Б.Золотухин
Ее имя стало символом честной и бесстрашной адвокатуры
Вся ее жизнь - подвиг во имя торжества закона.
Петр Григоренко. Из обращения к адвокатам мира. 1982 г.
Долгие годы в нашей стране власти насаждали пренебрежительное отношение к профессии адвоката. В полицейском государстве, каким сделал страну Сталин, установленный им порядок требовал своих героев. В герои производились чекисты и сотрудники уголовного розыска - "непримиримые борцы" со шпионами, диверсантами, вредителями и спекулянтами, а в 60-80-е гг. - и с "идеологическими диверсантами" - немногочисленными смельчаками, отважившимися бросить открытый вызов лжи, лицемерию и насилию тоталитарного режима. На страницах газет и журналов слово "адвокат" можно было чаще всего встретить в пренебрежительных словосочетаниях "непрошенный адвокат" или "адвокат империализма". В те годы всерьез обсуждался вопрос, может ли настоящий советский адвокат защищать разоблаченного классового врага. Делалось все, чтобы признать адвокатуру профессией третьего сорта, внушить адвокатам комплекс их социальной неполноценности в социалистическом правосудии. Власти готовы были терпеть адвокатуру в уголовных делах, но в политических процессах ей отводилась чисто декоративная роль. Участие адвоката должно было демонстрировать внешнюю правовую благопристойность, служить процессуальной ширмой явного беззакония. Сегодня нельзя без стыда вспоминать о незавидной участи адвокатов конца 30-х гг. В накаленной атмосфере этих процессов, в обстановке умело разжигаемой ненависти к "врагам народа" талантливые защитники едва отваживались на жалкие слова, на обращенные к судьям покорные просьбы сохранить жизнь их подзащитным, в невиновности которых у них, высоко профессиональных юристов, не могло быть и тени сомнения. Адвокаты понимали, что за иную позицию им пришлось бы заплатить годами ГУЛАГа, а то и жизнью.
Только после ХХ съезда КПСС впервые возникла возможность реальной защиты в политических процессах. Реальной не потому, что в условиях продолжавшегося всесилия КГБ она могла привести к оправданию заведомо невиновного, а потому, что адвокат получил возможность потребовать оправдания, рискуя всего лишь потерей права на профессиональную деятельность, но не свободы или жизни. Но и в эти годы страх, накопившийся за десятилетия, ставший почти генетическим, все еще владел большинством адвокатов. В этих условиях кто-то должен был спасти честь адвокатуры, сделать первый и самый трудный шаг. Одной из первых совершила этот шаг Софья Васильевна Каллистратова.
С.В.Каллистратова вступила в Московскую областную коллегию адвокатов в 1943 г., будучи уже опытным юристом. Но во всем блеске ее дарование раскрылось только в адвокатуре. Человек горячей души, просвещенного ума, прирожденный судебный оратор, защитник не только по профессии, но и по призванию, она скоро стала любимицей коллегии, а затем и непререкаемым авторитетом в вопросах профессиональной чести. Политические процессы 60-70-х гг. принесли ей мировую славу.
Все, кому посчастливилось знать С.В.Каллистратову, слышать ее защитительные речи, оказывались во власти безграничного обаяния ее личности. Ее судебные выступления подкупали глубиной мысли, несокрушимой логикой, ярким темпераментом, богатством и выразительностью языка. Но было еще одно важнейшее качество, выделявшее Софью Васильевну из небольшого круга самых выдающихся защитников, - недосягаемая высота нравственной позиции. Именно то, что она была человеком высочайшей морали, привело ее в правозащитное движение и сделало другом таких людей, как А.Д.Сахаров и П.Г.Григоренко.
Конец 60-х-начало 70-х гг. ознаменовались полным отказом от идей ХХ съезда КПСС и принесли серию политических процессов. Те, кто решился говорить правду, объявлялись клеветниками и попадали в тюрьму. Многие из них стали подзащитными С.В.Каллистратовой. Она защищала Виктора Хаустова и Ивана Яхимовича, Вадима Делоне и Наталью Горбаневскую, генерала Петра Григоренко.
Судебные процессы над правозащитниками отражали открытый конфликт между тоталитарным государством, стремившимся задушить первые ростки свободомыслия, и нарождавшимся гражданским обществом, возвысившим свой голос после десятилетий вынужденной немоты. Особое значение сделанного Софьей Васильевной состоит в том, что она одна из первых осознала значение в этом конфликте адвокатуры как полномочной представительницы общества. Поэтому каждая ее речь в политическом процессе становилась крупным явлением общественной жизни, превращалась в документ "самиздата", делалась доступной множеству людей, возрождала в людях почти задушенное правосознание. В лишенной воздуха правды атмосфере политических процессов, в залах, где царили ложь и лицемерие, бесчестным прокурорам и судьям противостояла С.В.Каллистратова - воплощенная совесть.
С.В.Каллистратова была не только адвокатом, но и единомышленником правозащитников, разделяла их убеждения и надежды. Конфликт между противными истинному правосудию правилами и совестью неизменно решался ею в пользу совести. Сегодня, по прошествии многих лет, стали известны такие поступки адвоката, за которые она немедленно подверглась бы суровым преследованиям, знай о них в ту пору режиссеры судебных фарсов.
В 70-х гг., когда суды над диссидентами породили волну общественного возмущения во всем мире, в нашей стране была запущена машина карательной психиатрии - одно из самых циничных нарушений прав человека. Угодливые психиатры по указке свыше поспешно объявляли душевнобольными здоровых людей, невменяемыми признавали тех, чья беспокойная совесть не могла мириться с торжествующим цинизмом. Так, суд отправил в спецпсихбольницу генерала П.Г.Григоренко, выступившего в защиту крымских татар. Фундаментально обоснованные С.В.Каллистратовой возражения против выводов психиатров были отвергнуты казенной экспертизой, и ей оставался единственный путь - предать заключения психиатров гласности и добиться независимой экспертизы. Психиатр С.Глузман подготовил независимое экспертное заключение, и с помощью А.Д.Сахарова правда о суде над Григоренко стала известна всему миру.
В конце 1970 г. так называемые компетентные органы лишили С.В.Каллистратову возможности участвовать в политических процессах. Заведующий юридической консультацией, где она работала, сообщил, что получил приказ начальства больше не выдавать ей ордеров на защиту по политическим делам. На протест Софьи Васильевны председатель Московской городской коллегии адвокатов глава "независимой" адвокатской корпорации - с обезоруживающей улыбкой ответил: "А вы, Софья Васильевна, пожалуйтесь на меня".
Вынужденная оставить любимое дело, Софья Васильевна - правозащитник не только по профессии, но и по велению совести - легально вступила в Московскую группу содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР. Это был открытый и бесстрашный вызов властям...
Товарищи по профессии всегда восхищались талантом и мужеством Софьи Васильевны. Мы сознавали, что нам выпало счастье жить и работать рядом с великим адвокатом нашего времени, чье имя останется в одном ряду с такими корифеями отечественной адвокатуры, как Александров и Спасович, Карабчевский и Урусов. Ее имя стало символом честности и бесстрашия адвокатуры. Ее жизнь - свидетельство того, что силам зла, несмотря ни на что, не удалось убить демократические традиции российской адвокатуры.
Проводить С.В.Каллистратову в последний путь пришли сотни людей, среди которых было немало прежних узников совести, товарищей по профессии, друзей. В прощальном слове А.Д.Сахаров сказал: "У нас большое горе сейчас, мы осиротели..."
Москва
В 1925 г. Наталья Васильевна, ставшая женой чапаевского комбрига (начдива после смерти Чапаева) Ивана Семеновича Кутякова и работавшая в то время в Наркомпросе под началом Н.К.Крупской (о которой она всегда вспоминала с искренним уважением), "выписала" Соню к себе. Соня одна отправилась в неблизкий путь. По приезде в Москву она писала своей школьной подруге: "Меня, между прочим, всю дорогу от Курска до Москвы веселые ребята-спутники дразнили "Мам-Миша" за то, что я все время о них беспокоюсь". Средний брат - Дима - в это время, по путевке комсомола, уже учился в Москве, в Высшем техническом училище. В 1929 г. мать и Миша тоже переехали в Москву.
