— А ты, право слово, молодчага. Толково рассуждаешь, и нюх у тебя есть. Я тебя хотел малость спровоцировать, настойчивость твою испытать. Ты оказался прав: в этом деле что то есть. Вот погляди, что нам тут прислали по твоему делу.
Начальник Секретного Отдела вынул из ящика стола несколько бумаг и протянул их своему помощнику. Тот стал внимательно их читать.
Бумаг было четыре.
***
Мелитопольский районный отдел НКВД.
2 августа 1938 г.
Москва. НачСО.
На ваш — 1867 сообщаю:
После тщательного рассмотрения архивных дел 1919-20 гг. оказалось: 24 августа 1919 г., на ст. Федоровка, Мелитопольского района, был арестован матрос Балтийского флота, отказавшийся назвать свою фамилию. При обыске при нем были найдены деньги белых армий и золотые часы с надписью «Милому Фролу Деревенько от любящего Цесаревича». Уполномоченный ВЧК т. Гройцман, считая часы украденными, а матроса — белогвардейцем, расстрелял последнего 28 августа.
Поступивший в Мелитопольский отдел ВЧК материал заинтересовал чрезтронку. При опросе т. Гройцмана выяснилось, что матрос перед расстрелом кричал о какой то тайне, но что именно — тов. Гройцман, будучи утомленным, не помнит. Свидетельские показания установили, что т. Гройцман был в тот день пьяным и, поторопившись расстрелять матроса (очевидно, и бывшего Фролом Деревенько, дядькой Алексея Романова, бывшего наследника), тем лишил ВЧК возможности выяснить обстоятельства появления Деревенько в тылу Красной Армии. За проявленную халатность т. Гройцман по постановлению чрезтройки расстрелян. Выяснить дополнительно, что именно кричал матрос перед расстрелом, оказалось невозможным, ибо красногвардейцы, назначенные в распоряжение т. Гройцмана для приведения приговора в исполнение, при последующем налете белых банд ушли в свои воинские части, отступившие в совершенном беспорядке.
Начальник Отдела Козлов.
* * *
Свердловский Облотдел НКВД.
Москва. НачСО.
На ваш — 1867 сообщаю:
В деле о расстреле б. Царской семьи 19 июля 1918 года имеются нижеследующие данные о матросе яхты «Штандарт» Фроле Деревенко. Этот матрос последовал с царской семьей добровольно в ссылку и неотлучно был при наследнике цесаревиче. При перемещении царской семьи из Тобольска в Свердловск Деревенько воспользовался случаем при переправе через разлившуюся реку. Будучи человеком чрезвычайной силы, опрокинул двух красногвардейцев и скрылся. Погоня за ним не увенчалась успехом.
В дальнейшем в бытность царской семьи в Свердловске (тогда еще Екатеринбург) осведомители доносили, что матрос, похожий по описаниям на Деревенько, приезжал в город, несомненно с целью организовать или помочь бегству царской семьи. Были подозрения, что при своем побеге он увез какие то документы и ценности большой важности. Больше сведений о Деревенько в отдел не поступало, и все дело в оригинале передано в архив ОГПУ.
Начоблотдела Мальцев.
7-8-38 г.
Другие две бумаги были справками из архива центрального ГПУ. Одна из них представляла собой листок блокнота со штампом:
С. Н. К.[43]
Председатель.
17-ХИ-1918.
Москва. Кремль.
Совершенно Секретно.
Служебная записка.
ПредВЧК т. Дзержинскому.
Дорогой Феликс.
Мне только сообщил командарм Тухачевский, что в районе расположения его войск поймали каких то двух странствующих попов, которые рассказывали крестьянам подробности расстрела царской семьи. Эти попы сообщали, что будто бы Николай успел перед расстрелом передать кому то завещание «будущему царю» и какие то реликвии: железное кольцо, сделанное будто бы из гвоздя, которым распинали так называемого Христа, и старинную иконку Владимира «святого». И все это распространяется под соусом, что мол, пока эти вещи не попали в руки сатанинской власти, иначе говоря — нам, то Россия еще не погибла, и царь вернется.
Ты. понимаешь сам, Феликс, что при современном состоянии умов, в эпоху ожесточенной гражданской войны, такие небылицы могут посеять большую смуту и быть использованными всякими «претендентами на престол». Выясни, пожалуйста, срочно, что в этих рассказах имеет оттенок правдоподобности й сообщи мне. В методах следствия не останавливайся ни перед чем: сам понимаешь, насколько нам важно с корнем вырвать такие слухи.
С комприветом Ульянов (Ленин).
На этот запрос тут же был приложен ответ:
ПредВЧК
4-1-1919 г.
Москва.
Совершено секретно.
ПредСНК т. Ленину
Дорогой Ильич.
На твой запрос о таинственных слухах насчет «императорского завещания» мне донесли из Екатеринбурга, что приведение приговора в исполнение происходило в условиях страшной спешки и при понятной степени возбуждения операторов.
Ты ведь в курсе дела, что в связи с наступлением белговардейских банд Екатеринбургский Совет постановил ликвидировать не только самого императора, но и всех его детей. Закаленных чекистов, какими мы обладаем в
Москве, в провинции еще нет. Поэтому все произошло без соблюдения революционных формальностей, нечетко, и выяснить в точности, погибли или нет упомянутые тобой вещи — невозможно. Но, во всяком случае, выяснено, что указанных вещей среди реквизированного имущества царской семьи — нет. Возможно, конечно, что кое что сумел унести сбежавший дядька цесаревича матрос Деревенько, не найденный, несмотря на тщательные поиски.
Вполне согласен с тобой, что появление таких слухов, а, тем более, таких вещей и «завещания» при неустойчивости нашего политического положения могло бы оказаться даже и роковым, особенно если белая армия широко использовала, бы лозунг восстановления монархии даже с каким либо самозванцем или очерёдным «наследником». Поэтому я дал срочное распоряжение усилить борьбу с распространителями всяких слухов и не терять прицела в этом деле. Что касается методов — то ты, Ильич, пожалуйста, не указывай мне: сам ведь знаешь — я ни перед чем не остановлюсь для блага революции. Так что — будь спокоен. Что можно будет и нельзя будет — сделаем.
Феликс.
Прочтя эти бумаги, Садовский глубже осел в кресле и глубоко задумался. Мартон, отмечавший что то в лежавших перед ним бумагах, поднял голову и с интересом поглядел на нахмуренное лицо своего помощника.
— Ну что? Заело тебя?.. Да, что ни говори: из пустяковины все это вырастает в что то очень важное. Как, кстати, ты назвал это все дело?
— «Тайна адмирала».
— Теперь можешь, пожалуй, переменить — «Тайна Шлепнутого Царя».
Садовский резко поднялся.
— А ты, Мартон, не шути. Я считаю, что все это звенья одной цепи. И только вот одного звена не хватает — и самого важного — этого чортового неуловимого беспризорника с таинственным предметом, снятым с памятника адмиралу Корнилову. Но мы все таки доберемся и до этого звена… Чорт побери! Если мы, Мартон, это дело раскроем — я себе попрошу орден Ленина и самую хорошенькую секретаршу…
Латыш усмехнулся.
— Да у тебя губа не дура, как я погляжу! Но это верно — если откроешь это дело, тебе сам Сталин орден прицепит. Найти завещание императора — не жук начихал и не корова накапала… А только…
— Что только? спросил возбужденно еврей.
— А только, медленно повторил Мартон, холодно роняя слова. А только, если ты про-во-ро-нишь это дело, пожалуй, придется и второго чекиста за не-рас-по-ря-ди-тель-ность ликвиднуть… Так что смотри, Садовский — не прокакай!..
Зубы чекиста сжались, и желваки выступили на худых щеках.
— Не дрефь, Мартон, глухо ответил он. Дорвусь я до этой тайны, хоть пришлось бы не только ихними, но и моими костями дорогу проложить… Чтобы какая то антисоветская молодежь нам нос утерла? Да никогда!..
30. Бой
Смуглого крепкого юношу со сросшимися темными бровями — чемпиона Турции, Хилме-Бей, зрители встретили тепло и сердечно. Этого бойца Москва уже видела год тому назад и высоко оценила его быстроту, точность и необыкновенную легкость уверток. Тогда он был легким победителем в весе пера. Теперь он потяжелел, и его матч с Гра-дополовым обещал дать картину напряженного боя. Но вместо Градополова против турецкого чемпиона был выпущен неизвестный никому советский беспризорник… Вся спортивная Москва уже знала историю его «боя» с Градополовым. Вот почему его появление на ринге было встречено не только апплодисментами, но и дружным смехом зрителей. И, действительно, даже на ринге Митька был фигурой необычайной. На крепком коренастом туловище с мышцами взрослого юноши торчала совершенно детская голова со смущенным курносым лицом и рыжими вихрами волос. Забинтованные к бою руки Митька не знал, куда девать, растопырил их в стороны, и весь его растерянный вид заставил массу зрителей смеяться, а серьезных знатоков бокса нахмуриться.
