это правда, потому что вся наша жизнь – борьба, и если мы забудем, что должны бороться неустанно, каждодневно за окончательную победу идей ленинизма, выстраданных нашим народом, мы совершим предательство по отношению к народу… Сейчас, как никогда, я понимаю, что мы отвечаем за завоевания революции. На наших плечах ответственность перед ленинскими идеями. Бой за Советскую власть не окончен. Бой за Советскую власть продолжается!... Многие представители западной прессы, эти проститутки капитализма, пытаются очернить советскую молодежь» («Известия ЦК КПСС», №11, 1990. с.198). Тут надо заметить, что, как показало время, у социализма тоже есть свои проститутки. И они ничем не отличаются от проституток капитализма, более того, они способны обращаться из одной ипостаси в другую и обратно. Возьмите, например, Соломона Волкова и Владимира Познера: были проститутками социализма – стали проститутками капитализма и при случае могут стать снова проститутками социализма. Такая порода.