После «высылки» профессоров-софианцев из Советской России в 1922 г. они на средства ХСМЛ открыли в Берлине Религиозно-философскую Академию, которая затем была перенесена в Париж и стала центром для объединения отдельных деятелей в Орден Софианцев.

К числу выдающихся братьев-софианцев следует отнести Булгакова, бывшего социалиста-марксиста, ставшего в эмиграции священником, масона Карташева, бывшего министра исповеданий в кабинете Керенского, крещенного иудея Франка, протестанта Зенковского, Бердяева, Вышеславцева и др. В эмиграции эти профессора, на деньги ХСМЛ, открывают эпоху «реформации» Православной Церкви. Они приходят к непреложному убеждению, что Православная Церковь нуждается в радикальной внутренней реформе, что она «одряхлела» и требует обновления, что они должны и могут стать пророками нового христианства, могут изобрести новые догматы и создать свою иерархию.

В своих сочинениях Булгаков, Бердяев и Карташев начинают излагать свои мысли и чаяния, которые должны вдохнуть новую жизнь в «омертвевшую» православную церковь.

Вопрос о реформации православной церкви ставит А. В. Карташев в своей статье «Реформа, реформация и исполнение церкви» (Сборник Евразийцев, кн. 2). «С освобождением подавленного церковного сознания перед русскими церковными силами откроется выход к новому творчеству, — пишет Карташев — к такого рода начинаниям, которые я назвал бы уже переступающими грани простой реформы и возможными лишь в перспективе реформации».

«Все недвижимое и не творящее истории еще подвластно по инерции Церкви. Но, увы, все творческое, передовое, действительно увлекающее чарующее, по истине господствующее, носящее на себе печать молодости и таящее в себе залог будущего не может поместиться в Церкви и для исторического творчества ради человечества выходит из нее».

«Откуда же может прийти и придет то новое в религии и в Церкви, откуда засияет тот новый догматический свет, который откроет перед Церковью новые пути и средства воздействия на мир и на историю? Оттуда же, откуда истекает и все в религии, из сердца человеческого, исполненного духом пророческим».

«Умерло бы пророчество, умерла бы и Церковь. Но пророчество живет. Церковь только проглядела, куда оно ушло, где Дух живет. Воздухом (пророчества) сейчас дышит все человечество внецерковное и внерелигиозное».

Второй пророк софианской ереси Н. А. Бердяев в своей книге «О свободе» объявляет войну «догматическому богословию» и доказывает, что учение масона Бема или пантеиста Эккерта глубже и значительнее учений наших святых и праведников.

«Догматическое богословие, — пишет брат Бердяев, — должно уступить место религиозной философии».

«Дух дышит, где хочет, и гностический дар великих философов и мистиков был дар боговдохновенный. Гностический дар не прямо пропорционален ступеням святости. У Якова Бема был больший гностический дар, чем у святых. Это дар особый. Глубоким представляется учение Мейстера Эккерта о Перво-Божестве, которое глубже и изначальнее Бога. В Перво-Божестве, которое выше всех лиц Троицы и связанной с ним диалектики, предвечно и абсолютно преодолевается всякая антиномичность, по отношению к нему исчезает даже самый вопрос о бытии и небытии».

«Обычное сознание соединяет Перво-Божество с Богом-Отцом; но ведь Бог-Отец есть одно из лиц мистической диалектики, есть действующее лицо религиозной драмы, а Перво-Божество лежит под и над этой диалектикой и не участвует в драме в качестве лица. Перво-Божество есть Сверх-Сущее».

Наконец духовный глава «Братства Св. Софии» С. Булгаков самочинно подменяет точно изложенное еще в IV веке Св. Афанасием Великим и другими Св. Отцами Церкви учение о Премудрости Божией и превращает Премудрость Божию в живое, умное существо, отличное от Бога-Отца, и от Бога-Сына и от Бога-Духа Святого, и называет ее «Софией».

Но приписывая этому существу наименования Ипостаси, Булгаков вводит в православное вероучение новое догматическое понятие «ипостасности», коим означается та же Ипостась, но только в скрытом, замаскированном состоянии.

Собор Епископов за границей с поразительной глубиной и правдой оценил подлинную сущность поднятого братьями-софианцами движения и вскрыл корни церковной смуты, которая явилась следствием проповедуемой пророками новой религии реформации.

«Ставя мир Церкви превыше всего, — говорилось в послании, — мы долго мирились с незаконными превышениями власти со стороны Митрополита Евлогия. Но вынуждены были, наконец, решительно выступить против, когда убедились, что они угрожают чистоте православной веры и незыблемости канонического строя православной церкви. С великим прискорбием увидели мы, что Митрополит Евлогий стал явно покровительствовать модернизму как в области христианского вероучения, так и в сфере церковной жизни».

Они, софианцы, говорилось в Послании, учат, что церковное сознание в Русской Православной Церкви, было до сих пор подавлено, а потому первою задачею ставят освобождение от этой подавленности… С освобождением же подавленного церковного сознания, по их мнению, перед русскими церковными силами открывается выход к новому творчеству, к такого рода начинаниям, которые переступают границы простой реформы и возможны лишь «в виде реформации».

«Не довольствуясь этим общим призывом к реформации, они вводят и новые догматические учения. Одним из наиболее важных новшеств этого рода является их учение о «Софии».

«Они же возвещают нам учение о Софии, как о женственном начале в Боге. Иногда это женственное начало является у них особым существом, или Ипостасью, хотя и не единосущным Св. Троице, но и не совершенно чуждым ей. А иногда — не Ипостасью, а только, как они выражаются, ипостасностью, которая однако способна ипостазироваться, т. е. становиться Ипостасью. Причем в первом случае София является у них существом, превысшим Богоматери, от которой приемлет даже почитание, а в последнем она почти отождествляется с Богоматерью. Как видно они и сами не отдают себе ясного отчета в своих собственных учениях. Но и в той, и в другой форме учение это совершенно чуждо и Апостольскому Преданию, и древле-святоотеческому учению». (Окружное Послание Архиерейского Синода Русской Православной Церкви за границей от 18/31 марта 1927 года.)

Для проведения своей ереси братья-софианцы легализуют «Братство Софии», устав которого утверждает обработанный лестью и рекламой, честолюбивый Митрополит Евлогий. Создается организация, не имеющая прецедента в православной практике, а именно создается как говорит кн. Н С. Трубецкой, «внемонастырская община, состоящая из мирян и духовенства», которая «скорее заслуживала бы название ордена, чем братства».

«Братство Св. Софии, — писал кн. Н. С. Трубецкой к прот. С. Булгакову, приглашавшему его в 1924 году вступить в это братство, — состоит как бы вне конкретной церковной организации, не прилегает, а только прикасается к ней в отдельных пунктах. Вследствие этого Братству приходится создавать особо свою особую иерархию, что и является его самым бьющим в глаза отличительным признаком. Институт «духовного главы» и трех степеней братьев, не существующий ни в одном нормальном православном братстве, логически вытекает из необходимости иметь свою иерархию».

«Теоретически мыслимо положение при котором епископ оказывается в духовном подчинении у иерея (как духовного главы Братства), что канонически недопустимо».

«Происходит какое-то установление эквивалентности, какое то координирование двух Иерархий, одной — канонической, другой, основанной, в сущности, на общественном мнении. Происходит внецерковное наделение людей, отмеченных общественным мнением, признаком духовного авторитета, тем более соблазнительное, что чиноприемы и возведения в степени связаны с таинствами покаяния и причащения, придающими им видимость рукоположения».

Эта организация, по мысли кн. Н. С. Трубецкого, не укрепит авторитета канонической Иерархии, а подменит этот авторитет авторитетом светских богословов и религиозных публицистов и, в конце концов, приведет к антиепископальному настроению, близкому к «живой церкви».