Глава четыре. Людвиг фон Мизес (1881-1973)

Эта глава состоит из ряда кратких статей о Людвиге фон Мизесе, написанных Хайеком в разные годы. Статьи, следующие после двух вводных разделов, расположены в соответствии с датами публикации обсуждаемых работ Мизеса, и в начале каждой указывается источник. Три публикации о Мизесе, могущие представлять известный интерес, не вошли в текст. Это "Die Uberlieferung der Ideale der Wirtschaftsfreiheit", Schweizer Monatschefte, vol. 31, September 1951, на английском имеет название "The Ideals of Economic Freedom: A liberal Inheritance", The Owl (London), 1951, pp. 7--12, и перепечатано как "A Rebirth of Liberalism", The Freeman, July 1952, pp.729--731, а также перепечатано как "The Transmission of the Ideals of Economic Freedom", Studies in Philosophy, Politics and Economics (London: Routledge & Kegan Paul; Chicago: University of Chicago Press; Toronto: University of Toronto Press,1967); "In Memoriam Ludwig von Mises 1881--1973", Zeitschrift fur Nationalokonomie, vol. 33, 1973; "Coping with Ignorance", Imprimis, vol. 7, no.7, July 1978, pp. 1--6, перепечатано в Champions of Freedom (Hillsdale, Mich.: Hillsdale College Press, 1979). -- амер. изд.

------------------------------------------------------------------------------

Людвиг фон Мизес: Очерк [Опубликовано как "Tribute to von Mises, Vienna Years", National Review, November 9, 1973, pp. 1244--1246 and p. 1260. -- амер. изд.] Создание великой системы социальной мысли, явленной нам в работах Людвига фон Мизеса, было начато полвека назад, когда он был очень занятым администратором, который мог уделять исследованиям и преподаванию только часть своего времени. Пока он жил в своей родной Вене, то есть до 50 с лишним лет, большую часть времени он посвящал обязанностям финансового консультанта в важнейшей полугосударственной организации австрийских предпринимателей -- в Венской торговой палате, и для преподавания в Венском университете у него оставалось совсем немного времени. Отсюда нужно еще вычесть несколько лет, проведенных им на полях Первой мировой войны в качестве артиллерийского офицера. Незадолго до начала войны и вскоре после ее окончания он опубликовал две работы, содержащих начатки большей части идей, позднее развитых им в целостную систему. В 1912 году появились его Теория денег [Ludwig von Mises, Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel, op. cit. -- амер. изд.], многие годы остававшаяся самой глубокой и основательной книгой на данную тему. Она не сразу оказала должное воздействие, которое могло бы избавить послевоенный мир от многих злоключений в сфере денежного обращения, главным образом потому, что он счел нужным углубиться в проблемы общей теории ценностей. Это оказалось барьером для многих из тех, кто мог бы извлечь выгоду из ясного изложения вопросов, имеющих большую практическую ценность. После войны в 1922 году последовала его выдающаяся работа Социализм [Ludwig von Mises, Die Gemeinwirtschaft: Intersuchungen uber den Sozialismus, op. cit. -- амер. изд.], сделавшая его знаменитым. Вопреки распространенному неверному представлению, главный тезис книги не в том, что социализм невозможен, но в том, что он не может обеспечить рациональное использование ресурсов [об этом см. Введение к этому тому -амер. изд.]. Последнее достижимо только на основе вычислений, осуществляемых в терминах ценностей или цен, которые, в свою очередь, могут быть достоверными только в условиях конкурентного рынка. Именно это утверждение привлекло широчайшее внимание и стало предметом многолетних дискуссий, в которых победа осталась за Мизесом, по крайней мере, в том смысле, что защитникам социализма пришлось пойти на далеко идущие изменения в своих доктринах. Книга о социализме была особенно важна тем, что выдвинула Мизеса как ведущего истолкователя и защитника системы свободного предпринимательства. Хотя в молодости его окружала атмосфера умеренного "фабианского" социализма, господствовавшего тогда в кругах Венской интеллигенции, он вскоре восстал против него, отдалившись, тем самым, от большинства современников. Вполне возможно, что этим обращением он был обязан Б°м-Баверку, профессору университета, имевшему на него наибольшее влияние. Незадолго до своей преждевременной смерти Б°м-Баверк начал работать в направлении, которое позднее развил Мизес. Ко времени публикации Социализма Мизес так сильно уверился в том, что социалистические притязания есть плод интеллектуального заблуждения и неспособности верно понять задачу, которая возложена на экономическую систему, что позднейшие его попытки развить общую теорию общества и его выступления в защиту либертарианского политического порядка зачастую оказывались неразделимыми. Его склонность, особенно в молодые годы, защищать свою позицию упорно и непримиримо, создали ему много врагов. В основном по этой причине он так никогда и не получил постоянного места в Венском университете, и многие ученые долго воспринимали его чисто теоретические работы как идеологически подозрительные. [Причиной того, что Мизес так и не получил постоянного места в Университете, вполне мог бы быть и антисемитизм. Но в своей неоконченной статье об австрийской школе для словаря New Palgrave (глава 1, прим. 1), Хайек так дополняет описание Венского университета после Первой мировой войны: "Мизес, служивший во время войны в армии, возобновил преподавание в качестве Privatdozent и должен был быть естественным претендентом на пост профессора. Обычно его неуспех объясняют антисемитизмом, но были более сложные причины, которые следует изложить. На факультете права, где преподавали экономическую теорию, работало не мало уважаемых еврейских профессоров, и в то время, о котором мы говорим, был избран профессором, например, Ганс Кельзен. Но при этом было необходимо, чтобы кандидата на пост профессора одобрила еврейская община, склонявшаяся в то время к левым позициям. Острая критика социалистических программ сделала имя Мизеса очень непопулярным в этих кругах. Это и было главной причиной, почему он так и не получил положения постоянного профессора в университете." См. также в этом томе pp. 157--158, и Earlene Craver, "The Emigration of the Austrian Economists", op. cit., p. 5. -- амер. изд.] Время от времени он читал случайные курсы в университете, но его личное влияние распространялось многие годы благодаря работе неформального дискуссионного кружка, который был известен в Вене как Privatseminar, в котором обсуждались разнообразнейшие вопросы социальной теории и философии. Среди наиболее известных членов этого кружка были не только экономисты Готтфрид Хаберлер и Фриц Махлуп [Хаберлер и Махлуп принадлежат к группе учеников Мизеса, приобретших позднее известность в Соединенных Штатах; оба были президентами Американской экономической ассоциации. -- амер. изд.], но и социологи, как покойный Альфред Шульц, и философы, наподобие покойного Феликса Кауфмана. [Хайек также был членом этого кружка. См. в этом томе Пролог к части 1. -- амер. изд.] 1920-е и начало 1930-х годов были для Мизеса временем чрезвычайно плодотворным, когда он смог в ряде монографий по экономическим, социологическим и философским проблемам развить философию общества, которая была впервые изложена в работе на немецком языке, а затем подытожена в его magnum opus, который сделал его известным в Америке, в Human Action.Эта книга была написана в Нью-Йорке. Мизес перебрался из Вены в Женеву незадолго до гитлеровской оккупации Австрии, а в 1940 году, почти в самый последний момент, перебрался из Женевы в Соединенные штаты. Американские годы были счастливыми для него. Окруженный заботой новой жены, впервые в жизни он мог целиком посвятить себя писанию и преподаванию. Но даже самый краткий очерк его жизни нельзя закончить без упоминания трех главных черт, характеризующих его как ученого: редкостная ясность изложения; изумляющая историческая эрудиция; и глубокий пессимизм относительно будущего нашей цивилизации. Этот пессимизм часто проявлялся в предсказаниях, которые осуществлялись обычно позднее, чем он ожидал, но в конечном итоге сбывались. Я полагаю, что мир был бы лучшим местом для жизни, если бы люди чаще прислушивались к Людвигу фон Мизесу. В честь профессора Мизеса [Речь была произнесена Хайеком на обеде, устроенном Фондом экономического образования в Университетском клубе в Нью-Йорке 7 марта 1956 года по случаю презентации Людвигом фон Мизесом книги On Freedom and Free Enterprise, op. cit., подготовленной к 50-летнему юбилею защиты им докторской диссертации. Речь была опубликована в книге Маргит фон Мизес My Years with Ludwig von Mises (второе расширенное издание, Cedar Falls, Iowa: Center for Futures Education,1984), pp. 217--223. -- амер. изд.] В моей жизни не было и, я полагаю, не будет случая, когда бы я чувствовал такое удовлетворение и гордость от возможности выразить от имени всех собравшихся здесь и сотен других людей глубокое уважение и благодарность, которые мы испытываем к великому ученому и великому человеку. Этой честью я, несомненно, обязан лишь тому, что среди всех достойных я являюсь старейшим из его учеников, а значит, в состоянии поделиться личными воспоминаниями о некоторых этапах работы человека, которого мы чествуем сегодня. Прежде чем обратиться прямо к профессору Мизесу, я надеюсь, что он позволит рассказать немного о нем. Хотя мои воспоминания покрывают почти 40 лет из тех 50, которые прошли с момента празднуемого сегодня события, моих знаний недостаточно, чтобы рассказать о первых годах этого периода. Когда я впервые стал слушателем профессора Мизеса сразу после окончания первой мировой войны, он был уже известным лицом, первая из больших работ которого была признана как выдающийся труд по теории денег [Ludwig von Mises,Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel, op. cit. -- амер. изд.]. Эта книга появилась в 1912 году, но она не была его первой книгой. Первая его книга по экономической теории вышла десятью годами раньше, за четыре года до получения степени доктора [Ludwig von Mises, Die Entwicklung des gutsherlichbauerlichen Verhaltnisses in Galizien, 1172--1848 (Vienna and Leipzig: Franz Deuticke, 1902), в 6 томе серии Wiener Staatswissenschaftliche Studien -- амер. изд.]. Я никогда толком не понимал, как ему удалось это. Мне представляется, что книга была написана до его знакомства с одним человеком предыдущего поколения, с Евгением Б°м-Баверком, который мог бы претендовать на то, что оказывал существенное воздействие на его научное мышление. Именно на семинаре Б°м-Баверка сформировалась та блистательная группа, которая приобрела известность как третье поколение австрийской школы, основанной Карлом Менгером. Очень быстро выявилось, что наибольшей умственной независимостью в этой группе обладал Мизес. Прежде чем расстаться со студенческим периодом, который 50 лет назад завершился получением докторской степени, я прервусь для объявления. Не мы одни подумали о том, что эта годовщина подходящий случай почтить профессора Мизеса. Боюсь, это для него уже не новость, и я не смогу быть первым, кто сообщит, что Венский университет также пожелал отпраздновать юбилей. Несколько дней назад я узнал, что факультет права этого университета решил формально возобновить докторскую степень, присужденную столь давно. Если профессор Мизес еще не получил нового диплома, это случится в ближайшее время. Я могу прочитать вам то, что декан прислал мне авиапочтой: Факультет права Венского университета на своем собрании 3 декабря 1955 года принял решение возобновить докторский диплом, выданный 20 февраля 1906 года Людвигу фон Мизесу, "который заслужил величайшего отличия своим вкладом в экономическую теорию австрийской школы, способствовал росту репутации австрийской науки за рубежом, чрезвычайно плодотворно потрудился на посту директора Венской торговой палаты, и по инициативе которого был создан австрийский институт экономической теории" [имеется в виду Osterreichische Konjunkturforschungsinstitut или Австрийский институт исследований делового цикла; об Институте см. Пролог к части 1 -амер. изд.]. Но я должен вернуться к его первому выдающемуся вкладу в экономическую теорию [Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel, op. cit. -- амер. изд.]. Для меня это первое десятилетие нашего века, когда была написана книга, может показаться давно миновавшей эпохой мирной жизни; и даже в Центральной Европе большинство людей вводили себя в заблуждение идеей стабильности своей цивилизации. Но события развернулись именно так, как это увидел проницательный, наделенный даром предвидения наблюдатель -- профессор Мизес. Мне даже представляется, что первая книга писалась с постоянным ощущением нависающей катастрофы, в обстановке всех трудностей и тревог, которые давят на молодого офицера резерва в эпоху постоянной угрозы войны. Я упомянул об этом потому, что, как мне представляется, все книги профессора Мизеса проникнуты сомнением в том, что цивилизация, которая сделала возможным их написание, продлится достаточно долго, чтобы их успели опубликовать. Но несмотря на этот дух тревоги, сопутствовавший их написанию, их отличает классическое совершенство, завершенность формы и содержания, которые приводят на ум предположение о невозмутимом спокойствии. Книга Теория денег представляет собой нечто гораздо большее, чем просто теория денег. Хотя ее главной целью было закрыть то, что казалось в ту пору самым большим недостатком в признанной тогда экономической теории, она сделала также вклад в основные проблемы ценности и денег. Если бы ее воздействие оказалось более быстрым, она, быть может, смогла бы предотвратить многие страдания и разрушения. Но в то время уровень понимания вопросов денежного обращения был столь низким, что на быстрое воздействие столь сложной книги рассчитывать просто не приходилось. Ее быстро оценили немногие лучшие умы того времени, но общее понимание пришло слишком поздно и не смогло спасти его собственную страну и большую часть Европы, которые пострадали от разрушительной инфляции. Не могу удержаться от соблазна припомнить одну забавную рецензию на эту книгу. Среди рецензентов был немногим более молодой человек по имени Джон Мейнард Кейнс, который не смог скрыть несколько завистливого восхищения эрудицией и философской широтой книги, но, к сожалению, как он позднее объяснил, он понимал на немецком только то, что знал и без того, а потому и не понял книги. [В рецензии, которую Кейнс опубликовал в Economic Journal, vol. 24, September 1914, pp. 417--419, он писал: "Трактат д-ра Мизеса есть произведение проницательного и образованного ума. Но она не конструктивна, а критична, не оригинальна, а диалектична. ... Д-р Мизес поражает постороннего читателя как очень образованный ученик школы, некогда столь прославленной, но теперь теряющей свою жизненность." Шестнадцатью годами позднее, однако, в Treatise on Money, Кейнс признался, что "на немецком я могу вполне понять лишь то, что знал и до этого! -- так что новые идеи ускользают от меня из-за языковых трудностей." См. The Collected Writings of John Maynard Keynes, op. cit., vol. 5, p. 178, note 2. -- амер. изд.] Многое в мире могло бы быть спасено, если бы лорд Кейнс знал немецкий немного лучше. Вскоре после публикации книги и незадолго до получения места в университете, которое должно было быть предложено на основании книги, научная работа профессора Мизеса была решительно прервана началом Первой большой войны и призывом его на действительную службу. Проведя несколько лет в артиллерии, где он, в конце концов, сколько я представляю, стал командиром батареи, он к концу войны оказался в хозяйственном управлении министерства обороны, где вернулся к размышлению о важных экономических проблемах. Как бы то ни было, почти немедленно после окончания войны у него вышла новая книга, мало известная и крайне редкая теперь работа Nation, Staat und Wirtschaft [Ludwig von MIses, Nation, Staat und Wirtschaft: Beitrage zur Politik und Geschichte der Zeit, op. cit. -- амер. изд.], изо всех уцелевших экземпляров которой я выше всего ценю собственный, поскольку он хранит так много наметок будущего развития. Я предполагаю, что в то время в его уме уже складывалась идея второй magnum opus, поскольку важнейшая глава ее появилась спустя два года в виде знаменитой статьи о проблемах экономических вычислений в социалистическом обществе. В то время профессор Мизес уже вернулся на свой пост юрисконсульта и финансового эксперта в Венской торговой палате. Торговые палаты, следует помнить, являются официальными учреждениями, главная задача которых быть советником правительства в вопросах законодательства. Одновременно профессор Мизес был главой особого учреждения, задачей которого было проведение в жизнь некоторых пунктов договора о мире. Я познакомился с ним именно в этой роли. Конечно, в университете я был в его классе. [Хайек имеет в виду, что он был студентом Венского университета, когда Мизес читал там лекции в качестве неоплачиваемого privatdozent; кроме того, он участвовал в частном семинаре Мизеса. На деле Хайек был непосредственным учеником Фридриха фон Визера, возглавлявшего кафедру экономической теории в Вене. -- амер. изд.] Но в свое оправдание я должен заметить, что я проламывался сквозь послевоенный укороченный курс права и тратил не все свободное время на экономику, а потому и не извлек из этой ситуации всех возможных выгод. Но потом случилось так, что по моей первой работе я оказался подчиненным профессора Мизеса в этом временном учреждении; здесь я познакомился с ним как, в первую очередь, с чрезвычайно эффективным администратором, как с человеком подобным Джону Стюарту Миллю, который справлялся со своей работой за два часа, а потому у него всегда был чистый стол и вдоволь времени, чтобы поговорить о чем угодно. Я узнал его как одного из самых информированных и образованных людей, каких я когда-либо встречал, а для времен инфляции особенно важным было то, что он единственный действительно понимал, что же происходит. Был момент, когда мы все ожидали, что его вот-вот призовут, чтобы возглавить министерство финансов. Он был явно тем единственным человеком, который был способен остановить инфляцию, и если бы его назначили на эту должность, удалось бы предотвратить многие беды. Но этого не случилось. Чего я в то время даже не подозревал, несмотря на ежедневное общение с Мизесом, это что он одновременно писал книгу, которая позднее произвела глубочайшее впечатление на мое поколение. Die Gemeinwirtschaft позднее переведенная как Социализм, появилась в 1922 году. При всем нашем преклонении перед достижениями профессора Мизеса в области экономической теории, эта книга обладала гораздо большим охватом и значимостью. Это был труд по политической экономии в традициях великих моралистов -- Монтескье или Адама Смита, сочетавший точное знание и глубокую мудрость. У меня нет сомнений, что она навсегда сохранит свое место в истории политической мысли. Но столь же несомненно и то влияние, которое она оказала на нас, когда мы были в наиболее впечатлительном возрасте. Для каждого из молодых людей, прочитавших тогда эту книгу, мир изменился. Если бы здесь стояли Р°пке [Wilhelm Ropke (1899--1966), в 1920-х годах преподавал в университетах Йены, Граца и Марбурга. После 1933 года как изгнанник работал в Стамбульском университете, затем в Высшем институте международных исследований в Женеве; после второй мировой войны был советником министра Людвига Эрхарда; см. о Р°пке в данном издании, Пролог к части II -- амер. изд.], или Роббинс [Lionel Robbins (1898--1984), позднее Лорд Роббинс из Clare Market, профессор экономической теории в Лондонской школе экономической теории, на протяжении многих лет один из ближайших друзей и коллек Хайека -- амер. изд.] или Олин [Bertil Gotthard Ohlin (1899--1979), профессор Стокгольмской школы управления бизнесом, член шведского парламента с 1938 по 1970 год, лидер либеральной партии Швеции; в 1977 году получил нобелевскую премию за работу по теории международной торговли -- амер. изд.] (называю лишь моих ровесников), они бы вам подтвердили то же самое. Не то чтобы мы сразу усвоили всю книгу. Ведь это было слишком сильное и чрезмерно горькое лекарство. Но ведь главная функция обновителя в том, чтобы вскрыть противоречия, принудить других самостоятельно продумать предложенные им идеи. И хотя мы, быть может, и пытались сопротивляться, пожалуй, даже приложили немалые старания, чтобы избавить наши представления от нарушающих спокойствие идей, нам это не удалось. Логика доказательств была нерушимой. Это было нелегко. Учение профессора Мизеса было направлено, казалось, против всего, чему мы привыкли верить. В то время все модные интеллектуальные доводы казались направленными в пользу социализма, а почти все "добрые люди" среди интеллектуалов были социалистами. Хотя непосредственное воздействие книги может было и не столь большим, как этого бы хотелось, но она оказала просто поразительное воздействие. Для молодых идеалистов того времени она несла крушение всех надежд; а поскольку было ясным, что мир движется в направлении, гибельность которого вскрыла эта работа, нам оставалось лишь черное отчаяние. И те из нас, кто был знаком с профессором Мизесом лично, вскоре узнали, что он сам смотрит на будущее Европы и всего мира с глубочайшим пессимизмом. Нам предстояло вскоре узнать, насколько оправданным был его пессимизм. Молодые люди не легко принимают аргументы, которые делают неизбежным пессимистический взгляд на будущее. Но когда логики оказывалось мало, на помощь приходил другой фактор -- обескураживающая способность профессора Мизеса оказываться правым. Может быть не всегда чудовищные последствия тупости, на которые он указывал, проявлялись в предсказанные им сроки. Но раньше или позже, они настигали нас неизбежно. Здесь я хотел бы вставить комментарий. Я не могу не улыбаться, когда при мне о профессоре Мизесе говорят как о консерваторе. Действительно, в этой стране и в наше время его взгляды могут показаться привлекательными для консервативно настроенных умов. Но когда он начинал распространение своих идей, на свете не было консервативной группы, которую он мог бы поддерживать. Тогда не могло быть ничего более революционного и радикального, чем его призыв довериться свободе. Для меня профессор Мизес был и остается прежде всего великим радикалом, интеллигентным и очень разумным радикалом, но, тем не менее, радикалом правого толка. [Интересно сравнить этот пассаж с тем, что Хайек пишет в статье "Why I Am Not a Conservative", in The Constitution of Liberty (London: Routledge & Kegan Paul, and Chicago: University of Chicago Press, 1960), где Хайек характеризует самого себя в очень близких выражениях. -амер. изд.] Я сейчас говорил о Социализме так подробно потому, что для нашего поколения эта книга не может не быть самым памятным и существенным достижением профессора Мизеса. Конечно, мы продолжали учиться и усваивать те книги и статьи, в которых он в последующие 15 лет развивал и усиливал свою позицию. Я не могу здесь говорить о каждой из них в отдельности, хотя все они заслуживают детального разбора. Я должен обратиться к его третьей magnum opus, которая сначала появилась в Швейцарии на немецком языке в 1940 году [Nationalokonomie: Theorie des Handelns und Wirtschaftens, op. cit. -- амер. изд.], а девять лет спустя в переработанном виде была издана на английском под названием Human Action. Она гораздо шире по содержанию, чем бывают даже политэкономические трактаты, и пока еще слишком рано определенно оценивать ее значимость. Мы не узнаем о ее полном потенциале, пока мужчины, которых она поразит на том же решающем этапе их интеллектуального развития, не достигнут, в свой черед, этапа продуктивности. Сам я не сомневаюсь, что в конечном итоге она окажется, по крайней мере, столь же важной, как и Социализм. Уже перед появлением первого издания этой книги в жизни профессора Мизеса произошли большие изменения, о которых я хочу сказать. Большая удача, что когда Гитлер вошел в Австрию, Мизес читал курс лекций в Женеве [имеется в виду Institut Universitaire des Hautes Etudes Internationales (Высший институт международных исследований) -- амер. изд.]. Мы знаем, что последовавшие за этим важные события привели его в эту страну и в этот город, который стал с тех пор его домом. Но тогда же случилось и другое событие, о котором нам также следует вспомнить с радостью. Мы, его старые венские ученики, привыкли видеть в нем блистательного и строгого холостяка, который подчинил свою жизнь раз и навсегда заведенному порядку, но при этом напряженность интеллектуальной жизни жгла эту свечу с обоих концов. И если мы сегодня можем поздравить профессора Мизеса, который, на мой взгляд, выглядит столь же молодо, как и 20 лет назад, и если, кроме этого, он добр и вежлив даже с противниками, чего никто и никогда не мог бы ожидать от этого яростного бойца былых времен, нам следует за это быть признательными любезной даме, которая в тот критический момент соединила свою жизнь с его, и теперь украшает его дом и наш сегодняшний стол. [Margit von Mises. Ее короткие воспоминания были опубликованы под названием My Years with Ludwig von Mises, op. cit. -- амер. изд.] Нет нужды много говорить о деятельности профессора Мизеса с тех пор, как он поселился здесь. Многие из вас в эти последние 15 лет имели больше возможностей узнать его и пользоваться его советами, чем большинство его старых учеников. Вместо того, чтобы еще говорить о нем, я обращусь теперь прямо к нему, чтобы коротко объяснить, почему мы уважаем и любим его. Профессор Мизес, не пристало повторять еще и еще о вашей учености и научных достижениях, о вашей мудрости и проницательности, которые принесли вам мировое признание. Но Вы проявили и другие качества, которыми обладали не все великие мыслители. Вы проявили несгибаемую храбрость даже когда оставались в одиночестве. Вы проявляли неустрашимую последовательность и настойчивость мысли, даже когда перспективой были непопулярность и изоляция. Долгое время Вы не получали от официальных научных организаций того признания, на которое имели право. Вы видели, как ученики пожинают награды, по праву предназначенные Вам, и которых Вы не могли получить из-за зависти и предрассудков. Но Вы были удачливей большинства других носителей непопулярных идей. Задолго до сегодняшнего дня Вы знали, что идеи, за которые Вы так долго сражались почти в одиночестве, победят. Вы видели, как вокруг Вас собирается множащаяся группа учеников и поклонников, которые приступили к разработке и распространению Ваших идей. Зажженный Вами факел стал путеводной звездой нового, каждый день увеличивающего силы движения за свободу. Дань любви и уважения, которую нам довелось выразить сегодня от имени всех Ваших учеников, есть лишь скромное выражение наших чувств. Я хотел бы хоть в малой степени гордиться тем, что участвовал в организации сегодняшнего чествования; но это была исключительно инициатива учеников нового поколения, которые все устроили, и сделали то, что считали нужным многие из старых учеников. Издателю этого тома [Mary Sennholz (1913) -- амер. изд.] и Фонду экономического образования [о Фонде экономического образования (Foundation for Economic Education) см. в главе 14 адрес в честь Леонарда Рида -- амер. изд.] принадлежит заслуга обеспечения нам возможности высказать наши пожелания. Социализм [Написано в 1978 году и опубликовано как предисловие к книге Socialism: An Economic and Sociological Analysis (Indianapolis, Ind.: Liberty Classics, 1981), pp. xix--xxiv. -- амер. изд. См. также предисловие к русскому изданию "Социализм", М., Catallaxy, 1993.] "Социализм", впервые появившись в 1922 году, произвел сильное впечатление. Эта книга постепенно изменила существо взглядов многих молодых идеалистов, которые вернулись к своим университетским занятиям после Первой мировой войны. Я знаю это, потому что был одним из них. Мы чувствовали, что цивилизация, в которой мы выросли, рухнула. Мы были нацелены на строительство лучшего мира, и именно это желание пересоздать общество привело многих из нас к изучению экономической теории. Социализм обещал желаемое -- более рациональный, более справедливый мир. А потом появилась эта книга. Она нас обескуражила. Эта книга сообщила нам, что мы искали лучшее будущее не в том месте. Ряд моих современников, позднее приобретших известность, но тогда не знавшие даже друг друга, прошли сходным путем: Вильгельм Репке в Германии и Лайонел Роббинс в Англии, например. Никто из нас не был до этого учеником Мизеса. Я познакомился с ним, работая во временном управлении австрийского правительства, которому было доверено проведение в жизнь некоторых положений Версальского договора. Он был моим начальником, директором департамента. Тогда Мизес был известен своей борьбой с инфляцией. Он приобрел доверие в правительственных кругах, а кроме того, будучи финансовым советником Австрийской торговой палаты, постоянно подталкивал его на тот единственный путь, который обещал предотвратить полное разрушение финансовой системы. (В первые восемь месяцев работы под его руководством, мое денежное жалованье увеличилось в 200 раз.) Многие из нас -- студентов начала 20-х годов -- знали о Мизесе как о довольно замкнутом университетском преподавателе, который лет за десять до этого опубликовал книгу [Ludwig von Mises, Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel, op. cit.], в которой теория денег была развита с позиций австрийской теории предельной полезности -- каковую книгу Макс Вебер выделил как наиболее толковую в данном вопросе [Max Weber, Wirtschaft und Gesellschaft (Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), 1922; пятое пересмотренное издание с подзаголовком Grundris der verstehenden Soziologie, Tubingen: J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), 1976), p. 40 -- амер. изд.]. Возможно, нам следовало бы знать и том, что в 1919 году он также опубликовал весьма глубокое исследование в области социальной философии, в котором рассматривались проблемы нации, государства и хозяйственной жизни [Ludwig von Mises, Nation, Staat und Wirtschaft: Beitrage zur Politik und Geschichte der Zeit, op. cit. -- амер. изд.]. Эта книга, однако, так и не получила широкой известности, и я открыл ее для себя только став его подчиненным в правительственном учреждении в Вене. Как бы то ни было, публикация этой книги -- "Социализм" -- была для меня полной неожиданностью. Сколько я знал, в предыдущие (и чрезвычайно загруженные) 10 лет у него едва ли было время для академических штудий. При этом книга представляет собой объемистый трактат о социальной философии, свидетельствующий о независимом и критическом осмыслении почти всей существовавшей литературы. В первые 12 лет этого столетия, пока его не призвали в армию, Мизес изучал социальные и экономические проблемы. К этим вопросам его, как и мое поколение двадцатью годами позже, привлекла всеобщая увлеченность Sozialpolitik -местным вариантом английского "фабианского" социализма. [Германское движение Sozialpolitik имело целью проведение социальных реформ и противостояло "манчестерскому либерализму", вдохновлявшемуся британской классической политэкономией. Вдохновляемые немецкими Kathedersozialisten, эти реформаторы призывали к государственному вмешательству для улучшения положения рабочего класса, которое, с их точки зрения, сильно ухудшилось из-за "крайностей" либеральной экономической политики. Шумпетер сообщает, что ?большинство немецких экономистов были опорой Sozialpolitik и врагами "смитианизма" или "манчестерства"?. History of Economic Analysis, op. cit., p. 765. См. также Karl Erich Born, Staat und Sozialpolitikseit Bismarcks Sturz (Weisbaden: F. Steiner, 1957). -- амер. изд.] Его первая книга [Ludwig von Mises, Die Entwicklung des gutsherrlichbauerlichen Verhaltnisses in Galizien, 1772--1848, op. cit.], опубликованная еще когда он изучал право в Венском университете, было пронизана духом господствовавшей немецкой "исторической школы", сосредоточенной почти исключительно на проблемах "социальной политики". Позднее он даже присоединился к одной из тех организаций [Sozialwissenschaftlicher Bildungsverein (Ассоциация за образование в социальных науках) -- амер. изд.], которые спровоцировали немецкий сатирический еженедельник изобразить экономистов как людей, которые обмеряют жилище рабочего и приговаривают: очень тесное. Но изучая в ходе занятий юриспруденцией политэкономию, Мизес открыл для себя экономическую теорию -Grundsatze der Volkswirtschaftslehre (Принципы экономической теории) Карла Менгера, который в то время как раз оставил профессуру и вышел в отставку. Как говорит Мизес в автобиографических заметках [Ludwig von Mises, Notes and Recollections, op. cit., p. 33], эта книга и сделала его экономистом. Пройдя через тот же опыт, я знаю, что он имеет в виду. Первоначально Мизес интересовался преимущественно исторической стороной проблем, и приобрел, благодаря этому, редкую среди теоретиков широту исторической эрудиции. Но, в конце концов, неудовлетворенность тем, как историки, а особенно историки экономики истолковывали факты, подтолкнула его к изучению теории экономики. Главным источником вдохновения для него был Евгений Бем-Баверк, который вернулся к профессуре после службы на посту министра финансов Австрии. В предвоенное десятилетие семинар Бем-Баверка был главным центром экономических дискуссий. В нем участвовали Мизес, Иосиф Шумпетер [о Шумпетере см. главу 5 этого издания -- амер. изд.], и выдающийся теоретик австрийского марксизма Отто Бауэр [В этот период Отто Бауэр опубликовал две влиятельные работы о марксизме: "Marx's Theorie der Wirtschaftskrisen", Die Neue Zeit, vol. 23, 1904, представляющую анализ марксовой теории колебаний экономической коньюнктуры, и Die Nationalitatenfrage und die Sozialdemokratie (Viena: Wiener Volksbuchhandlung, 1907), которая до сих пор является образцовой марксистской работой о национализме. Позднее Бауэр возглавил Австрийскую социалистическую партию (СПА). Мизес говорил, что из всех встреченных им в Западной и Центральной Европе социалистов, Бауэр был "единственным марксистским теоретиком, возвысившимся над уровнем благопристойной посредственности". Mises, Notes and Recollections, op. cit., p. 16 -- амер. изд.], выступления которого в защиту марксизма длительное время были в центре дискуссий. В этот период идеи Бем-Баверка о социализме ушли, видимо, достаточно далеко за пределы того, что он успел опубликовать в нескольких работах перед своей ранней смертью. [Ряд этих статей был собран Hans Sennholz и издан на английском под названием Shorter Classics of Bohm-Bawerk (South Holland, Ill.: Libertarian Press, 1962). Библиографию основных работ Б°м-Баверка смотри на стр. xii--xiii этого издания. -- амер. изд.] Нет сомнений, что именно здесь сложились основные идеи Мизеса о социализме, хотя сразу после публикации первой книги, The Theory of Money and Credit (1912), он утратил возможности для дальнейшей работы, поскольку был призван в армию до самого конца Первой мировой войны. Почти все эти годы Мизес служил офицером артиллерии на Русском фронте, хотя последние месяцы войны он провел в экономическом управлении министерства обороны. Следует предположить, что он начал работать над "Социализмом" только оставив службу в армии. Вероятно, большая часть книги была написана между 1919 и 1921 годами -- основной раздел об экономических вычислениях при социализме был спровоцирован цитируемой им книгой Отто Нейрата, вышедшей в 1919 году [Otto Neurath, Durch die Kriegswirtschaft zur Naturalwirtschaft (Munich: G.D.W. Callwey, 1919) -- амер. изд.]. То, что в тогдашних условиях он выкроил время, чтобы сосредоточиться над обширнейшей теоретической и философской работой, остается истинным чудом для того, кто хотя бы в последние месяцы этого периода почти ежедневно видел его погруженным в дела службы. Как я уже отметил выше, "Социализм" потряс наше поколение, и усвоение основной идеи этой книги было для нас делом нелегким и мучительным. Мизес, конечно же, продолжал размышлять над этими проблемами, и многие из его позднейших идей были развиты в ходе "частного семинара", который он начал вести примерно в то время, когда был опубликован "Социализм". Я присоединился к семинару двумя годами позже, после года занятий в докторантуре в США [cм. Пролог к части 1 -- амер. изд.]. Хотя вначале у него было немного бесспорных последователей, молодые люди -- заинтересованные в проблематике, лежащей на границе между философией и теорией общества -- воспринимали его восторженно. Зрелые профессионалы приняли книгу с безразличием либо враждебно. Я помню всего одну рецензию со следами понимания важности книги, да и ту написал престарелый либеральный политик -- последыш XIX века. Тактика его оппонентов заключалась в том, чтобы представить его экстремистом, взгляды которого никто не разделяет. Взгляды Мизеса развивались и в следующие два десятилетия, и нашли выражение в первом немецком издании (1940 года) книги, которая стала знаменитой под названием "Действие человека" ("Human Action") [L. von Mises, Nationalokonomie: Theorie des Handelns und Wirtschaftens, op. cit.]. Но для его первых последователей именно Социализм навсегда остался его главным вкладом в науку. Эта книга поставила под вопрос мировоззрение поколения и мало-помалу изменила мышление многих. Члены венского кружка не были учениками Мизеса. Большинство пришли к нему уже завершив экономическое образование, и лишь постепенно они смогли принять его нешаблонные взгляды. Возможно, на них не в меньшей степени повлияла его обескураживающая привычка правильно предвидеть дурные последствия текущей экономической политики, чем убедительность аргументов. Мизес вряд ли ожидал, что они примут все его взгляды, и дискуссии очень выигрывали от этого сопротивления. "Школа Мизеса" возникла только позже, когда он завершил развитие своего учения об обществе. Сама открытость системы обогащала его идеи, и дала возможность некоторым из его последователей развить их в несколько ином направлении. [О Privatseminar и его участниках см. Пролог к части 1 и последний раздел этой главы. См. также Craver, op. cit., pp. 1--32, esp. pp. 14--17. -- амер. изд.] Аргументы Мизеса было не так-то легко воспринять. Порой требовались личные контакты и обсуждения, чтобы полностью их понять. При том, что они были изложены прозрачным и обманчиво простым языком, изучающему требовалось еще и понимание экономических процессов -- качество не самое частое. Эта трудность особенно ясна в случае с основным аргументом -- о невозможности экономических вычислений при социализме. При чтении оппонентов Мизеса возникает впечатление, что они на самом деле не понимают -- зачем же нужны эти вычисления [особенно заметно это у Oskar Lange, "On the Economic Theory of Socialism", Review of Economic Studies, vol. 4, no. 1, 1936 and vol. 4 no. 2, 1937; Fred M. Taylor, "The Guidance of Production in a Socialist State", American Economic Review, vol. 19, 1929; Aba P. Lerner, The Economics of Control: Principles of Welfare Economics (New York: Macmillan, 1944); см. также Введение к данному тому -амер. изд.]. Они рассматривают проблему экономических вычислений, как если бы все дело было в налаживании учета на социалистических предприятиях, а не в выборе того, что и как следует производить. Они удовлетворяются любым набором магических цифр, если он кажется пригодным для контроля за операциями управляющих -- этих пережитков капиталистической эпохи. Похоже, что им никогда и в голову не приходило, что вопрос не в игре цифр, а в подыскании тех единственных показателей, с помощью которых управляющие производством могут судить о значении своей деятельности в рамках взаимно согласующейся структуры хозяйственной деятельности. В результате Мизес пришел к осознанию того, что его критиков отличает совершенно иной интеллектуальный подход к социальным и экономическим проблемам, а не просто иное толкование отдельных фактов. Чтобы переубедить их, необходимо продемонстрировать потребность в совершенно иной методологии. Это и стало его основной заботой. Публикация в 1936 году английского издания Социализма была, в основном, заслугой профессора Лайонела Роббинса (теперь лорд Роббинс). Он нашел весьма квалифицированного переводчика -- бывшего студента Лондонской школы экономической теории Жака Кахане [Jacques Kahane (1900--1969) -- амер. изд.], который остался активным членом кружка академических ученых этого поколения, хотя сам сменил поле деятельности. После многих лет работы в одной из крупнейших зерноторговых фирм, Кахане завершил карьеру в Римском управлении ООН по делам Продуктов питания и сельскохозяйственного производства, и в Вашингтонском отделении Мирового Банка. Последний раз я целиком читал текст "Социализма" именно в машинописном переводе Кахане, и перечитал его только теперь, готовясь к написанию этого эссе. Все это побуждает к тому, чтобы поразмыслить о значимости некоторых аргументов Мизеса по прошествии столь долгого времени. Естественно, что значительная часть работы звучит сегодня [т.е. в 1978 году -- амер. изд.] не так оригинально или революционно, как в прежние годы. Во многих отношениях, эта книга стала одним из "классических" сочинений, которые принимают как данность, и в которых не ищут ничего нового и поучительного. Я должен признать, однако, что сам был поражен не только тем, сколь большая часть ее все еще актуальна для сегодняшних споров, но и тем, что многие аргументы, которые некогда я принимал лишь отчасти, как односторонние и преувеличенные, оказались поразительно истинными. Я и до сих пор не принимаю некоторые аргументы, и полагаю, что и сам Мизес отнесся бы к ним также. Уж конечно он был не из тех, кто ожидает некритичного принятия своей аргументации и остановки дальнейшего развития. Но я обнаружил, что в целом различие наших взглядов намного меньше, чем я ожидал. Одно из наших различий касается основного философского утверждения, которое меня всегда смущало. Но только сейчас я в состоянии сформулировать природу этих проблем. Мизес утверждает в этом отрывке, что либерализм "рассматривает все виды общественного сотрудничества как воплощение разумного стремления к полезности, где вся власть имеет источником общественное мнение, а потому не возможны действия, способные помешать свободному принятию решений мыслящим человеком" [Ludwig von Mises, Socialism, 1981 edition, op. cit., p. 418]. Сегодня я полагаю, что неверна только первая часть этого утверждения. Крайний рационализм этого утверждения, которого он, как истинное дитя своего времени, не мог избежать, и с которым он, возможно, так и не расстался, теперь мне представляется совершенным заблуждением. Нет сомнений, что рыночная экономика стала преобладающей формой не в силу разумного понимания ее выгод. Мне представляется, что основное в учении Мизеса это демонстрация того, что мы приняли свободу не потому, что осознали ее благодетельность; что мы не изобрели и, конечно же, не были достаточно умны, чтобы изобрести тот строй жизни, который начали слегка понимать только сейчас, спустя долгое время после того, как увидели его действие. Человек выбрал его только в том смысле, что он научился предпочитать нечто уже существовавшее, а по мере улучшения понимания он смог и усовершенствовать условия деятельности. [Этот пассаж представляет собой изложение Хайековской теории спонтанного порядка. См. подробнее статью "The Results of Human Action but not of Human Design", in Studies in Philosophy, Politics and Economics, op. cit., pp. 96--105. -- амер. изд.] Большая заслуга Мизеса, что он в немалой степени освободился от этой рационалистически конструктивистской исходной посылки, но дело все еще не закончено. Больше чем кто-либо другой Мизес помог нам понять нечто, чего мы не изобретали и не создавали. Еще один момент требует осторожности от современного читателя. Полстолетия тому, Мизес еще мог говорить о либерализме в смысле, который более или менее противоположен тому, что называется сегодня этим именем в США и, все чаще, в других местах. Он считал самого себя либералом в классическом смысле, как это установилось в 19 веке. Но прошло уже почти сорок лет с тех пор, как Иосиф Шумпетер был вынужден заявить, что в Соединенных Штатах враги свободы "сочли разумным присвоить себе это имя, как высший, но совершенно незаслуженный комплимент". [Joseph Schumpeter, History of Economic Analysis, op. cit., p. 394. Любопытно, что на самом деле цитируемый отрывок был опубликован только в 1954 году. Хайек мог либо видеть его до публикации, либо перепутать дату -амер. изд.] В эпилоге [памфлет Мизеса "The Planned Chaos" (Irvington, N.Y.: Foundation for Economic Education, 1947) был включен как Эпилог в английское издание 1951 года (New Haven, Conn.: Yale University Press); присутствует и в издании 1981 года, для которого написано данное предисловие -- амер. изд. см. Эпилог в московском издании], который был написан в Соединенных Штатах через 25 лет после первой публикации книги, Мизес демонстрирует свое понимание этого обстоятельства, комментируя неправильное использование термина "либерализм". Прошедшие с тех пор тридцать лет только подтвердили этот комментарий, так же как они подтвердили и последнюю часть первоначального текста -"деструкционизм". Эти главы при первом чтении просто шокировали меня своим необычайным пессимизмом. При перечитывании, я был потрясен скорее дальновидностью автора, чем его пессимизмом. На деле, большинство современных читателей обнаружат, что "Социализм" гораздо актуальнее сейчас, чем в то время, когда впервые появился на английском языке, уже более сорока лет назад. Интервенционизм [Опубликовано в 1976 году как Предисловие к переизданию Kritik des Interventionismus: Untersuchungen zur Wirtschaftspolitik und Wirtschaftsideologie der Gegenwart and Verstaatlichung des Kredits? (Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1976). Переведено W.W. Bartley iii. Kritik des Interventionismus впервые была опубликована в 1929 году (Jena: Gustav Fisher) и позднее переведена Гансом Сеннхольцем как A Critique of Interventionism (New Rochelle, N.Y.: Arlington House, 1977). -- амер. изд.] После двух больших работ, которые обеспечили Людвигу фон Мизесу положение ведущего мыслителя в области экономической теории -- The Theory of Money и Credit и Socialism -- он на несколько лет погрузился в изучение тех промежуточных -- между чисто рыночным порядком и социализмом -- форм, которые как раз в тот период возникали и упрочивались. По своей основной работе в качестве финансового консультанта (и главного научного советника) Венской торговой палаты, которая оставляла ему совсем немного времени для преподавания в качестве приват-доцента в Венском университете, ему приходилось постоянно сталкиваться с интервенционизмом, составлявшим главное содержание социологическо-исторической школы в немецкой экономической теории, и это погружение в идеи интервенционизма привело его шаг за шагом к решительному неприятию университетской экономической теории, господствовавшей в немецкоязычном мире. [О германских профессорах Мизес говорит: "они не знают экономической литературы, не понимают экономических проблем и подозревают в каждом экономисте врага государства, германофоба и проводника деловых интересов и принципа свободной торговли... Они были дилетантами во всем, за что бы ни брались." Ludwig von Mises, Notes and Recollections, op. cit., p. 102. -- амер. изд.] Из всех коллег по профессии дружеские отношения у него установились только с Максом Вебером [Макс Вебер преподавал в университетах Фрейбурга, Гейдельберга и Мюнхена, издавал ведущий академический журнал в области социальных наук Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik. Его Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism, op. cit., впервые опубликованная в Германии в 1904--1905 гг., является классикой социологической литературы. Мизес говорит о нем: ?Ранняя смерть этого гения была серьезной потерей для Германии. Если бы Вебер прожил дольше, германский народ мог бы сегодня 1940 указать на пример "арийца" не согнувшегося перед нацизмом.? Notes and Recollections, op. cit., p. 104 -- амер. изд.], с которым они близко сошлись, когда последний работал в Венском университете в летний семестр 1918 года; кроме Вебера он уважал за мужественное противостояние господствующим взглядам очень немногих -- Хейнриха Дитцеля [Heinrich Dietzel (1857--1935) преподавал экономику и философию в ряде немецких университетов; его книга Theoretische Sozialokonomie (Leipzig: Winter, 1895), посвященная теоретическому сравнению капитализма и социализма, явилась исходной для работ Вальтера Ойкена (1891--1950) и для развития либеральной Фрейбургской школы; см. Пролог к части II -- амер.изд.], Пассова [Richard Passow (1881--?), профессор экономической теории в Гетингенском университете в Пруссии -- амер. изд.], П°ля [Ludwig Pohle (1869--1926) преподавал в университетах Франкфурта и Лейпцига, издавал Zeitschrift fur Sozialwissenschaft -- амер. изд.], Андреаса Войта [Andreas Heinrich Voight (1860--?) -- амер. изд.], Адольфа Вебера [Adolf Weber (1876--1963), профессор Франкфуртского университета -- амер. изд.] и Леопольда фон Визе [Leopold von Wiese (1876--1969) преподавал социологию в Кельнском университете торговой и деловой администрации, где издавал несколько журналов и восстановил после Второй мировой войны Германскую социологическую ассоциацию -- амер. изд.] -- хотя он и не мог чему-либо научиться у них (при этом он очень высоко ценил таких представителей предыдущего поколения, как Тюнен, Германн и Мангольдт [Hans Karl Emil von Mangoldt (1824--1868) преподавал в университетах Гетингена и Фрейбурга; наиболее известна книга Grundris der Volkwirtschaftslehre (Stuttgart: J. Maier, 1863) -- амер. изд.], которых в тот период явно недооценивали). Сам он, подобно большинству экономистов предыдущих поколений, пришел в науку одушевленный идеями Sozialpolitik и фабианского социализма -- и эти идеи еще дают себя знать в его ранних работах -- но затем он обратился к классическому либерализму (и произошло это обращение в семинаре Б°м-Баверка, где он работал вместе с Шумпетером и другими ведущими фигурами третьего поколения австрийской школы), и все последующие его работы по экономической политике посвящены идеям классического либерализма. Это изменение чувствуется уже в его Theory of Money and Credit; дальнейшее развитие это изменение получило в 1919 году в насыщенной идеями книге Nation, State and Economy [Ludwig von Mises, Nation, Staat und Wirtschaft: Beitrage zur Politik und Geschichte der Zeit, op. cit. -- амер. изд.], которую из-за тогдашней ситуации почти не заметили. Его новая позиция по настоящему представлена в книге Социализм в 1922 году. (Короткая и наспех написанная книга Liberalism [Ludwig von Mises, Liberalismus (Jena: Gustav Fisher, 1927), переведено Ральфом Райко как The Free and Prosperous Commonwealth: An Exposition of the Ideas of Classical Liberalism (Princeton, N.J.: D. Van Nostrand, 1962). Последующие английские издания имели название Liberalism: A Socio-Economic Exposition (Kansas City, Mo.: Sheed Andrews and Mcmeel, 1978); Liberalism: In the Classical Tradition (Irvington, N.Y.: Foundation for Economic Education, and San Francisco: Cobden Press, 1985) -амер.изд. русское издание: Либерализм в классической традиции, М., Начала-пресс, 1996] была менее удачной). Книга Critique of Interventionism поссорила его с немецкими коллегами, и та резкость, с которой он выступил против ведущих фигур вроде Вернера Зомбарта [Werner Zombart (1863--1941), преподавал в университетах Бреслау и Берлина; о нем говорили, что как член молодой исторической школы он "перешмоллерил самого Шмоллера" в попытке совместить экономический и исторический анализы (Joseph Schumpeter, History of Economic Analysis, op. cit. p. 817) -- амер. изд.], Густава Шмоллера, Луиджи Брентано [Lujo Brentano (1844--1931), профессор ряда университетов Германии и Австрии, основатель Verein fur Sozialpolitik; его братом был влиятельный философ Франц Брентано -- амер. изд.] и Хейнриха Херкнера [Heinrich Herkner (1863--1932), студент Брентано, профессор университетов Цюриха и Берлина -- амер. изд.], вызвавшая в свое время сильную обиду, сегодня может расцениваться только как его заслуга. Я знаю, что Мизес собирался включить в сборник свою статью "Verstaatlichung des Kredits", которая также появилась в 1929 году в 1 томе нового Zeitschrift fur Nationalokonomie. Помешало то, что редактор засунул куда-то рукопись и нашел ее, когда было уже поздно -- что было не редкостью в то время, а с учетом ясного почерка Мизеса, вполне возможно, что рукопись существовала в единственном экземпляре. [Эта статья Мизеса была включена в книгу, для которой Хайек написал данное эссе. Статья Мизеса была также переведена Луи Соммером и включена в сборник Essays in European Economic Thought (Princeton, N.J.: D. Van Nostrand, 1960) -- амер. изд.] Мизесу принадлежало законное первое место не только как острому критику, но и как пессимисту, который, к несчастью, слишком часто оказывался прав. Не я один был свидетелем того, как в сентябре 1932 года во время заседания комитета Verein fur Sozialpolitik в Бад-Киссингене в саду за чаем собралась довольно большая группа коллег по профессии, и Мизес неожиданно спросил, сознаем ли мы, что собираемся вместе в последний раз. Это замечание сначала всех изумило, а затем вызвало смех, когда Мизес объяснил, что через 12 месяцев Гитлер уже будет у власти. Всем это показалось слишком невероятным, но больше всего они не могли понять, почему Verein fur Sozialpolitik не сможет собираться после прихода Гитлера к власти. Конечно же, до конца Второй мировой войны встреч больше не было. [Относительно "Verein fur Sozialpolitik" Мизес вспоминает, что ?как австриец, заштатный Privatdozent и "теоретик" я всегда был в Ассоциации аутсайдером. Ко мне относились с подчеркнутой вежливостью, но смотрели на меня как на чужака.? Notes and Recollections, op. cit., p. 104. Историю этой организации см. у Franz Boese, op.cit. -- амер. изд.] Мизес оставался в Вене и после захвата власти в Германии Гитлером, и в эти годы он все сильнее углублялся в вопросы философского и методологического обоснования социальных наук. Но полностью посвятить себя научной работе он впервые смог только после 1934 года, когда в возрасте 53 лет перебрался в Высший институт международных исследований в Женеве. В 1933 году он еще смог опубликовать в Германии сборник статей Grundprobleme der Nationalokonomie [Ludwig von Mises, Grundprobleme der Nationalokonomie: Untersuchungen uber Verfahren, Aufgaben und Inhalt der Wirtschafts -- und Gesellschaftslehre (Jena: Gustav Fisher, 1933), переведена Георгом Ризманом как Epistemological problems of Economics (Princeton, N.J.: D. Van Nostrand, 1960); reprinted New York and London: New York University Press, 1981); рецензию Хайека на английское издание см. в следующем разделе этой главы -- амер. изд.], с важными статьями о "процедурах, задачах и содержании экономической и социальной теории". В 1940 году последовала его последняя большая работа на немецком языке, Nationalokonomie: Theorie des Handelns und Wirtschaftens (позднее в переработанном виде изданная на английском как Human Action), которая появилась в Женеве, но в Германии, по понятным причинам, осталась практически неизвестной. В 1940 году Мизес вместе с женой смог выбраться в Соединенные Штаты через южную Францию, Испанию и Португалию. Здесь в Нью-Йорке в течении более 30 лет он был поглощен крайне плодотворными исследованиями и преподаванием. Помимо совершенно переработанного английского издания Nationalokonomie, которое появилось в 1949 году под названием Human Action, особенного упоминания заслуживает его книга Theory and History: An Interpretation of Social and Economic Evolution [Ludwig von Mises, Theory and History: An Interpretation of Social and Economic Evolution (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1957; reprinted, New Roschelle, N.Y.: Arlington House, 1969, and Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 1985) -- амер. изд.]. Эпистемологические проблемы экономической теории [Рецензия на книгу Мизеса Epistemological problems of Economics 1933, op. cit. Рецензия была опубликована в Teachers College Record, March 1964, pp. 556--557. -- амер. изд.] Хотя это работа живого и пишущего автора, публикацию следует рассматривать как запоздавший перевод классики. Работа обозначает решающий этап в развитии системы идей, с которыми англо-говорящий мир познакомился через всеобъемлющий трактат. Если книгу профессора Мизеса Human Action (опубликована на английском в 1949 году, а предшествовавший немецкий вариант в 1940 году) следует считать вполне развитым изложением его взглядов, то отличительные черты его идей о природе социальной науки были впервые изложены в данной серии статей, публиковавшихся в Германии между 1928 и 1933 годами, которые впервые были изданы вместе в 1933 году -- в последнем году, когда еще можно было публиковаться в Германии. В этих статьях намного яснее, чем в более позднем трактате, видны непосредственные причины именно такой формулировки взглядов автора. Хотя аргументы направлены главным образом против взглядов немецких авторов, не следует впадать в заблуждение и думать, что аргументы имеют смысл только в данном контексте. На деле эта разновидность некритического эмпиризма, против которого главным образом направлена книга, встречается сейчас гораздо чаще и в самой наивной форме именно у американских авторов. Первая публикация этих статей обозначила превращение автора, известного тогда главным образом своей теорией денег и кредита и критическим анализом социализма, то есть бывшего экономистом в узком смысле этого слова, в социального теоретика и философа. Хотя тогда он еще не ввел термин "праксеология" (которым он позднее заменил термин "социология") для обозначения общей теории деятельности человека, все главные элементы его позднейшей системы уже присутствуют. За исключением короткой последней статьи, посвященной специальной проблеме экономической теории [статья о проблеме "неконвертируемого (то есть не-передислоцируемого) капитала", написанная для Festschrift по поводу работ датского экономиста C.A. Verrijn Stuart -- амер. изд.], экономическая теория в этом сборнике служит главным образом для иллюстрации проблем, выдвигаемых любой теоретической наукой об обществе. Его критические усилия направлены против взгляда, что теория может быть построена путем очистки исторического опыта, а его главное утверждение, сейчас более распространенное, чем когда он впервые его высказал, в том, что логика теоретических утверждений не зависит от любого конкретного опыта. Можно представить себе, что он не стал бы отрицать, что применимость теории к конкретным обстоятельствам зависит от наличия или отсутствия фактов, которые могут быть удостоверены только опытом. И если настойчивое утверждение априорного характера теории кажется порой более односторонним, чем хотелось бы самому автору, то следует помнить, что в некотором смысле абстрактное описание структурных отношений, характерное для математики и логики, всегда дедуктивно и аналитично; эмпирически могут быть проверены лишь следующего вида утверждения -- в данных обстоятельствах нам может встретиться такая-то структура. Так что при внимательном анализе различие между взглядами профессора Мизеса и современным "гипотетико-дедуктивным" истолкованием теоретической науки (как оно было сформулировано, например, Карлом Поппером в 1935 году [Karl Popper, Logik der Forschung, zur Erkenntnistheotie der modernen Naturwissenschaft (Vienna: J. Springer, 1935), переведена как Logic of Scientific Discovery (London: Hutchinson, 1959; переработанные издания в 1968 и 1972 годах -- амер. изд.]), сравнительно невелико, при том, что оба эти подхода отделены широкой пропастью от долгое время господствовавшего наивного эмпиризма. [Сам Мизес, быть может, и не согласился бы с таким утверждением. В 1962 году он писал, что взгляды Поппера, будучи вполне пригодными для естественных наук, "никаким образом не могут быть применены к проблемам наук о деятельности человека". Высказывания Мизеса о Поппере смотри в Mises, The Ultimate Foundation of Economic Sciense (Princeton, N.J.: D. Van Nostrand, 1962; повторное издание: Kansas City, Mo.: Sheed Andrews and McMeel, 1978), pp. 69--70, 119--120. -- амер. изд.] Правда, в отношении социальной теории профессор Мизес в одном пункте идет дальше. Но ведь столь же очевидно, что прежде, чем вступать в общение с людьми, нам следует знать о них больше, чем относительно любых других объектов, по поводу которых мы намерены вступить в общение, а это не может не влиять на природу данных, которые мы можем использовать для объяснения в двух этих сферах. Наша способность "понимать" действия человека, несомненно, увеличивает запас информации, которая может быть использована для объяснения, причем информации такого рода, которую мы не имеем в случае неодушевленных объектов; и в третьей статье этого сборника профессор Мизес немало проясняет различие между таким пониманием, которое может служить основанием теории, и со-переживающим "пониманием", которое порой выдвигают как основу объяснения. Точность и гладкость перевода заслуживают похвалы, хотя задачу переводчика облегчала прозрачность языка профессора Мизеса, не столь уж обычная для работ в этой области. Поскольку появление перевода послужило для рецензента поводом перечитать работу, которую он читал почти тридцать лет назад, он может добавить, что книга поразительно хорошо выдержала испытание временем. Nationalokonomie [Рецензия на книгу Мизеса Nationalokonomie: Theorie des Handelns und des Wirtschaftens (Geneva: Editions Union, 1940), опубликована в The Economic Journal, vol. 51, April 1941, pp. 124--127. Human Action Мизеса (впервые опубликована в 1949 году), которая более знакома англоязычному читателю, представляет собой расширенный и переработанный вариант Nationalokonomie. Маргит фон Мизес сообщает, что с момента прибытия в Соединенные Штаты в 1940 году "он намеревался переработать Nationalokonomie, которая была написана для европейских условий. Он хотел написать на английском расширенную версию книги, рассчитанную на более широкую публику и, если повезет, на более разумный мир. Таком образом, в отличие от того, что думают многие, Human Action не есть перевод Nationalokonomie. Хотя ее источником были те же основные философские принципы, которым мой муж всегда оставался верен, в ней его принципы и его логика применены к более широкой области -- ко всей жизни." Margit von Mises, Предисловие к ограниченному переизданию 1985 года третьего пересмотренного издания Human Action (Chicago: Henry Regnery, 1966). -- амер. изд.] Когда ученый, который за свою жизнь обогатил многие специальные области науки, берется за всеобъемлющий обзор науки в целом, это всегда интересно, хотя может обернуться разочарованием. Такая работа заслуживает тем большего внимания, когда систематическое изложение своих выводов предпринимает такой человек, как профессор Мизес, известный широтой интересов и тем, что его взгляды порождали столько споров. И это тем более верно в данном случае, когда, как намекает само название, работа охватывает как самые общие философские проблемы, возникающие при научном изучении деятельности человека, так и основные современные проблемы экономической политики. Читатель, знакомый с ранними работами профессора Мизеса о деньгах, социализме и методах социальных наук, обнаружит множество если и не принятых, то знакомых доктрин, имеющих отношение к экономической теории в узком смысле этого слова. Но даже по этим вопросам есть большие разделы, в частности, в теории процента, где разрабатываются проблемы, которые в опубликованных прежде работах Мизеса никогда явно не рассматривались. В короткой рецензии на трактат, посвященный столь широким вопросам, было бы неуместно входить в конкретные детали. Может быть стоит отметить только, что при первом чтении рецензенту показались менее убедительными, чем большая часть работы, то, как он развивает психологические элементы теории Б°м-Баверка, хотя в некоторых отношениях это сделано с изумительной ясностью. Формулировки большей части теоретических проблем есть результат более точной и более тщательной проработки взглядов, излагавшихся уже в ранних работах. Многое звучит сейчас менее революционно, чем 20 или 30 лет назад, но что может быть поучительней, чем просмотр старых рецензий (публиковавшихся и в этом журнале [например, рецензия Джона Мейнарда Кейнса на Theorie des Geldes und der Umlufsmittel в Economic Journal, vol. 24, September 1914, pp. 417--419; и рецензия Е. Швидланда на Die Gemeinwirtschaft в Economic Journal, vol. 33, September 1923, pp. 406--408 -- амер. изд.]), которые демонстрируют, сколь многие взгляды, при первой публикации подвергавшиеся острым нападкам или даже осмеянию, стали с тех пор общепризнанными. В новом систематизированном изложении его взгляды обрели новую значимость и убедительность. Налицо и свидетельства того, что взгляды автора продолжают постепенно эволюционировать. Но следует признать, что в период создания этих работ на него мало подействовала общая эволюция в нашей области знаний. Он развивался совершенно независимо, и возникает даже чувство, что автор, на которого столь часто нападали из-за идей, которые потом оказывались верными, развил некое презрение к современной экономической теории, и это помешало ему извлечь пользу из ее изменения. Это кажется особенно верным по отношению к недавнему развитию теории конкуренции -- в этой области более благожелательное отношение к другим подходам могло бы облегчить понимание позиции автора. В рецензии нелегко дать адекватное представление о положительном вкладе в развитие теории, поскольку этот вклад состоит, главным образом, в последовательном приложении единых философских принципов и в создании на этой основе общей перспективы дальнейшего движения. Как пример удачного обобщения можно рассмотреть любопытную трактовку закона сравнительных издержек не в специальном приложении к теории международной торговли, а в его самой общей форме, как основы формирования общества. Рикардовское Vergesellschaftungsgesetz, как его окрестил профессор Мизес (выражение, боюсь, почти непереводимое), получило здесь заслуженное место в самом начале рассмотрения проблем менового общества, само существование которого основано на этом принципе. [В Human Action Мизес изменил название Ricardo'sche Vergesellschaftungsgesetz на "Рикардовский закон ассоциации", который он считает "частным случаем более универсального закона ассоциации", общего принципа, показывающего, как "разделение труда создает преимущества для всех участников", даже для менее квалифицированных или владеющих меньшими ресурсами, чем другие. (Этот принцип, именуемый нынче "законом относительного преимущества", обычно иллюстрируют примерами из области международной торговли; Мизес, напротив, использует пример хирурга, который нанимает для стерилизации инструмента менее искусного помощника. См. pp. 127--133 немецкого издания; pp. 159--164 третьего английского издания (1966). -- амер. изд.] Для большинства читателей, однако, книга будет интересна не своей центральной частью [pp. 188--628 немецкого издания; pp. 200--688 английского издания 1966 года -- амер. изд.], как ее можно назвать в соответствии с логикой предмета, но своими начальными и конечными разделами, где профессор Мизес рассматривает самые общие методологические и философские проблемы любой науки об обществе, а также проблемы современной политики. К последнему разделу до некоторой степени относится то, что уже было сказано о центральной части. Многое здесь окажется знакомым для читателей прежних работ профессора Мизеса, и главным выигрышем оказываются систематичность и последовательность изложения материала, который прежде был доступен только в разрозненных книгах и статьях. Но у автора, пожалуй, были еще большие возможности заполнить разрывы в изложении, и результатом оказалась действительно внушительная единая система либеральной социальной философии. Именно в этом разделе больше, чем где-либо еще, поразительное знание истории и современного мира помогает автору проиллюстрировать свои аргументы. И хотя единственным Weltanschausung, с которым до известной степени схожи взгляды автора, является либерализм XIX века, читателю не следует впадать в заблуждение, что перед ним всего лишь новая формулировка идей laissez-faire этого периода. Хотя выводы во многих моментах совпадают, философские основы всего построения изменились так же, как у большинства других людей, хотя совсем в ином направлении. Самые оригинальные и, одновременно, самые спорные моменты в развитии взглядов профессора Мизеса сконцентрированы в начальных разделах книги, где он намечает принципы общей теории действий человека, по отношению к которой экономическая теория является только особым случаем. В ряде предыдущих работ он последовательно обосновал то, что обозначает как априорный характер экономической логики, и подверг критике заимствование чуждых и неуместных здесь методов естественных наук. В новой книге он систематически развивает общую теорию действий человека, или, как он это теперь называет (возрождая старый французский термин) науку "праксеологии", чтобы обосновать автономную природу методов социальных наук. Хотя я опасаюсь, что даже в этой новой форме его аргументы едва ли смягчат предубеждения, возбуждаемые сегодня любыми попытками такого рода, перед нами, бесспорно, наиболее убедительные и последовательные из когда-либо выдвигавшихся в пользу такого понимания аргументы, и если они получат заслуженное внимание, то дадут начало чрезвычайно плодотворной дискуссии. Хотя рецензент многое изложил бы совершенно иначе, он должен признаться, рискуя быть обвиненным вместе с профессором Мизесом в поддержке взглядов, противоречащих всему ходу современного научного развития, что в главном одинокий голос профессора Мизеса кажется ему существенно более близким к истине, чем общепринятые взгляды. Действительное рассмотрение любого из множества интересных моментов, затрагиваемых этой работой, требует не краткого обзора, а длинной статьи. Но нельзя поставить точку не заявив, что, по крайней мере, рецензент видит в этой книге широту взгляда и интеллектуального кругозора, которые роднят ее скорее с трудами философов XVIII века, чем с работами современных специалистов. И несмотря на это, а может быть и благодаря этому, читатель чувствует гораздо большую близость к реальности, его постоянно отвлекают от технических вопросов к рассмотрению действительно важных проблем современного мира. Без тщательного анализа профессор Мизес не принимает ни одной из господствующих догм и порой, пожалуй, даже отметает слишком утонченные детали, которые, как ему представляется, не относятся к более широким вопросам его социальной философии. Те многочисленные читатели, которые в раздражении отвергнут большинство утверждений этой книги, все-таки не смогут просто оставить ее в стороне, как бы сильно они ни чувствовали, что некоторые ее части не идут au courant с последними достижениями математического анализа, в котором они привыкли барахтаться. Заметки и воспоминания [Эта статья была написана Хайеком в 1977 году и опубликована как введение к книге Мизеса Erinnerungen von Ludwig von Mises (Stuttgart and New York: Gustav Fisher, 1978), pp. xi--xvi. Данный текст представляет собой несколько измененную версию перевода, сделанного Гансом-Германом Хоппе, и был опубликован в Austrian Economics Newsletter, vol. 10, no. 1, Fall 1988, pp. 1--3. Erinnerungen была впервые опубликована посмертно на английском языке в переводе Ганса Ф. Сеннхольца под заголовком Ludwig von Mises, Notes and Recollections, op. cit. -- амер. изд.] Будучи, несомненно, одним из самых значительных экономистов своего поколения, Людвиг фон Мизес до самого конца своей необычно долгой научной жизни оставался аутсайдером в академическом мире; прежде всего, несомненно, в странах немецкой культуры, но то же самое повторилось и в последнюю треть его жизни, когда в Соединенных Штатах он воспитал более широкий круг студентов. До этого его сильное непосредственное влияние было существенно ограничено его Венским Privatseminar, участники которого приходили к Мизесу, как правило, только по окончании формального курса образования. Если бы не запоздала так незаслуженно публикация этих воспоминаний, обнаруженных в его бумагах, я был бы рад возможности проанализировать причины столь необычного пренебрежения по отношению к одному из самых оригинальных мыслителей нашего времени в области экономики и социальной философии. Но оставленные им фрагменты автобиографии частично отвечают на этот вопрос. Он по чисто личным причинам так и не получил кафедру в университетах немецкоязычных стран в 1920-х годах или до 1933 года, тогда как множество других, бесспорно менее достойных, их получали. Такой профессор был бы украшением любого университета. Но инстинктивное чувство профессоров, что он не вполне подходит к их кругу, не было вполне ошибочным. При том, что его знание предмета превосходило знания большинства коллег, он никогда не был настоящим специалистом. Когда я оглядываю историю социальных наук в поисках подобной фигуры, я не нахожу ее среди профессоров, и даже Адам Смит здесь не годится; его следует сравнивать с мыслителями типа Вольтера или Монтескье, Токвилля или Джона Стюарта Милля. Такое понимание я приобрел, конечно, только с годами. Но когда более 50 лет назад я пытался объяснить положение Мизеса Уэсли Клеру Митчеллу приблизительно в тех же словах, я встретил -- видимо вполне объяснимый -- лишь вежливый иронический скептицизм. Его работам свойственно глобальное истолкование социального развития, и в отличие от немногих сравнимых с ним современников, таких как Макс Вебер, с которым его связывали редкостные отношения взаимного уважения, преимуществом Мизеса было неподдельное знание экономической теории. Предлагаемые здесь мемуары [имеется в виду текст Erinnerungen Ludwig von Mises, op. cit. -- амер. изд.] рассказывают о его развитии, положении и взглядах гораздо больше, чем я знаю или был бы способен рассказать. Я могу только попытаться дополнить или подтвердить информацию о десяти годах его жизни в Вене, когда я был тесно связан с ним. Довольно характерно, что я появился у него не как студент, но как свежеиспеченный доктор права и государственный служащий, его подчиненный в одном из этих временных особых учреждениях, созданных ради выполнения положений Сент-Жерменского договора о мире. Рекомендательное письмо от моего университетского учителя Фридриха фон Визера [о Визере см. главу 3 данного издания -- амер. изд.], который характеризовал меня как очень обещающего молодого экономиста, Мизес встретил улыбкой и замечанием, что он никогда не видел меня на своих лекциях. Но когда он обнаружил, что мои знания вполне удовлетворительны, и что я действительно интересуюсь экономической теорией, он стал оказывать мне всяческое содействие и сделал возможной мою длительную поездку в Соединенные Штаты (до появления Рокфеллеровских стипендий), которая так во многом мне помогла. [О поездке Хайека в Соединенные Штаты в 1923--1924 гг. см. Пролог к части 1. -- амер. изд.] Но хотя в первые годы нашего общения я ежедневно видел его на службе, у меня не было ни малейшего подозрения, что он готовит свою великую книгу о социализме, которая после публикации в 1922 году решительно меня изменила. Только летом 1924 года после возвращения из Америки я был допущен в этот круг, который уже существовал некоторое время и через который научная работа Мизеса в Вене в основном и оказывала влияние. "Семинар Мизеса", как мы называли эти вечерние дискуссии, проходившие каждые две недели в его служебном кабинете, детально описан в его мемуарах, хотя Мизес и не упоминает регулярное продолжение официальной части дискуссий, длившееся до поздней ночи в одном из Венских кафе. Как он совершенно верно отмечает, это не были учебные заседания, но вольные дискуссии, которыми руководил старший товарищ, и остальные разделяли далеко не все его взгляды. Строго говоря, только Фриц Махлуп был по настоящему студентом Мизеса. Что касается остальных, то из постоянных участников лишь Ричард Стригль [о Стигле см. главу 6 -- амер. изд.], Готтфрид Хаберлер, Оскар Моргенштерн, Элен Лайзер [Helene Lieser позднее была секретарем Международной экономической ассоциации в Париже -- амер. изд.] и Марта Стефания Браун [Marta Stephanie Braun, позднее Browne, преподавала в Бруклинском колледже и Нью-Йоркском университете -- амер. изд.] были специалистами в экономике. Рано умершие Эвальд Шамс [о Шамсе см. главу 6 -амер. изд.] и Лео Ш°нфельд, принадлежавшие к тому же очень одаренному промежуточному поколению, что и Ричард Стригль, никогда не были, сколько я знаю, постоянными участниками мизесовского семинара. Но социологи, философы и историки вроде Альфреда Шютца, Феликса Кауфмана и Фридриха Энгель-Яноши [Friedrich Engel-Janosi (1893--1978) -- амер. изд.] были столь же активны в дискуссиях, которые часто вращались вокруг проблем методов социальных наук, и редко концентрировались на специальных проблемах экономической теории (если не считать проблем субъективной теории ценности). Но вопросы экономической политики обсуждались часто, и всегда с точки зрения воздействия различных систем социальной философии. [Некоторые из участников семинара Мизеса опубликовали свои воспоминания в Wirtschaftpolitische Blatter, vol. 4, April 1981. -- амер. изд.] Все это казалось редким умственным развлечением для человека, который в течении дня был полностью загружен насущными политическими и экономическими проблемами, и который был лучше информирован в вопросах повседневной политики, современной истории и общего идеологического развития, чем большинство других. Над чем он работал, не знал даже я, хотя и видел его в эти годы почти ежедневно; он никогда не говорил об этом. Я знал только от его секретаря, что время от времени он перепечатывал тексты, написанные его отчетливым почерком. Но многие из его работ вплоть до публикации существовали только в таком рукописном виде, а одна важная статья считалась долгое время утерянной, пока ее не откопали в бумагах редактора журнала. До его женитьбы никто ничего не знал о том, как он работает. До окончания работы он никогда не говорил о ней. Хотя он знал о моей постоянной готовности помочь ему, только однажды он попросил меня сверить цитату, когда я упомянул, что намерен в библиотеке просмотреть труд по каноническому праву. У него никогда не было научного помощника, по крайней мере в Вене. Он занимался преимущественно теми проблемами, по которым считал ошибочным господствующее мнение. У читателей /ї/ может возникнуть впечатление, что он был предубежден против немецкой социальной науки как таковой. Это, безусловно, не так, хотя с течением времени в нем развилось некое объяснимое раздражение. При этом он ценил крупных немецких теоретиков предыдущих поколений -- Тюнена, Германна, Мангольдта или Госсена -- выше, чем большинство своих коллег-современников, да и знал их гораздо лучше. Впрочем, и среди современников он высоко ставил ряд отдельных фигур, таких как Дитцель, П°ль, Адольф Вебер и Пассов, а также социолога Леопольда фон Визе и, в первую очередь, Макса Вебера, тесные научные связи с которым у него установились в краткий период его преподавания в Венском университете весной 1918 года, и эти связи могли бы оказаться очень плодотворными, если бы не ранняя смерть Вебера. Но в целом, бесспорно, что у него не могло быть ничего кроме презрения к большинству профессоров, занимавших кафедры в германских университетах и претендовавших на роль теоретиков-экономистов. Мизес не преувеличивал бедственность положения в экономической теории, как ее преподавали члены исторической школы. Сколь низко упал уровень теоретического мышления в Германии видно из того факта, что понадобилось упрощенное и грубое изложение проблем шведом Густавом Касселем -- впрочем, вполне заслуженного ученого -чтобы опять возродить в Германии интерес к теории. Будучи человеком изысканно вежливым и способным к величайшему самоконтролю (который иногда давал трещины), Мизес не был человеком, способным скрывать свое презрение к кому-либо. Это усиливало его изоляцию как среди профессиональных экономистов, так и в тех Венских кругах, с которыми у него были научные и профессиональные связи. Когда он отказался от идей прогрессистской социальной политики, он стал чужаком для своих коллег и студентов. Даже четверть века спустя я сталкивался с отголосками гнева и обиды на показавшийся неожиданным разрыв с господствовавшими в академической среде начала века идеалами, когда, например, его сокурсник Ф.Х. Вейсс (издатель сокращенного собрания работ Б°м-Баверка) рассказывал мне об этом событии с нескрываемым возмущением, явно имея в виду предостеречь меня от аналогичного предательства "социальных" ценностей и от чрезмерной симпатии к "отжившему" либерализму. Если бы Карл Менгер не вышел сравнительно рано в отставку, а Б°м-Баверк не умер столь молодым, вполне возможно, что Мизес нашел бы у них поддержку. Но единственный остававшийся в живых основатель австрийской школы, мой досточтимый учитель Фридрих фон Визер, сам был по убеждениям скорее фабианцем; он гордился тем, что, как он считал, своими работами над теорией предельной полезности ему удалось научно обосновать разумность прогрессивного налогообложения доходов. Возврат Мизеса к классическому либерализму не был простой реакцией на господствовавшие в то время тенденции. У него полностью отсутствовала приспособляемость его блистательного товарища по семинару Йозефа Шумпетера [о Шумпетере см. главу 5 -- амер. изд.], который всегда быстро приноравливался к новым интеллектуальным веяниям; впрочем, у Мизеса не было и характерной для Шумпетера страсти к epater le bourgeois. Мне представляется, что два эти важнейших представителя третьего поколения ведущих австрийских экономистов (Шумпетера не приходится считать членом австрийской школы в собственном смысле слова), при всем взаимном интеллектуальном уважении, действовали друг другу на нервы. Сегодня Мизес и его ученики считаются представителями австрийской школы, и это вполне оправданно, хотя он представляет лишь одну из ветвей, начало которым положили ученики Менгера и его близкие друзья Евгений фон Б°м-Баверк и Фридрих фон Визер. Я признаю это не без сопротивления, потому что ожидал гораздо большего от традиции Визера, которую пытался развить его преемник Ганс Майер. Эти ожидания пока что не сбылись, хотя еще сохраняется возможность, что эта традиция окажется в будущем более плодотворной, чем была до сих пор. Сегодня австрийская школа сохраняет активность почти исключительно в Соединенных Штатах и состоит из последователей Мизеса, развивавшего наследие Б°м-Баверка, а человек, на которого Визер возлагал столь большие надежды и который наследовал его кафедру [имеется в виду Ганс Майер -- амер. изд.], так и не исполнил обещаний. [Хайек недооценивает здесь собственное влияние на современную австрийскую школу, которое не вполне совпадает с влиянием Мизеса. Об этом см. Введение к данному тому. -- амер. изд.] Мизес так и остался чужаком в академическом мире, потому что он никогда не занимал кафедры в немецко-говорящих странах, и до 50 с лишним лет должен был посвящать большую часть своего времени ненаучной деятельности. Его изоляции в общественной жизни и в роли представителя большого социально-философского направления способствовали и другие факторы. В первой трети этого века еврейский интеллектуал, защищавший социалистические идеи, имел свое бесспорное место в обществе. Сходным образом еврейский банкир или делец, который защищал капитализм (что само по себе было нехорошо!), также обладал некоторыми естественными правами на существование. Но еврейский интеллектуал, который оправдывал капитализм, казался большинству чем-то чудовищным и неестественным, чем-то пребывающим вне всяких категорий, с чем неизвестно как обращаться. Его бесспорное знание предмета производило впечатление, и в трудных экономических ситуациях с ним приходилось советоваться, но его советы редко понимали и использовали. Большей частью в нем видели эксцентричного чудака, "устаревшие" идеи которого "сегодня" совершенно непрактичны. Очень немногие наблюдатели понимали, что за многие годы напряженной работы он создал собственную систему социальной философии, да отдаленные наблюдатели, пожалуй, и не в состоянии были этого понять до 1940 года, когда он в Nationalokonomie впервые представил свою систему идей в целостном виде, но в это время читатели в Австрии и Германии были уже недостижимы для него. За пределами малого круга молодых теоретиков, которые встречались в его рабочем кабинете, и ряда высоко одаренных друзей в деловом мире, которых равно заботило будущее и о которых он упоминает в своих мемуарах, он встречал общее понимание только у отдельных иностранных гостей, таких как франкфуртский банкир Альберт Ханн, работы которого по денежной теории, впрочем, он высмеивал как грехи молодости. Но даже им приходилось нелегко. В поддержку своих идеи он приводил порой не вполне законченные аргументы, хотя, по некотором размышлении, становилось ясно, что он был прав. Но когда он сам был вполне убежден в собственных выводах, сформулированных отчетливым и ясным языком -- дар, которым он превосходно владел -- он приходил к выводу, что остальным также следовало бы все понять, и что только их предрассудки и упрямство им в этом мешают. Слишком долго он был лишен возможности обсуждать проблемы с равными по интеллектуальному развитию, которые бы разделяли его основные нравственные принципы, а потому и не сознавал, что даже небольшие различия в неявных предположениях могут вести к совершенно различным результатам. Это проявлялось в некоторой раздражительности, в готовности предположить нежелание понять, тогда как на деле имело место честное непонимание его аргументов. Должен признать, что и я не всегда сразу признавал полную убедительность его аргументов, и только постепенно приходил к выводу, что он большей частью прав, и что, по некотором размышлении, можно найти опущенные им доводы. Размышляя о схватках, в которых ему пришлось участвовать, я понимаю также, что порой он крепко преувеличивал, утверждая, например, априорный характер экономической теории, и здесь я не могу следовать за ним. Новым друзьям Мизеса, узнавшим его уже смягченным женитьбой и успехом в Америке, резкие вспышки гнева и раздражения, прорывающиеся в мемуарах, написанных в период величайшей горечи и безнадежности, могут показаться шокирующими. [Erinnerungen Мизеса была написана в конце 1940 года, вскоре после его бегства из Европы в Соединенные Штаты. -- амер. изд.] Но тот Мизес, который говорит в этой книге, есть тот самый Мизес, которого мы знали в Вене в 1920-х годах, лишенный, конечно, тактичной сдержанности, неизменно свойственной ему в личном общении, но честно и открыто выражающий то, что он думал и чувствовал. Это до известной степени объясняет пренебрежение условностями, хотя и не оправдывает его. Мы, знавшие его лучше, порой гневались из-за того, что ему не дают кафедру, но в глубине души мы этому не удивлялись. Он слишком сильно критиковал представителей той профессии, в ряды которой хотел получить доступ, чтобы быть принятыми ими. Он сражался против того течения в интеллектуальной жизни, которое сейчас идет на убыль, в том числе и благодаря его усилиям, но тогда оно было слишком могущественным, чтобы ему мог противостоять один человек. Венцы так никогда и не поняли, что среди них жил один из величайших мыслителей нашего времени. [Полную библиографию работ Мизеса смотри в Erinnerungen von Ludwig von Mises, op. cit., pp. 92--109; David Gordon, Ludwig von Mises: An Annotated Bibliography (Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 1988); и Betina Bien Greaves, "The Contribution of Ludwig von Mises in the Fields of Money, Credit and Banking", in Mises's On the Manipulation of Money and Credit, ed. Percy L. Greaves, Jr. (Dobbs Ferry, N.Y.: Free Market Books, 1978), pp. 281--288, перевод Geldweertstabilisierung und Konjunkturpolitik, и двух других статей. -- амер. изд.]