И тут-то все и случилось. Я не смог удержаться и, замолкнув на полуслове, посмотрел прямо ей в глаза. Она была похожа на ребенка, который потерялся в равнодушной толпе и с испугом спрашивает себя, где же родители. Ее глаза странно расширились, когда мы встретились взглядом, а затем ее нижняя челюсть, словно в замедленной съемке, поплыла вниз. Помню свое ощущение стороннего наблюдателя, словно бы я смотрел в экран телевизора, и если б захотел, потянулся за пультом и переключил канал. Не случись все так быстро, я бы придумал, как среагировать. Но заряд энергии, молнией ударивший от нее в мою сторону, оказался таким мощным, что едва не смел меня со сцены.

Вопль был таким пронзительным, что по всему мгновенно притихшему залу словно прошла ударная волна страха. Я, как перед дробовиком, невольно отступил на шаг перед этим шокирующим зарядом крика — звук продолжался, пока наконец весь воздух не вышел у нее из легких. Сделав еще один гигантский вдох, она завопила снова. За вторым криком последовал еще один, из широко открытого рта, из которого вместе с криком будто выкатывались холодные густые облака тьмы. Зал просто оцепенел. Никто не поднялся на сцену, чтобы помочь мне, никто не повел ее назад к своему месту. Все как один сидели на своих местах и наблюдали за происходящим, будто так и было задумано.

Так продолжалось еще примерно минуты три. Затем, на негнущихся ногах, я медленно пошел в ее сторону. Только тогда я почувствовал, как неожиданно усилилась боль в моей голове. Покачнувшись, я едва не упал, сделав первый шаг. Все-таки я удержался на ногах и подошел к тому месту, где она продолжала стоять с открытым ртом, из которого и дальше извергались пульсирующие звуковые волны. Я обнял ее, и мне вдруг на мгновение показалось, что я, как птица, пытаюсь крыльями укрыть ее от чего-то. И вправду, она вся как-то сразу вжалась мне в грудь, но крик продолжался, приглушенный моим плечом, в которое она уткнулась лицом.

Но и этого оказалось достаточно, чтобы разбить то оцепенение, которое сковало зал, и несколько человек тут же сорвались с места, бросившись нам на помощь. Они поднялись по ступенькам и увели ее от меня, обнимая, словно накинув одеяло на плечи пострадавшему от стихийного бедствия. Еще раз она судорожно откинулась, и ее еще раз тряхнул вопль, но на этот раз он был тише, смешанный с судорожными рыданиями. Я же так и стоял там, на том месте, откуда ее увели от меня, и не сразу сообразив, что я-то все еще на сцене и передо мной добрая тысяча людей, наблюдающих за этим странным происшествием. Повернувшись к микрофону, я подождал еще мгновение, прежде чем заговорить снова.

— В реальной жизни, — сказал я, — все часто бывает совсем не так, как на словах. Одно дело говорить о мире на конференции ищущих мира. Но совсем другое — нести его за пределы таких вот залов, туда, где могут случаться самые неожиданные вещи, подобные тем, что мы только что с вами видели. — Почему же этот гул в голове никак не хочет прекращаться? — Когда мы с вами находимся на собрании вроде этого, несложно найти людей, которые готовы будут с вами согласиться. Но выйдите из этих дверей — вот там и начнутся настоящие практические занятия.

Довольно… прекрати… так тебя не хватит надолго.

— Разные люди реагируют на любовь по-разному, но наша с вами задача — давать только любовь, независимо того, как ее принимают и понимают. Помните, в «Курсе Чудес» говорится: «Все, что мы делаем, — это или дела любви, или призыв к любви; а значит, единственный правильный ответ на любую ситуацию — давать любовь». И это единственный по-настоящему жизненный урок, который я могу предложить вам сегодня и постараться усвоить его сам.

Остановись немедленно, или ты отдашь концы, не сходя со сцены. НЕМЕДЛЯ!

— На этом я и хочу с вами проститься, оставляя вас с любовью, которая одна только вовек не оставит вас и не предаст. Желаю всем плодотворного продолжения конференции.

Зрительный зал в ответ взорвался аплодисментами. А я, поскорей сбежав со сцены, постарался, не задерживаясь, выбраться из зала, чтобы никто не успел заметить, как же мне больно сейчас. Не просто больно — что я одной ногой в могиле. Мне было понятно, что все происшедшее с той женщиной как-то связано с моей головной болью и с Даром. Каким-то непостижимым образом она среагировала на то, что шло в тот момент через меня, или на то, что творилось внутри меня. Я сам толком не мог дать себе отчета, что это было, за исключением того, что я хотел это остановить. Фантастический эксперимент начался с вполне безобидного прикосновения к пальцу, а теперь просто голова взрывается. Мне уже больше ничего не хотелось. Но как и что нужно сделать, чтобы от всего этого освободиться? Как от него избавиться — пока со мной не случилось чего-то такого, как с той женщиной?

Спустя неделю я был в Анкоридже, и, когда я снова оказался на сцене, повторилась почти аналогичная ситуация. Как и в первый раз, вдруг резко усилилась боль в моей голове. Но не только — у меня внезапно, сам не знаю почему, появилось ощущение, что из моего ума вне контроля его сознательной части отправляется какое-то сообщение. Определенно от меня аудитории шел некий сигнал, и люди в зале реагировали на него очень по-разному.

Но что же это все означает, в конце концов? Еще одна необычная сторона того Дара, который я получил от Марко, или что-то другое, действительно темное, как он говорил? На тот момент единственное, что мне было ясно наверняка, — я больше не могу ходить как ни в чем не бывало и притворяться, что так и надо. Что бы со мной ни происходило, оно было действительно вне моего контроля, и если оно усиливалось именно в этом новом угрожающем направлении, тогда я точно пропал.

Головные боли, терзавшие меня, стали теперь почти непереносимыми. Часами я лежал, свернувшись на кровати, изо всех сил стараясь уснуть — единственное, что у меня еще осталось, чтобы ускользнуть от постоянного стука лошадиных подков по моему раздробленному черепу. В надежде, что это ослабит приступы, я полностью и окончательно разделался с экспериментами. Но, очевидно, все зашло слишком далеко. Или что-то во мне изменится само собой, или сам я сойду с ума — если уже не сошел.

Мало что изменилось со мной за последующие три месяца, разве что головная боль стала не такой угнетающей. Возможно, и потому еще, что я выбросил из головы буквально всякую мысль об экспериментах. Очевидно, я все-таки перебрал с ними в прошлом. Каждое утро, просыпаясь, я словно выплывал из какой-то черноты к свету дня после ночи, проведенной совершенно без всяких сновидений. Это тем более оказалось для меня неожиданностью, что в прошлом я так вынес много вдохновляющих идей как раз из своей, как я называл ее, «Ночной Школы».

На самом деле, как потом выяснилось, сны не прекратились совсем, и, когда я подошел к финалу этой странной драмы (по крайней мере мне казалось, что к финалу), все эти сны дружно ринулись в мое сознание, как селевый поток, прорвавший дамбу. Особенно мне хочется пересказать два таких сна. Припомнились они только к концу мая 2001 года, но по ходу разворачивания этой истории их значение оказалось поистине драматическим. Они, собственно, и подготовили сцену для приключения, которое еще ждало меня впереди да и теперь, можно сказать, только-только начинается. Если бы я знал, что меня ждет дальше, может, и не сдвинулся с места, но так и лежал бы в своей постели еще месяц-другой. Не исключаю, что тогда все бы и прошло само собой. Но, к счастью, я все-таки снялся с места — и, как оказалось, это было жизненно важно для меня.

Сон первый

Я иду по улочке какого-то восточноевропейского города вместе с Марко. Вполне возможно, что это Болгария. На улице пасмурно и холодно, люди вокруг все в пальто, прячут шеи в поднятые воротники, солнце скрыто темными облаками, вот-вот начнется холодный дождь. Я не чувствую ничего необычного в том, что я здесь, рядом с ним, в этом далеком месте. Я уже бывал прежде в Софии, столице Болгарии, и мне кажется, что я узнаю уже виденные однажды места и здания. Впрочем, все бывшие коммунистические страны, можно сказать, на одно лицо, так что непросто так сразу определить, что именно это за место в царстве обсыпавшейся штукатурки и треснутого цемента. Но мне оно вовсе не кажется таким уж незнакомым, как будто я успел уже пробыть здесь очень долго. И ничего необычного также нет и в том, что со мной Марко, тот самый мальчик, который и дал начало этой странной истории, коснувшись моего указательного пальца.