К моему сожалению, на кухню вошла Роза Зубатова. Она взяла стул, придвинула его к огню и закурила крепкую русскую папиросу.

Вы когда-нибудь наблюдали, Ватсон, за тем, как женщина прикуривает сигарету? Должен признаться, увидеть это можно не часто, хотя сигареты у молодых дам теперь все больше входят в моду, особенно в среде тех, кто причисляет себя к «сливкам общества». Должен признаться, их потуги подражать окружению принца Уэльского представляются мне лишь вульгарной пародией на высшее общество. Так вот, мне хотелось бы обратить ваше внимание на то, что если женщина давно курит, то она всегда чиркает спичкой в направлении от себя. Мужчины же, как правило, поступают наоборот. Можете поверить мне на слово. Так вот, когда Роза прикурила сигарету, я заметил, что она чиркнула спичкой в направлении к себе.

Этого было достаточно.

В следующий миг я выскочил из своего закутка на кухню и схватил ее за волосы. Она от ужаса оцепенела, а вошедший в этот момент Владимир Васильченко был просто поражен, подумав, наверное, что я сошел с ума. Ей удалось от меня вырваться, а Васильченко с ревом, подобно быку, попытался схватить меня за руки. Тем не менее я крепко сжимал парик из светлых вьющихся волос, который только что украшал голову прекрасной Розы с короткой, военного стиля стрижкой.

Реакция на это со стороны Владимира Васильченко оказалась совершенно неожиданной. С воплем: «Шпик!» — что, как я позже выяснил, по-русски означает «шпион», — он тотчас отпустил меня, и мы вместе набросились на Розу Зубатову и повалили ее на пол.

На наши крики прибежали Дмитрий и остальные обитатели дома. Понадобилось несколько минут сбивчивых объяснений по-русски и по-английски, дабы все поняли, что здесь произошло. Петр Томазов, сапожник, немного говоривший по-английски, тут же ушел за инспектором Гадженом. Тем временем Дмитрию удалось высвободить Розу Зубатову из объятий-тисков Владимира. Васильченко продолжал что-то громко и взволнованно говорить ей и всем собравшимся. Дмитрий переводил мне суть его слов.

Роза Зубатова на самом деле оказалась Ильей Родзянко, состоявшим на службе в царской тайной полиции и приставленным следить за Владимиром Васильченко, имя которого тоже не было настоящим. На самом деле его звали Борис Голенский. Раньше он издавал журнал нигилистов «Народный набат». Читателей этого издания призывали к вооруженному свержению царя. Арестованный за подстрекательство к мятежу, Борис позже сумел бежать из Петропавловской крепости, где во время заключения одним из допрашивающих его был как раз Илья Родзянко. Без парика Васильченко сразу узнал его.

Родзянко действовал как провокатор под вымышленным именем, изменив свою внешность. Его цель состояла в том, чтобы в ходе долгих ночных политических дискуссий на кухне вызвать Владимира на откровенность, заставить рассказать о своей революционной деятельности и попытаться выведать имена его товарищей. Все это привело Владимира в ярость. Тем более в Англии он изменил свои нигилистские убеждения и попытался покончить со своим прошлым.

— Какие же тогда бумаги, — спросил я, — он передал наборщику с Лакин-стрит?

Дмитрий перевел мой вопрос, Владимир очень смутился, но объяснил.

Это был любовный роман, который он хотел издать в одном ежемесячном журнале, не имевшем ничего общего с политикой. Он надеялся, что его раскупят русские женщины-эмигрантки, остановившиеся в лондонском Ист-Энде. Такого рода публикациями Владимир подрабатывал себе на жизнь, но по понятным причинам стремился держать это обстоятельство в тайне от своих соседей. Именно из этих денег он и заплатил тогда монетой в полсоверена за выпивку в закусочной. На самом деле, Ватсон, он подписывал свои произведения весьма странным псевдонимом — княгиня Татьяна Ивановна. Так что и это имя можно считать еще одним вымыслом, с которым мне пришлось столкнуться во время расследования этого заковыристого дела.

Вскоре прибыл инспектор Гаджен в сопровождении сержанта и нескольких констеблей. Видимо, он был неплохим служакой, хотя продолжал твердо верить в то, что убийство Анны Полтавы было делом рук банды Мэйсона. Помнится, мне тогда даже стало его жаль. Ведь Гаджену пришлось столкнуться с несколькими невероятными превращениями, напоминавшими самый настоящий фарс, в последней сцене которого все маски с его участников наконец были сорваны. Я оказался вовсе не глухонемым русским крестьянином, а весьма привлекательная мисс Роза Зубатова, к которой, как я понимаю, инспектор Гаджен испытывал интерес с самого начала расследования, вдруг превратилась в секретного агента царской охранки Илью Родзянко. Но даже когда выяснилось истинное положение вещей, потребовалось немало усилий, чтобы убедить инспектора в достоверности происходящего.

— Надо же, — потрясенно сказал он мне, — вы можете говорить по-английски!

— Конечно, могу, — ответил я. — Мое имя — Шерлок Холмс, и в качестве частного детектива я был приглашен графом Николаем Плехановым для расследования убийства Анны Полтавы.

Разоблачение Розы Зубатовой — или Ильи Родзянко — привело инспектора в еще большее замешательство. Он не мог в это поверить до тех пор, пока мы не завершили обыск ее, точнее говоря, его комнаты, где были найдены кошелек, принадлежавший Анне Полтаве, длинный черный плащ, широкополая шляпа, а также накладная борода и связка отмычек. Лишь после этого Родзянко был арестован и в наручниках препровожден в участок.

Позже я узнал, что полиция послала за Моффатом, который опознал в Родзянко, одетом в плащ и шляпу, и с наклеенной бородой того человека, который ночью крадучись проходил около дома на Стэнли-стрит.

Припертый к стене неопровержимыми доказательствами, Родзянко признался в убийстве Анны Полтавы. По всей вероятности, она, как и я, заподозрила в чем-то Розу, точнее говоря, Илью, как я теперь буду его называть, чтобы в дальнейшем избежать недоразумений. И обыскала его комнату, когда он отсутствовал, однако забыла положить точно на то же место какие-то бумаги. Поскольку лишь у экономки были ключи от всех комнат в доме, Илья сразу же догадался, кто рылся в его вещах. Опасаясь, что пожилая женщина выдаст, Родзянко убил ее именно так, как я уже описал, а кошелек забрал, чтобы создать впечатление ограбления. Затем он оставил следы взлома на внешней стороне оконной рамы. Цель его ожидания какого-нибудь прохожего состояла в том, чтобы как полиции, так и жильцам дома внушить мысль о том, что убийство было делом рук постороннего бородатого человека.

Вот таким образом, дорогой Ватсон, дело об убийстве русской старухи удалось раскрыть быстро и успешно. Тем не менее оставалась еще одна, последняя загадка.

Думаю, Ватсон, вам интересно узнать, был ли среди постояльцев, живущих в доме на Стэнли-стрит, человек, совершивший покушение на шефа Полиции в Одессе. Не хотите угадать, кто это мог быть?

— Ну что вы, Холмс! — стал протестовать я. — На это у меня не хватит воображения. Там было так много народу, а запомнить русские имена очень непросто.

— Имя убийцы очень легкое. Попытайтесь, мой дорогой друг, сделайте мне такое одолжение.

— Ну что ж, — сказал я, втягиваясь в эту игру. — Кого бы мне выбрать? Пусть это будет сапожник, у которого хворала жена.

Холмс громко и заразительно расхохотался.

— Вы ошиблись, мой дорогой друг. Это был не кто иной, как Ольга Лескова.

— Ольга? Та самая толстушка, которая все время подкармливала вас булочками?

— Она самая! Вы можете себе представить более невероятного нигилиста? В том всеобщем смятении, которое воцарилось в доме после разоблачения Родзянко, никто не обратил внимания на то, что она спокойно упаковала вещи и ушла, несомненно опасаясь, что следующее разоблачение коснется непосредственно ее. Позже граф Николай рассказал мне, что Ольга взяла билет в Америку и там бесследно затерялась среди миллионов других эмигрантов. Возможно, она открыла какую-нибудь закусочную в Канзас-Сити или русский ресторан в Бронксе.

А теперь, мой дорогой Ватсон, если вы мне поможете запихнуть все папки обратно в этот ящик, я отнесу его к себе в спальню.