Какую позицию в этих спорах занимает современная филологическая наука?
Она считает достаточно вероятным, что в древности и вправду существовал эпический поэт по имени Гомер и что именно он сыграл ведущую роль в окончательном формировании «Илиады» и «Одиссеи» (составные части которых, возможно, существовали уже до него в виде устных поэм). Почему это «достаточно вероятно», станет ясно чуть далее. Пока же заметим вслед за специалистами, что, поскольку некоторые языковые приметы гомеровских поэм близки к особенностям ионийского диалекта древнегреческого языка, который был в ходу у жителей островов восточной части Эгейского моря, то и предание о хиосском происхождении Гомера могло иметь под собой реальную основу, поскольку Хиос относится к Ионическим островам. Многие специфические детали «Илиады» свидетельствуют, что ее автор был хорошо знаком с географическими и климатическими особенностями Хиоса, Родоса и других островов, а также близкого к ним малоазийского побережья. Он, например, упоминает о птицах, гнездящихся в устье реки у малоазийского города Эфес, о виде на горы, открывающемся с Троянской равнины, о северо-западных ветрах, преобладающих на Хиосе, и т. п. Таких восточноэгейских примет много меньше в «Одиссее», что, в частности, побудило Аристотеля высказать предположение, что эта поэма была написана Гомером в глубокой старости, а других исследователей — даже утверждать, будто она вообще приналежит иному автору (к тому же она совершенно отлична по жанру). Тем не менее современная филология и здесь пришла к выводу, что, при всех сомнениях, «Одиссея» была как минимум вдохновлена Гомером, а то и создана им самим. Однако время создания обеих поэм представляется сегодня несколько иным, чем в древности: определенные детали текста побуждают отнести «Илиаду» к концу IX, «Одиссею» — скорее даже к середине VIII века до н. э. А это означает, что они существенно моложе древних поэм «Эпического цикла».
Тем не менее «Илиаду» и «Одиссею» нельзя противопоставлять этим поэмам. Как показал в 30-е годы нашего века американский филолог Малькольм Пэрри, поэтика «Илиады» и «Одиссеи» — это все же поэтика устного эпического творчества, и в этом смысле их создатель был прямым продолжателем традиции пред-. шествовавших ему эпических сказителей. Не случайно Гомер и сам применяет для определения поэта тот же термин «аэд», который в древности характеризовал этих певцов-сказителей. Но он. был весьма особым их продолжателем. В своих поэмах он далеко превзошел всех безвестных предшественников. Как показало изучение еще сохранившихся (на Балканском полуострове и в других странах) традиций устного эпического творчества, для поэтов-певцов и сказителей характерно создание сравнительно небольших «песен» (т. е. коротких поэм), каждая из которых содержит часто всего один законченный эпизод и исполняется (при подходящем случае и в подходящей обстановке) в один прием. Это опять же подтверждает сам Гомер, пересказывая в «Одиссее» две такие. законченные песни: одну — о любовном романе между богом Аресом и богиней Афродитой, другую — о придуманном Одиссеем «Троянском коне», — каждая из которых занимает примерно по 100 строк поэмы. Примеры таких же коротких поэм сохранились и в «Эпическом цикле». Так вот, по утверждению специалистов-филологов, главное и величайшее новаторство Гомера состояло в резком переходе от этих коротких песен к качественно новому поэтическому жанру — к монументальной эпической поэме, включающей десятки песен и многие тысячи строк (в одной «Илиаде» их более 16 тысяч). Это новаторство Гомера можно уподобить разве что столь же революционному прорыву последующих времен — изобретению романа как совершенно новой формы повествования. Громадность материала, который становился при этом доступен, широта возникавшей отсюда картины событий, их историческая и психологическая глубина не могли не произвести огромного впечатления на слушателей, привыкших доселе исключительно к коротким рассказам. Можно думать, что слушатели Гомера были столь же потрясены, когда этот неведомый им прежде слепой певец из вечера в вечер несколько дней подряд исполнял перед ними свое монументальное творение. Сам размах этого исполнения предполагал совершенно исключительные творческие качества нового певца, и не удивительно, что имя Гомера с такой силой врезалось в память народа. Не удивительно также, что устная эпическая традиция, достигнув в поэмах Гомера своего высшего, развития, достигла в них и своего естественного завершения: после Гомера петь «по-старому» стало практически невозможным.
Произносившийся самим Гомером текст, скорее всего, был нестабильным и несколько менялся от выступления к выступлению. Это не удивительно, ведь, греки в те времена еще не знали письменности, ее широкое распространение началось, мы говорили об этом, лишь во второй половине VIII века до н. э. Но так как слушатели Гомера не обладали его памятью и способностями и в то же время хотели знать его «божественные» (как они их называли) поэмы от слова до слова, то можно думать, что уже с началом распространения греческой письменности начались попытки записи этих поЗм и постепенного приведения этих записей к одному стабильному («каноническому») варианту. Согласно некоторым древнегреческим источникам, уже в середине VI века до н. э., при афинском правителе-тиране Писистрате, «Илиада» зачитывалась по его приказу перед толпами, собиравшимися на площади около построенного тираном величественного храма богини Афины. Поскольку она именно «зачитывалась», то была, надо думать, уже записана, и итальянский философ Нового времени Джамбатиста Вико (1668–1744) даже предположил, что именно по приказу Писистрата поэмы Гомера и были записаны в первый раз и притом в окончательном, «канонизированном» виде, дабы предотвратить дальнейшую порчу этого «национального достояния» при устной передаче. Нам никогда не удастся узнать, так это или не так, потому что первый дошедший до нас (имеющийся в распоряжении ученых) список гомеровских поэм восходит всего лишь к X веку нашей эры — это копия византийского издания 860 года (оригинал его погиб), тщательно отредактированного и снабженного всеми накопившимися за столетия комментариями; копия эта хранится ныне в соборе св. Марка в Венеции и именуется «Венетус А».
Каков же этот дошедший до нас текст? О чем он, собственно, рассказывает? Как выглядит в его передаче интересующая нас Троянская война?
Оказывается, ее начало лежит за пределами этого текста. Только из поэм «Эпического цикла» (в передаче более поздних авторов) можно узнать, что война началась из-за спора трех богинь — Афины, Афродиты и Геры — за обладание яблоком с надписью «прекраснейшей», которое подбросила им богиня раздора Эрида (Эрис). Зевс велел отвести спорящих богинь в Троаду, к тамошнему принцу Парису-Александру, сыну троянского царя Приама, чтобы тот их рассудил, и Парис отдал яблоко Афродите, обещавшей ему любовь Елены Прекрасной, жены одного из греческих царей Менелая (этим «судом Париса» объясняется, кстати, почему в ходе последующей войны Афродита помогает троянцам, а Гера и Афина — грекам).
Далее выясняется, что Парис, вдохновленный обещанием Афродиты, отправился в Спарту, во владения Менелая, и, пользуясь его отсутствием, соблазнил и похитил Елену, а затем привез ее в Трою, где его сестра, пророчица Кассандра, тотчас возвестила, что поступок Париса обрекает город на войну и гибель; Кассандре, однако, никто не поверил, ибо когда-то бог Аполлон, оскорбленный ее отказом ему отдаться, наплевал ей в уста — как раз для того, чтобы никто ей не верил. Однако пророчество Кассандры, увы, оказалось вещим. Опозоренный Менелай обратился к своему могущественному брату — микенскому царю Агамемнону — с просьбой помочь ему отвоевать Елену и отомстить, за унижение. Агамемнон, в свою очередь, обратился к царям других греческих городов, призывая их объединиться для похода на Трою, и его призыв нашел благожелательный отклик. В итоге в составе греческого воинства оказались все великие герои тогдашней Греции — прежде всего, разумеется, Ахилл, но также и Диомед, Филоктет, Одиссей, оба Аякса, «большой» и «малый», и многие-многие другие. (Их поименование вместе с перечнем приведенных каждым из них боевых кораблей и воинов составляет содержание т. н. «списка кораблей», помещенного Гомером в конце второй песни «Илиады». Вспомним у Мандельштама: «Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочел до середины…»).
