Принятие Национальным конгрессом бельгийской конституции не означало еще завершения борьбы бельгийцев за свою независимость. Предстояла Лондонская конференция, которая должна была окончательно решить судьбу Бельгии.
Глава 3. Лондонская конференция. Образование независимого государства Бельгии
Угроза европейской войны, позиции великих держав в бельгийско-голландском конфликте
Международно-правовому признанию образовавшегося в процессе революции самостоятельного бельгийского государства предшествовала сложная дипломатическая борьба, развернувшаяся на Лондонской конференции держав в 1830–1831 гг. Документы Архива внешней политики России позволяют раскрыть позиции царской дипломатии, а косвенно также позиции Англии, Франции, Австрии и Пруссии в вопросе о признании независимости Бельгии. В депешах русского посланник а в Нидерландах графа Н.Д. Гурьева и русского посла во Франции графа К.А. Поццо ди Борг о русскому послу в Лондоне князю X.А. Ливену и министру иностранных дел России графу К.В. Нессельроде содержится немало ценных сведений, раскрывающих сложную игру европейских дипломатов в бельгийском вопросе[306]. Большой интерес представляют дипломатические документы, касающиеся основ разделения двух государств, заметки о границах между Бельгией и Голландией, депеши Ван де Вейера, исполнявшего обязанности бельгийского министра иностранных дел, лорду Пальмерстону, обращения Временного правительства Бельгии к представителям на Лондонской конференции, секретные «Заметки о положении Бельгии и ее чаяниях»[307], автор которых остался неизвестным. Кроме того, в архиве сохранились номера бельгийских газет, посылавшихся в русское министерство иностранных дел и освещавших наиболее важные события в Бельгии и Голландии в этот период. Интересны также отдельные номера голландской газеты «La Haye»[308], в статьях которой содержались резкие нападки на восставших бельгийцев.
Нидерландский король Вильгельм I, убедившись в том, что он не способен подавить революцию собственными силами, вынужден был обратиться за военной помощью к четырем великим державам Европы — Англии, России, Австрии и Пруссии, которые на Венском конгрессе добились объединения Бельгии с Голландией в единое Нидерландское королевство, отводя ему роль государства-барьера на границе с Францией. В донесении от 2 октября Н.Д. Гурьев писал Нессельроде: «Все меры правосудия, убеждения и силы, которые до сих пор были применены, чтобы успокоить заблуждения умов, подверженных влиянию крамолы, оказались бесплодными. При таком положении вещей правительство считает себя бессильным прекратить восстание. Оно взывает поэтому к державам, чтобы они спасли, если есть еще время, свое создание и подавили заразу революционных учений в одном из его наиболее грозных очагов»[309].
В личном письме Николаю I нидерландский король также писал, что смута в Бельгии далеко еще не достигла своего предела и, несмотря на предпринятые меры, размеры бедствия сделали эти усилия бесплодными. Вильгельм I подчеркивал, что вопрос о военной помощи касается не только его собственных интересов, но и интересов всей Европы. Нидерландский король утверждал, что, предоставленное самому себе, «восстание в королевстве явится …серьезной опасностью, что оно парализует назначение Нидерландов в европейской системе» и что «присутствие союзных войск на территории Нидерландов можно будет согласовать с сохранением общего мира»[310].
Нидерландский поверенный в делах в Петербурге О. Сюлливан де Грасс должен был предложить всем четырем кабинетам «предварительно сговориться о мероприятиях»[311] по подавлению мятежа в Бельгии. Иными словами, речь шла о военной интервенции.
Представляется важным выяснить, какую позицию занял каждый из европейских дворов в вопросе о военной интервенции в Бельгии. Документы АВПР позволяют наиболее полно осветить политику России в бельгийском вопросе.
В ответ на послание нидерландского короля русский император Николай I писал: «Интересы всех правительств и мир всей Европы затрагиваются событиями в Бельгии. Проникнутый этими убеждениями, я готов выполнить в согласии с моими союзниками взятые на себя обязательства во всем их объеме и в части, касающейся меня, я не колеблюсь ответить на призыв Вашего Величества: уже отдан приказ, чтобы были собраны необходимые войска»[312].
Русское правительство сразу же было готово поддержать план интервенции. В донесении из Гааги от 5 октября царский дипломат Гурьев высказывал мысль о неизбежности военной интервенции. Он писал о том, что в этой ситуации, по его мнению, без интервенции в Нидерланды не обойтись, ибо авторитет короля уже не действует в бельгийских провинциях. Гурьев серьезно опасался, что через несколько дней вся линия европейских укреплений городов окажется во власти мятежников и, следовательно, в распоряжении Франции[313].
На докладе вице-канцлера Нессельроде от 8 октября 1830 г. по бельгийскому вопросу царь наложил следующую резолюцию: «Я считаю, что буду там бороться не против Бельгии, а против всеобщей революции, которая все приближается, и скорее, чем это думают, она будет угрожать нам самим, если увидят, что мы дрожим перед ней»[314]. Несколько недель спустя, на докладе Нессельроде от 30 октября по тому же вопросу царь сделал такую пометку: «Нет возможности отступать: взять инициативу — это вопрос нашей чести, следует поэтому, чтобы вы изготовили ноту трем правительствам, настаивающую на необходимости воздвигнуть вооруженный барьер против угрожающей все воспламенить революции, а для этого я, кроме причитающегося с меня контингента, двину 150 тысяч человек, которые перейдут границу, как только хотя один француз вступит в Бельгию»[315].
Царь был убежден, что если на границах Франции появится 20-ти тысячная армия «красных мундиров», то этого будет достаточно для усмирения французов и бельгийцев. Вместе с тем Николай I объявил английскому правительству о своей готовности немедленно выставить армию в 60 тыс. человек для поддержания вместе с союзниками «соединения Бельгии с Голландией» [депеша Нессельроде от 1(13) октября 1830 г.][316]. Таким образом, из этих документов явствует, что Николай I в первый момент готов был предоставить войска голландскому королю для подавления мятежа. В депеше министерства иностранных дел России от 31(19) октября 1830 г., адресованной русскому посланнику в Нидерландах графу Гурьеву, было сказано о том, что русский император приказал сформировать армию, готовую перейти границы империи по первому сигналу при условии, чтобы с его действиями полностью совпадали действия союзных держав.
Однако уже в то время Нессельроде выражал беспокойство в связи с позицией французского правительства, «намеревающегося оказать сопротивление даже силой оружия всякой попытке иностранной державы бороться с бельгийской революцией»[317]. «Таким образом, — продолжал Нессельроде, — посылка помощи королю Нидерландов поставит нас перед выполнением двойной задачи: помочь ему привести к послушанию его восставших подданных и не допустить, чтобы наша интервенция привела к всеобщей войне. Но для достижения этой цели необходимо сотрудничество Англии, так как мы знаем, что это единственное средство воздействовать на французских революционеров, особенно боящихся морской войны и гибельных последствий, которые она может иметь для промышленности и торговли Франции»[318]. Предпринимая практические шаги к осуществлению планов вторжения в Бельгию и во Францию, Николай I решил позондировать точку зрения своих союзников — Пруссии и Австрии. С этой целью 28 (16) августа в Вену отправился чрезвычайный посол русского императора генерал-адъютант граф Орлов. Спустя три дня с подобным же поручением отбыл в Берлин фельдмаршал граф И.И. Дибич-Забалканский, пользовавшийся исключительным доверием Николая I. Реакционер и крепостник, потомок немецких баронов, фельдмаршал И.И. Дибич был решительным сторонником военной интервенции как во Францию, так и в Бельгию.
