Сир Иртвин хитро улыбался.

— Вы забыли еще об одном беспомощном острове, господин!

— Нет, Томаш, не забыл. Я их не забыл. А ты их хотел утопить в крови и огне. Бессердечный эгоист!

Канцлер притворно качнул плечами.

— Храмовники — единственные наши союзники.

Томаш глубокомысленно откинулся на спинку кресла.

— И я попрошу тебя и твою канцелярию, подготовить вот какой им ответ. Ибо наши враги не дремлют, думают за какой бок нас укусить. А храм вовек будет нам должен… и всецело обязан.

— А ваша дочь?

Герцог угрюмо прикрыл глаза, борясь с нахлынувшими чувствами.

— Готовь дальнокрыла, Томаш!..

Родж никогда бы не смог предположить, что в такой дыре, даже яме, можно временно залечь и зализывать свои раны? Можно согнувшись в три погибели жаться под дырявыми и вонючими одеялами, греться возле глиняной печки и вздрагивать почти от каждого шороха. Крысы. Кроллы. Снежные блохи. Голодные полуодичалые собаки. И в довершение к чудесному ансамблю — настырные и наглые бездомные, так же как Эвелин, и такие же, как в одночасье стал подмастер Родж. От былой хваленой наглости не осталось и следа. Редко снился храм, а если снился, то в наполненных кошмарами сюжетах, от которых не то, что проспаться, очухаться наяву не сразу получалось. Родж со временем перестал беспокоиться о постоянных патрулях, рыскающих по Мейдрину, а так как за продуктами и всякой мелочью в основном выбиралась Эвелин, то автоматически глазами и ушами стала столичная "девка". Как ни пытался Родж выбить из ее головы дурные привычки, так и ничего не получилось. Имея запас небольших денег, и распределяя его сугубо на продукты, девчонка умудрялась глупить, тащить в "берлогу" разный хлам, найденный на помойках и свалках.

За неделю отлежки Родж кое-как справился с ранами. Минимум магии и максимум отдыха, дали о себе знать — мальчишка спокойно уже мог держаться на ногах, двигать руками, приседать, давать небольшие нагрузки на спину и поясницу. В стычке спина серьезно пострадала, когда храмовник перебирался через высокую ограду в парке резиденции герцога и тогда же удар магика достал его на полпути. Он позволял Эвелин перевязывать себя, замазывать купленной шлюхой у знакомого аптекаря мазью, порезы и ссадины. Рассечены на спине оказались, глубокими, и девчонка впервые дни с ужасом и тревогой едва выносила страшное зрелище, увечья лишь благодаря своевременному лечению не загноились, не дали воспаление и не привели к катастрофе. День задержки и Родж спокойно мог схлопотать заражение крови. Благо у Эвелин нашлось достаточно знакомств на рынках, в незнакомой для Роджа среде, позволивших укрыться от гвардейских налетов.

Безграничными знакомствами, как представилось в дальнейшем, Эвелин не владела, что тут же сказалось на их временном паскудном пребывании, частенько терроризировала местная шпана, заинтересовавшаяся странными подробностями гибели Валета и его бандюков. Новые слухи всплывали над старыми, невероятней и страшней первых: Валет и его дружки не только были бродягами и попрошайками, но отъявленными головорезами, решающими особо грязные и "тяжелые" заказы в мире городских трущоб. Такими заказами брезговала даже Гильдия Ножовщиков и Гильдия Воров, да что там говорить! — незаконные колдуны и некроманты и те, сторонились испачкаться в таких делах. "Убойные" ребята, если не считать того феноменального факта, что их ненароком завалил паренек-мечник. Горевать по такому случаю, вряд ли кто спешил, если бы конечно не один скверный момент — в ту ночь на мусорке копалась не вся ватага лихачей, а только половина группировки, остальные молодчики промышляли в старых кварталах столицы и слухом не ведали о злоключениях с их ребятами и ватажком. В результате развязки на утро всполошился весь бандитский свет Мейдрина, зачинщиков расправы искали вокруг, где только могли, об этом взахлеб поведала Эвелин Роджу, вернувшись с рынка со свертками в руках. В долгие дни и ночи они сидели в "дыре" не высовываясь, боясь, лишний раз показать носа из лежки. К довершению общей картины неприятностей — число патрулей усилилось, теперь их искали кто кому не лень: бандиты и гвардейцы.

Родж чувствовал, что рано или поздно везение оборвется, как обрывается сладкий и прекрасный сон — мрачно-обыденной явью. Его опасения не остались беспочвенными, такой день наступил…

Их нора находилась среди одно и двухэтажных лачуг, граничащих с задним двором убогого торгового рынка. По обыкновению, в самый разгар дня, со стороны палаток и высокого каменного забора до подмастера долетали зазывные крики торгашей и спекулянтов. Выспаться по утрам редко кто давал, но отлежавшись пару недель на драных одеялах, Родж затосковался по физическим нагрузкам и храмовой муштре. Хранить инкогнитость и постоянно прятаться — не в его характере. И воин днями напролет обремененный бездействием стал ощущать закипающую в груди ярость… не дело такому бойцу как он прятаться от городской швали и тем более от недоучек — гвардейцев! Что ж! Очень скоро судьба преподнесла подмастеру прекрасную возможность, в который раз показать, на что он способен…

Серые убитые постройки тридцатилетней давности стонали и скрипели при каждых порывах холодного и морозного ветра. Ночью завывания неоднократно будили своих жильцов, заставляли вскакивать и сжиматься в страхе, думая, что их атакуют разбушевавшиеся призраки. Куда там! Единственные призраки Мейдрина — это воры, бандиты, убийцы и ищейки гвардейцев. Посему каждый себе сам выбирал, кого больше бояться, кого называть "мессиями порядка" или "карателями ночи"?..

Родж иногда не понимал, почему в такой стране, в огромном государстве, самой цивилизованной столице континента — нельзя за столько веков навести порядок? На что Эвелин лишь горько и ехидно ухмылялась, иногда беспорядки на руку государственной элите, чем прозрачная дисциплина правосудия. Родж хмуро и удивлено пожимал плечами, продолжая и дальше разбираться в сути государственных дел…

А тем временем их берлогу сжимали в тиски, в цепкие и хваткие клещи!

— Куда маршируешь красавица?

Эвелин как-то по привычке собралась огрызнуться через плечо, чтобы от нее отстали раз и навсегда, но, скользнув рассеянным взором по материализовавшимся из подворотни теням, осеклась, и мгновенно оказалась в этом права. Перед носом застыла не ободранная шантрапа в обносках, а серьезные типы.

— Так куда путь держишь, барышня? — говоривший сделал ударение на слове "барышня", явно имея совсем обратное в виду.

— Д-домой…

— А где живешь?

— Сама живешь? — вмешался второй типок.

Ей, возможно, показалось или в тени подворотни прятался третий спутник незнакомой кампании, нереально смазанный силуэт и нечеловеческий? Эвелин вдруг стало страшно.

— Жи-иву здесь… неда-алеко. Сам…

— Точно сама? Не врешь?

— Н-нее…

Неожиданно второй сделал шаг вперед, чуть ли не наступая на носки растоптанных сапожек. Резкий запах дешевого одеколона — для Эвелин они превратились в волну отвращения, в ауру беспокойства и напряжения. От субъектов веяло угрозой.

— Если соврала — голову оторвем, ясно?

— Не кипятись. Успокойся. — Бросил первый второму. — А ты веди нас к себе, чаем угостишь. У тебя есть дома заварка или по дороге купим?

— Ес-сть… — перепугано ответила Эвелин, вспоминая о вчерашних покупках на рынке.

— Вот и хорошо. Тебе ведь не впервой приводить домой посторонних людей?

Она не ответила. Вопрос профессиональной этики.

— Далеко живешь?

Почему-то она догадывалась, вопрос исходил из уст незнакомца чисто формально, они все уже давно пронюхали!

— В тех пристройках, — не смогла соврать она.

— В тех? В каких таких тех? Где ж там можно жить? Голые стены… окна не застекленные. Забора нет. Да даже чердака нет? В подвале? Так там нет никакого подвала?

— Говорю тебе, врет она все! В подворотню ее… — собеседник горячился.