Для того, чтобы карать действительных преступников, для того, чтобы кара правосудия со всей тяжестью обрушилась на человека действительно виновного в совершении тяжкого преступления, - совершенно необходимо строжайшее соблюдение законности при расследовании преступления. Мне представляется, что это положение бесспорно.
Вся сложность настоящего дела заключена в том, что с самого начала, с первых минут расследования по делу убийства Матицина были допущены нарушения закона, и эти нарушения привели к тому, что вопрос о действительном, настоящем виновнике, о настоящем убийце Матицина разрешить трудно, а может быть, и невозможно.
Закон устанавливает, что сложные дела о тяжких преступлениях, в том числе об убийствах, должны расследоваться квалифицированными следователями прокуратуры. В нарушение ст. 108 УПК РСФСР настоящее дело в течение длительного времени расследовалось работниками милиции и было передано в прокуратуру только через 20 дней после убийства. В течение первых 20 дней, когда возможно было собрать все доказательства и улики квалифицированно, с применением научно-технических средств, и раскрыть преступление и установить действительного убийцу, - следствие вели работники милиции, которые по закону не имеют права расследовать дела об убийствах.
Беда была бы невелика и нарушение это можно было бы счесть формальным, если бы следствие было поручено одному опытному, знающему и грамотному работнику милиции, который правильно и объективно расследовал бы и проверил все возможные версии по делу. Однако, если вы, граждане судьи, посмотрите первоначальные материалы дела, то убедитесь, что допросы вели и выполняли другие следственные действия около 10 работников милиции, и среди них есть такие, которых никак нельзя признать сколько-нибудь пригодными для расследования столь серьезного дела по уровню юридической и общей грамотности. В качестве примера я могу сослаться на протокол допроса на листе дела 20, составленный явно малограмотным человеком.
К чему привело нарушение ст. 108 УПК? Следствие было начато неправильно, плохо, односторонне. Не были своевременно исследованы все возможные по делу версии. Утверждая, что следствие было начато плохо, я могу сослаться на такой авторитетный документ, как Постановление Президиума Верховного суда РСФСР от 9/IV-58 г. по данному делу, где прямо записано: "Ввиду плохо начатого следствия, орудие убийства - нож, которым было нанесено Матицину смертельное ранение, - обнаружено не было". Вопрос о ноже имеет чрезвычайно серьезное значение, и я к нему еще вернусь.
Михайлов был задержан в 4-5 шагах от трупа Матицина и оказался при задержании весь в крови. Эта улика с самого начала показалась работникам милиции, производившим следствие, настолько исчерпывающей и достаточной, что никаких других версий и предположений проверять не стали, а все допросы и все следственные действия велись только с целью во что бы то ни стало уличить Михайлова. Таким образом, была нарушена и другая статья УПК, ст. 111, которая обязывает органы следствия выяснить все обстоятельства, независимо от того, говорят ли эти обстоятельства против обвиняемого или в его пользу.
При таком ведении следствия, естественно, не расследовалось преступление, не исследовались и не проверялись все возможные версии, а подбирались доказательства против человека, задержанного у трупа Матицина и испачканного кровью, т.е. против Михайлова.
Я просила суд огласить показания свидетеля Ульянова, несмотря на то, что эти показания, как может показаться на первый взгляд, не имеют никакого отношения к вопросу о виновности или невиновности Михайлова в убийстве. Вы помните, граждане судьи, Ульянов - это потерпевший в драке, проходившей около закусочной днем 9/VII-57 г. Участие в этой драке не вменено Михайлову. Ульянов допрашивался в милиции и говорил, что избивал его неизвестный в светло-сером костюме, выше среднего роста, плотного сложения, блондин (описание внешности и костюма не соответствует внешности и костюму Михайлова). А далее в протоколе допроса Ульянова записано: "... как мне стало известно в органах милиции, его фамилия Михайлов" (?!). Оказывается, Ульянов не знал фамилии человека, который его избивал, а в милиции ему подсказывают: "Избивал тебя Михайлов". Для чего? Чтобы вменить Михайлову еще один эпизод.
Протокол допроса Ульянова - это показатель того, как следователь, даже не применяя явно незаконных приемов на допросе в своем стремлении уличить, а не расследовать, наталкивает добросовестного свидетеля на показания, которые при проверке оказываются, мягко выражаясь, несоответствующими истине.
И в самом деле - предъявляют после этого допроса Михайлова на опознание, и Ульянов говорит: ничего подобного, я этого человека не знаю, не он меня избивал!
В отношении же свидетеля Федорова, главного и, по существу, единственного свидетеля обвинения, были применены прямо и явно незаконные методы ведения следствия. Свидетеля Федорова только формально называли свидетелем, а на самом деле держали в КПЗ в качестве "подозреваемого в убийстве". Как же можно от такого свидетеля ожидать объективных, беспристрастных и правдивых показаний?
Федоров сказал в судебном заседании, что ему угрожали. Можно было бы ему не поверить, можно было бы сказать, что Федоров попытается вывернуться из неприятного положения, в которое он попал, меняя свои показания. Но мы представили справку, документ, выданный милицией по запросу суда, и эта справка подтверждает то, о чем сказал Федоров в судебном заседании. Если "свидетеля" не пускают домой, пять дней держат в КПЗ как подозреваемого в убийстве (без протокола задержания, без санкции прокурора!), то разве это не угроза? Да тут и угрожать не надо, достаточно намекнуть: "Ты дай показания против Михайлова, иначе смотри, ты у нас подозреваемый в убийстве". И вот результат: показания Федорова на предварительном следствии, прямо уличающие Михайлова в убийстве, и категорический отказ от этих показаний в судебном заседании.
Противоречия в показаниях Федорова многочисленны. Несчастный человек, запутавшийся в своих показаниях потому, что он давал показания, движимый двумя разноречивыми чувствами, с одной стороны присущей ему, очевидно, честностью и желанием сказать только то, что он знает, с другой стороны нависшей над ним угрозой: если не дать показания против Михайлова, то сам окажешься не свидетелем, а обвиняемым.
А угроза эта для Федорова была реальной. Ведь мы так и не установили, почему у Федорова обе руки были в крови. Показания свидетеля Каткова, который брал у газировщицы воду и поливал ее на окровавленные руки Федорова, неопровержимы.
Неправильное ведение следствия в милиции ярко видно и на примере показаний свидетеля Демина, которого здесь прокурор, очевидно по недоразумению, зачислил в число сослуживцев и приятелей Михайлова. Установлено, что Демин и Михайлов ранее друг друга не знали. На листе дела 20, правда, предельно неграмотно записаны, но все же записаны работником милиции показания Демина о том, что якобы он видел в руках у Михайлова финский нож и что якобы этим финским ножом Михайлов "угрожал парню в сапогах, хотя этого парня на улице не было".
Неточно говорит представитель государственного обвинения, что от этих показаний Демин отказался в судебном заседании. Он от этих показаний отказался, как только дело из рук работников милиции перешло в руки того органа, которому по закону надлежит заниматься расследованием дел об убийстве. На листе дела 244, еще в предварительном следствии, вы увидите показания Демина, где он говорит, что он никакого ножа не видел, что он не знает, к кому относилась угроза парня в коричневом плаще, и сказать по этому поводу ничего не может. Эти же показания Демин повторил и в судебном заседании.
Я не стану останавливать ваше внимание на других мелких нарушениях и пробелах предварительного следствия. Дело в конце концов перешло в руки опытного следователя областной прокуратуры, который сделал попытку исследовать другие версии, но или эта попытка была недостаточно энергичной, или действительно было уже слишком поздно и сделать ничего не удалось.
