Давно это было, так давно, что сам Хал, Змей Вечности, порождающий Миры, успел перелинять с тех пор. Так давно, что даже халди, мудрые жрецы Предвечного Змея, знающие имена белых звезд в ночном небе и черных песчинок в пустыне Тжарч, умеющие заранее предсказать разлив плодоносной Сар и день, когда Кхатуран, Золотой Кот, идущий в небесах, закрывает на время Свое освещающее мир око, даже они не знают, сколько лет прошло с тех пор, сколько красного ила унесли воды Сар в Зеленое море, а знают лишь, что это — было.

Случилось так, что сердце сиреневой звездочки Чииллинь обуяла страсть к одному из земных богов междуречья Ксура и Тефнут, плечистому и тяжелорукому, с ногами, вечно вымазанными в синей глине. И дочь Вечносияющего Кхатурана сошла с предначертанного суровым отцом пути и спустилась на землю, дабы соединиться с желанным.

Но нет ничего в трех мирах, что укрылось бы от золотого ока Первенца Предвечного Хала, утаилось бы от Его острых ушей. Узнал владыка о преступлении дочери, и гневом запылало Его око, и обрушился гнев Золотого Кота на Саратш, так что не было спасения. И просо сохло в полях, и земля становилась подобной камню, и задыхались, не успев принести плоды, смоквы и маслины. Иссякали родники и колодцы, сама жизнедарующая Сар, Кормилица Страны, обмелела, и священные зу поднимали головы в сизой шерсти из ее ила и стонущим ревом, разевая клыкастые пасти, взывали к милосердию Отца Богов. И коршуны-тчии кружили в выгоревшем небе, жалуясь: «Наатш! Наатш! — Воды! Воды!». Люди и их скот падали на землю и умирали, сраженные гневом Золотого Кота; и вотще несли последнюю пищу на алтари, вотще простирали руки жрецы, вотще жертвенный дым молочными струями изливался в бездонную чашу добела раскаленных небес.

Тогда Милостивица Исфаххат, Владычица Ночи, пришла к Брату Своему и Супругу и смиренно молила его за смертных, ибо даже сердце Черной Кошки, что играет с клубком Судьбы, было тронуто бедствиями Страны. И внял владыка Сестре Своей и Супруге; но велел Ей взять под стражу безрассудную дочь, чтоб не смела та впредь покидать предначертанные пути и нарушать чистоту рождения Высших Богов, путаясь с земными божками.

И взяла Владычица Исфаххат двух из свиты Своей — Таффура с головою хищного зу на человечьих плечах и Кеноба со скорпионьими клешнями вместо рук, и превратила в созвездия, и утвердила в небесах слева и справа от непокорицы Чииллинь, блюсти волю владыки, надзирать за сиреневой звездочкой, дабы не вздумала безумная вновь устремиться туда, где небо, обитель Высших Богов, соступается с землей, домом малых божков и смертных людей.

Там обретаются они и по сей день, и говорят, что питаются они душами тех, кто нарушил чистоту касты. И мудрые матери в назидание дочерям показывают им с крыши отчего дома звездными ночами зеленое сияние трех глаз вечно голодного Таффура и матовые капельки страшного яда, поблескивающие на краях клешней Кеноба-Мучителя.

Но в те века иные глаза, вовсе не девичьи, глядели туда, где между чудовищных охранников тосковала одетая в сиреневое сияние Чииллинь. Ибо в матово-черных тростниках жил маленький божок по имени Тесхет, похожий на жабу. Он покровительствовал детворе, игравшей на мелководье и вместо жертв пробавлялся немудреными дарами своих почитателей да тем, что исхитрялся украсть с чужих алтарей. И с тех пор, когда видят жабу, сидящую рядом с жертвенником, кричат: «Тесхет пришел воровать!» — и гонят ее прочь.

Много дней провел он без скудной пищи своей и много ночей — без сна, чертя и вычерчивая тайное на синей глине и черном песке. Когда же белое око Дарительницы Любви и Смерти переменилось в ночном небе, Тесхет покинул родные плавни и вприпрыжку двинулся в полуночные края, на остров за валами Зеленого Моря, где высился дворец из черного базальта, в котором Мать Исфаххат принимала уставшего от дневных забот Брата и Супруга Своего на ложе, украшенном черепами демонов и устланном их кожами. В передних лапах нес он нечто, бережно завернутое в украденную ткань и надежно укрытое от очей Всевидящих не столько ею, сколько ничтожеством несущего.

Каким путем он шел и как одолел зеленые горькие волны — о том здесь не говорится, а рассказывается в Сказании о Тесхете Аш-Кбаане и Тхасимбаре, где подробно поведано, как маленький божок перехитрил одноногого, однорукого и одноглазого Повелителя Штормов с помощью куска овечьего сыра, серой птахи ксукте и бронзовой уключины от рулевого весла, что лежала на прибережном песке.

И вот приблизился Тесхет к вратам из черной бронзы, через которые лежал путь во дворец Матери Судеб, Черной Кошки Исфаххат. И увидел он, что ворота высоки, а стены дворца — выше, а сквозь решетку ворот, сплетенную из тайных письмен, причудливых, как сны, что нашептывает Исфаххат, и непостижимых, как судьбы, что посылает Она Богам и смертным, пробраться можно разве что муравью. И ворота те с оградою стояли еще на земле, а сам черный дворец — на краю неба.

И стал Тесхет кричать под воротами голосом громким, призывая привратника. И подошел привратник — а был им Нефтаххар, сын Тсеррагвы, бывший при жизни великим воином и судьей в Саратше. Увидел он, кто кричит под воротами дворца Ночи, и рассмеялся:

— Что за жаба припрыгала и квакает у порога Госпожи? Ступай в свое болото, зеленая шкура.

— А ты не Нефтаххар ли, сын Тсеррагвы? — вопросил в ответ ему обитатель тростников. — За что ж ты гонишь меня, мудрый правитель? Уж не ты ли, возжелав жену своего тысячника Карххашвы, зореокую Нираллик, отправил его в гибельный поход на оборотней-кшеенов, и, когда погиб злосчастный Карххашва, завладел супругою его? Воистину, не совершал я подобного — отчего ж почитаешь меня недостойным быть по одну сторону этих ворот с собою?

Услышав это, смутился Нефтаххар и отступил от ворот. Услышала и проходившая мимо Сфимитарр, одна из наперсниц Владычицы, и так сказала:

— Кто там кричит столь противно, пороча Великих и посягая на запретное? Отправляйся-ка восвояси, о ты, широко разинувший рот!

— Как не широк мой рот, сиятельная Сфимитарр, — с почтением ответствовал ей божок, — а не шире он, чем твой был в те дни, когда Владычица закаляла первых людей в пламени очага Своего. Не ты ли крикнула тогда от испуга так, что уронила Она создания Свои в горячие угли, и люди, предназначенные красоте и здоровью, уродства и хвори познали? Поистине, не повинен я ни в чьей хвори или уродстве — отчего же ты там, а я — здесь?

Изумилась и смутилась наперсница Судьбы и отступила от ворот, подошел же к ним Такхаганта, бывший при жизни великим мудрецом среди людей, и так сказал:

— О покрытый бородавками, отчего ты так возгордился, что желаешь войти в обитель Ночи?

— Поистине оттого, о покрытый мудростью, что ты вошел в нее, — отвечал Тесхет, — ибо тебя переспорила жена твоего учителя, и ты по ее наущению, духом вошел в тело умершего князя, жен его познал, обет отшельника преступив, я же обетов не нарушал, в тела чужие не входил, и переспорил не только смертную женщину, но даже наперсницу Черной Кошки, Подательницы Рождений и Смертей. Отчего же мне не войти туда, куда ты вошел?

И так спорил он с присными Сестры и Супруги Золотого Кота, и каждого, кто подходил возбранить ему войти во врата черной бронзы, уличал в деле постыдном. И Исфаххат, Владычица Судьбы, Любви и Смерти, восседая в главном покое чертога Своего, за станком, где ткала полотно судеб грядущего дня, обратилась к Ниссулут, Болотной Лихорадке, что сидела у ног Ее, держа моток ниток, и сказала:

— Что за гомон стоит у ворот из черной бронзы? Брату и Супругу Моему не срок еще возвращаться из дневных странствий. Уж не демон ли из Бездны вновь ищет обладать Мною и домом Супруга и Брата Моего? Но нет нынче в Бездне таких, как Мопопа Тысячеклыкий и Кустнашсб Сокрушитель, чьи черепа повесила Я в изголовье Нашего ложа, а кожи постелила в изножье его. Пойди и разузнай, отчего суета у порога Моего.