Исключительно четко изложенная, аргументированная колоссальным количеством материала «документальная гипотеза» Вельхаузена произвела огромное впечатление на научные круги и легла в основу всего дальнейшего развития научной библеистики. Она составляет ее основу и сегодня. Разумеется, многое в трактовке Вельхаузена устарело и отброшено, а многое, напротив, развито и углублено. Сегодня уже понятно, что основные четыре «документа» сами являются контаминацией множества более древних источников; поэтому понятие «времени создания» того или иного «документа» означает не более чем датировку объединения этих источников в связный текст (J, T и т. п.), который затем вошел в библейский канон. Как мы видели выше, сегодня куда более точно и детально известно также время и обстоятельства создания этих окончательных текстов, а в некоторых случаях выдвигаются даже гипотезы относительно личности их авторов. В частности, согласно этим гипотезам, тексты T и J были составлены во времена разделенного царства: T — в Израиле, J — в Иудее; первый — между 922 и 722 гг. до н. э. (период существования Израильского царства), второй — между 848 и 722 гг. (поскольку в нем упоминаются события, произошедшие при иудейском царе Йегораме, вступившем на трон в 848 г.). По тем же гипотезам, вскоре после того, как беглецы из завоеванного ассирийцами Израиля принесли текст T («свою» Тору) в Иудею, этот текст был соединен с «местной» Торой, т. е. с текстом J, в единый источник, послуживший первой основой будущего Пятикнижия. Таким образом, по современным представлениям, эта основа, или текст TJ, возникла в ее окончательном виде в Иудее и после 722 г. до н. э.
Мы посвятили много места увлекательной истории поиска времени и места создания и авторства третьего «документа» — D, или Дейтерономистского (составляющего основу книги «Второзаконие»). Как мы видели, совокупные усилия многих ученых, включая израильских, позволили выдвинуть довольно убедительную гипотезу, относящую, создание «Второзакония» (а также примыкающих к нему исторических книг, совместно образующих т. н. «Дейтеронимистский исторический цикл») ко временам иудейского царя Йошиягу (639–609 гг. до н. э.), а завершение — ко временам вавилонского плена (587–537 гг. до н. э.), и приписывающую его авторство пророку Йеремиягу (или его писцу Баруху). Не следует думать, будто это единственная гипотеза; в современной библеистике есть и другие предположения относительно времени создания и авторства «Второзакония» и исторических книг ТАНАХа; мы выбрали гипотезу Гальперина — Фридмана лишь в силу ее большей простоты и правдоподобности, а также для показа с ее помощью приемов и методов анализа, используемых в библейской критике.
Чтобы завершить заявленную в заглавии тему, нам остается еще рассказать о том, как представляет себе современная библеистика возникновение последнего из четырех основных «документов», составляющих Пятикнижие, — источника P, или т. н. «Жреческого кодекса». Как мы только что отмечали, Вельхаузен выдвинул предположение, что этот текст был создан позже всех остальных — уже в послепленную эпоху (т. е. после возвращения евреев из вавилонского плена, которое произошло в 537 г. до н. э.). Эта датировка опиралась на ту специфическую периодизацию еврейской религиозной эволюции, которая лежала в основе всей работы Вельхаузена. Однако со временем вельхаузеновская периодизация была подвергнута серьезной критике (в работах Макса Вебера и его продолжателей, а также в «Истории еврейской религии» израильского исследователя Кауфмана и др.), а новейшие археологические открытия в Эрец-Исраэль вовсе поставили под сомнение ряд ее основных положений. Поэтому вопрос о датировке «документа» H тоже подвергся пересмотру. Что же говорит об этом документе современная библеистика, то есть библейская критика конца XX века?
Грубо говоря, текст P — это все то в Пятикнижии (в Торе), что не есть T, J или D. Вообще-то можно было бы ожидать, что этот «остаток» представляет собой беспорядочную смесь всевозможных вкраплений. Но поразительный факт (обнаруженный уже первыми исследователями Библии) состоит в том, что если вычленить из Торы такой остаток, то окажется, что на самом деле он представляет собой вполне связный текст, некое особое повествование, которое почти без пропусков излагает примерно то же, что и текст E-J, — всю историю мира, от сотворения до праотцев, и всю историю евреев, от праотцев до египетского рабства, исхода и возвращения в Ханаан. К этой обширной исторической части автор P добавляет еще более пространную обрядово-культовую часть, которой почти не было в E-J. Из нее видно, что, в отличие от авторов текстов T и J, автора H вопросы культа и его исполнения интересуют едва ли не в первую очередь, как могут интересовать только жреца (отсюда и название данного текста — «Жреческий»). Неслучайно они занимают основную часть его текста — половину книги Исхода, половину книги Чисел и почти всю книгу Левит. А в целом текст H оказывается самым большим в Пятикнижии — его объем равен объему всех трех остальных источников, вместе взятых. И при этом весь он лингвистически и стилистически однороден и индивидуален, как может быть однороден лишь текст, принадлежащий перу одного автора.
Уже в 1833 году Э. Рейсс обратил внимание на тот странный факт, что в книгах пророков имеются отсылки лишь к тексту E-J, но не упоминаются те пункты 1 (заповеди) Закона, которые содержатся в P. Из этого он сделал вывод, что текст H был записан позже основных пророческих книг. Поскольку эти книги (Исайи, Йермиягу и Йехезкеля) были завершены уже после разрушения Первого Храма, во времена вавилонского плена, следовало предположить, что в эпоху Первого Храма текст H еще не существовал. Поэтому Рейсс отнес его создание к более поздней эпохе, то есть ко временам Второго Храма. Впоследствии ученик Рейсса, Граф, вычленил в тексте H его основные моменты: четко оформленную легально-юридическую культовую систему, концепцию сосредоточения всех культовых отправлений в одном месте и представление о центральности этого места (и его жрецов) в религиозной жизни народа — и, проанализировав их, высказал предположение, что такая детальная разработанность указанных концепций, какая характерна для текста H, может быть только результатом длительного религиозно-исторического развития, и, стало быть, опять же — текст H является весьма Поздним. Наконец, уже упоминавшийся выше Вельхаузен добавил к этим аргументам свои. Поскольку в его схеме развитие еврейской религии шло от духовно-этического монотеизма к «бездуховной» жреческой теократии, то и внешние формы религиозности, по его мнению, развивались от децентрализации культа к его централизации. В тексте E-J нет упоминаний о необходимости такой централизации — стало быть, заключал Вельхаузен, этот текст является самым ранним; в тексте D идет яростная борьба за централизацию богослужений в едином месте, «избранном самим Богом», — стало быть, этот текст, по Вельхаузену, более поздний; и, наконец, в тексте H централизация упоминается как нечто само собой разумеющееся, то есть существующее и укоренившееся, — а такое, заключает Вельхаузен, может быть только на самом позднем этапе — этапе «жреческой теократии», установившейся в Иудее при Эзре и Нехемии, после возвращения евреев из вавилонского плена.
Противники гипотезы Рейсса — Графа — Вельхаузена давно указывали на весьма важный сомнительный пункт в ней: если текст H написан во времена Эзры, когда Храм играл центральную роль в религиозной жизни евреев, почему в самом тексте нет никаких упоминаний о Храме? Граф и Вельхаузен ответили на это утверждением, что такое упоминание есть, только «замаскированное»: повсюду, где в источнике H идет речь о т. н. «Скинии Завета», «в действительности» подразумевается Храм. На первый взгляд, это утверждение кажется не только изобретательным, но и отчасти обоснованным. В самом деле, текст H уделяет Скинии подчеркнуто большое внимание: если в E-J она упоминается лишь трижды, а в D не упоминается вообще, то в H о ней — свыше двухсот упоминаний! Более того, там даны подробные указания, как и из чего она должна быть сооружена, каковы должны быть ее размеры, какие обряды в ней следует отправлять и т. д. Второе обстоятельство, позволяющее думать, что под Скинией имелся в виду. Храм, состоит в том, что размеры Скинии, указываемые в тексте P, подозрительно точно соответствуют размерам Храма, названным в 6-й главе 1-й книги Царств: если Храм имел 60 локтей в длину и 20 в ширину, то Скиния — 30 локтей в длину и 10 в ширину, то есть была ровно вдвое меньше. Исходя из этих соображений, Граф заключил, что никакой Скинии не было вообще (в самом деле — кто бы мог нести такое громоздкое сооружение по пустыне до самого Ханаана?!), и весь рассказ о ней придуман автором текста H. Этот автор, живший во времена Второго Храма, стремился, по Графу, придать этому Храму надлежащий авторитет и святость. Поэтому он решил приписать этому центру еврейского культа преувеличенную историческую давность и для этого ввел в свой текст рассказ о том, будто заповедь построить некое единое (и единственно законное) помещение для жертвоприношений и Богослужений (в виде упомянутой Скинии Завета) была дана уже во времена Моисея самим Господом у горы Синай.
