Куры охотно ели зерно, которым он кормил их со своих ладоней. И они настолько доверяли Филиппу, что даже не беспокоились, когда он осторожно брал в ладони крохотных желтых цыплят, которые при этом оглушительно пищали, и целовал их.

Эльза очень любила своего братика. Называла его солнечным мальчиком, за округлое лицо, яркие как лучики света волосы и постоянную счастливую улыбку. Но помимо нежных чувств к брату, она испытывала и сильную душевную боль. Ей было уже 15 лет, и она прекрасно понимала, что с Филиппом. Она часто плакала украдкой. Как впрочем, и мама. Иногда Филипп видел, как плачет мама, не в силах сдержать свое горе от осознания ущербности родного чада. И тогда он подходил к матери и прижимался к ней лицом, тихо стоная. Он ведь понимал, что матери плохо и испытывал от этого боль. Отец сторонился своего больного сына, предоставляя хлопоты с мальчиком своей жене и дочери. Он понимал, что Филипп не оправдал его надежд, и возможно тоже, по своему сострадал мальчику и мучался, но не показывал вида. Так они и жили на ферме вчетвером, пока не случилось то, что заставило родителей отправить сына в пансион, являвшийся спецлечебницей для душевно больных.

Отец зарезал поросенка. Он всегда забивал животных, ведь семья этим жила. Но никогда этого не видел Филипп. Но в этот раз, по какому-то страшному недоразумению, он оказался на скотном дворе и увидел, как отец режет визжащего и дергающегося поросенка. Одного из тех, с кем Филипп играл всего час назад. Раньше, возможно мальчик и замечал, что некоторые животные на ферме пропадают. Серый гусь, тучная и важная индейка, кто-то из поросят. Куры. Иногда у него был очень озабоченный вид, когда исчезал кто-то из питомцев фермы. Но он не понимал, куда девались его любимые зверушки. И озабоченность быстро сходила на нет, ведь этих зверушек было много и они заставляли его быстро забыть о пропаже. Но сейчас он все увидел своими глазами. И очевидно вспомнил обо всех пропавших животных и понял все. Их всех убивал его родной отец.

С ребенком случилась истерика. Он бился в пыли скотного двора, дергаясь в конвульсиях и страшно крича. Лицо ребенка заливали слезы, а его бледная кожа стала совсем красной. Это было ужасное зрелище. Растерянный отец стоял в стороне, глядя на сына и не зная, что делать. Быть может, он сейчас настолько жалел сына, что готов был убить его большим окровавленным ножом, чтобы окончить его мучения раз и навсегда. Ни прибежавшая на страшные вопли Филиппа мать, ни его сестра, не могли успокоить мальчика. Его отнесли в дом и накачали успокоительными.

Филипп два дня пролежал в полубреду. Мать не отходила от его кроватки и постоянно плакала. Есть он не мог, и его отпаивали бульонами. На третий день он казалось, пришел в себя. Даже вышел на улицу. Но он не ходил больше на скотный двор. Он боялся приблизиться к своим любимым зверушкам. Так его и застали родные, стоящего у изгороди и издалека смотревшего на своих друзей. Он прижал кулачки к подбородку и плакал, тихо завывая, гладя на кормящихся поросят, гусей, индеек и кур.

За ужином у него снова случилась истерика, когда мать к столу подала мясо. Он ведь понимал теперь, откуда берется это мясо!

Доктор Булер после осмотра ребенка, рекомендовал его отправить в реабилитационную клинику в местечке Зонненштайн под Пирной…

В душе Эльзы Куртсмаер царило опустошение. Прошло два месяца, с тех пор как увезли солнечного мальчика. И когда отец объявил, что они в выходные поедут в Зонненштайн к Филиппу, она очень обрадовалась. Весь июль, каждую неделю они ездили к нему. А первое воскресение августа, стало их последней встречей. Отец не встречался с сыном. Филипп боялся отца после той истории на ферме. И поэтому он стоял, вдалеке под сенью деревьев и смотрел как мать и Эльза прогуливались по лужайке с радовавшимся их приезду ребенком. Отец знал, что национал-социалистская партия германии, решила проявить великое сострадание к душевно больным, и великую заботу о чистоте арийской расы. Все неизлечимые душевно больные должны били получить избавление от мук и обрести вечный покой. Их всех приговорили к эвтаназии. И маленького Филиппа.

Мальчик с грустью смотрел на уходящих родных и махал свободной рукой, что-то бормоча. За другую руку его держала высокая и суровая санитарка в белом халате. А Филипп продолжал махать ладошкой матери и сестре и пытался что-то сказать. Возможно, он говорил, что любит их? Что будет скучать? Или спрашивал, — «когда вы приедете снова?»

Он не знал, что он больше никогда их не увидит. Он не знал, что завтра для него больше не настанет. Не увидит он рассвета и не услышит привычного щебета птиц за окном. Сегодня вечером, ему в вену введут шприцом воздушную пробку и он умрет. Это акт милосердия и проявление заботы от вождей германской нации. Общество не должно быть обременено заботой о безнадежных. А безнадежные не должны мучиться из-за отсутствия всяческой надежды на исцеление. Сегодня маленькое солнышко Филипп погаснет. Иссякнет его радость и жизненная энергия, которая, не смотря на недуг, заставляла его быть счастливым и способным любить своих близких и все живое. Сегодня он просто превратится в маленький труп. А потом его закопают. Это уже давно решил человек, в честь которого маленького Филиппа хотели назвать в тот день, когда он явился в этот страшный и жестокий мир…

Глаза Анны Ратниковой были полны слез. Она смотрела обреченным взглядом на Шкловского.

— Они убили его, — прошептала девушка, — Они убили моего братика. Маленького солнечного мальчика. Они убили Филиппа. Воздушная эмболия.

Шкловский выглядел совершенно растерянным и виноватым. Он молчал некоторое время, затем тихо произнес:

— Успокойтесь, прошу вас…

— За что, господи!!! ЗА ЧТО!!! — завопила Анна, — Невинное дитя!!! Братика моего убили, боже!!! — она вдруг рухнула с кушетки на пол и, стуча кулаками по полу, стала кричать, — Нееееееееет!!!!! Нееееееееееееееееееет!!!!!!!!!!!!!!

Истерика Анны была настолько страшной, что Шкловский едва не рухнул в обморок от вида происходящего. Он с трудом нашел в себе силы принести большой стакан воды и успокоительное лекарство.

Она успокоилась не сразу. Еще около получаса она рыдала сидя на полу. Даже произнести ничего не могла. Перед глазами в сияющей дымке стоял маленький мальчик с волосами подобными лучам солнца. Он прищурился от яркого полуденного светила, греющего землю в его последний день жизни. Маленький мальчик в белой рубашке и черных шортиках на лямках. Он махал рукой. Прощай Эльза! Прощай!!! И закат. Солнце зашло и Филиппа убили. Убили!!!

— Как больно, — вымолвила, наконец обессиленная Анна.

Аня вернулась домой очень поздно. Сергей очень испугался, увидев ее. Выглядела она весьма плохо. Поначалу он подумал, что на нее напали. Она ведь красивая. А выродков на улице полно. Она с порога кинулась к нему и, обняв, заплакала. Он не сразу добился от нее того, чтобы она поведала ему причину своего состояния.

Но когда он услышал историю о сороковом годе, о каком-то больном мальчике и воспоминании из ее прошлой жизни, он просто опешил. Сергей понял только одно, что его жена затеяла бессмысленную авантюру и пошла на поводу у другого авантюриста. Шкловского.

— Зачем ты сделала это Аннушка, — произнес тихо он, — Как ты могла поверить этому шарлатану? Неужели ты не понимаешь, что под гипнозом профессиональный психолог может внушить тебе что угодно!

— Ты не веришь мне! — воскликнула она отпрянув. — Ты, в ком я ожидала опору и понимание!!! — девушка выглядела совершенно одержимой. — Филиппа убили!

— Аня, перестань…

— Я Эльза!!! Ненавижу тебя!!! Это такие как ты во все времена решают человеческие судьбы!!! Вы, якобы служители общественной и государственной безопасности ставите на кон жизни миллионов!!! Вы решаете, кто достоин жизни, а кто лишний в этом мире!!! НЕНАВИЖУ!!!!!!!!!!!!!

У нее снова началась истерика, и все попытки мужа ее успокоить приводили только к эскалации ее душевного дисбаланса. Сергей с великим трудом заставил себя оставить ее, поняв, что лучше будет не вмешиваться. И он был прав.