— Кто б мне дал тех поганцев, что страху навели, — злобно зашипел трескучий голос позади. — Достать бы с того света да башку свернуть.

Арэн, напротив, не торопился с выводами. Он спрыгнул с коня, заглянул в несколько домов, что попались на пути первыми. Несмотря на затишье, что-то продолжало волновать его. На всякий случай дасириец оголил меч.

Побродив по брошенной деревне, не найдя никаких следов людоедов, северяне собрались вокруг Арэна. Он задумчиво разглядывал горстку мокрой золы в Большом очаге и думал, почему тревога никак не уймется. Выходило так, что, столкнувшись с мохнатыми громадинами, шараши передумали нападать на деревушку. Или все-таки прошли ничего не тронув?

— Неспокойно мне, — сказал он. Присел к очагу и подковырнул золу.

— Глядите-ка, — Крос оказался рядом и сунул руку в пепел, осторожно, будто нашел драгоценность, вынул кривую обугленную корягу, пряча один ее бок ладонью.

На самом краешке обломанной ветки тлел крошечный, едва живой огонь. Арэн снова почесал зудящую щетину, подумав, что теперь-то северяне непременно захотят вернуться, увидав, что Большой очаг родил пламень. Так и стало. Мужчины во все глотки принялись хвалить Снежного заступника Артума, благоговейно глядели на покрасневший кусок ветки и твердили, что можно возвращаться по домам.

— Ярик Мудрый филин отвел напасть, — приговаривали они, будто забыли другие слова.

Кто-то напомнил про мамонтов и этому тоже приписали божественный промысел и заступничество славного предка. Арэн хотел напомнить, что мамонт-то был всего один, к тому ж молодой, но, поразмыслив, махнул рукой. Права была Миэ, ох как права: в Северных землях свои устои, свои порядки. Они даже не от крови Перворожденных, народ, что родился в снегах и в снегах же закалился. Северяне не станут слушать, когда дело коснется их традиций и обычаев, хоть сколько бы доводов он не привел.

— Нас Снежный направил, — добавил один из мужчин. — Чтоб показать, что предок наш отвел невзгоды. Пусть Гартис будет к нему милостив.

— Нужно отнести весть остальным.

— Эх, жаль только скотину перевели. — Крос с досадой подергал косицы в бороде.

— Зато шкуры целы, — ответил ему чей-то голос. — Весна нынче пришла, яки вернутся и буйволы, не пропадем. А там глядишь и ярмарки пойдут, соберем у кого что есть закупим овец и коз на развод.

Арэн грубо перебил их, отчего-то раздосадованный на себя. В отличие от северян, которые уже и думать забыли об осторожности, он продолжал прислушиваться к каждому шороху. Нутро завертелось, будто в нем поселился червь. Засвербела гадкая мыслишка: вот бы сейчас из-за домов выбралась орда людоедов. Тогда бы он не чувствовал себя так, будто лишь его поспешность стала причиной стольких смертей. Но Яркия дышала покоем.

Тот, что отыскал огонь в Большом очаге, обшарил несколько домов и вернулся с факелом. Мужчина прытко поджег смоляную головешку факела от тлеющей ветки, пламя вдохнуло всей грудью, разрослось живым цветком.

— Возвращаемся, — бросил Арэн и сел в седло.

Северяне последовали его примеру. Ехали неспеша, боясь сбить драгоценное пламя. Снова наткнувшись на тушу мамонта. Дружно поворотили носы от зловония, что ширилось вокруг животного как пошесть. Кое-где шкура мамонта расползлась, будто животное гнило уж не один день, в буром мясе копошились личинки. Арэн решил, что они завелись внутри еще до того, как зверь издох. Мужчины поскорее миновали порченное место, северяне в который раз прокляли Шараяну и ее отродий.

А потом им наперерез выехали всадники. Арэн не сразу заметил трех женщин на коротконогих лошадях. Как только всадницы приблизились и стали видны их заплетенные косами волосы, деревенские спрыгнули с лошадей и отдали уважительные поклоны. Косы всех всадниц густо переплела седина, однако они были не так стары, как Мудрая. Одна из них, в накидке с лисьей каймой, приветствовала путников, те ответили пожеланиями вечной мудрости и долгих лет.

— Кто вы? — спросила всадница. Говорила она на северном диалекте, но Арэн с горем пополам разбирал ее слова.

— Мы из Яркии, Мудрая, — на северном же ответил за всех Крос.

Женщины переглянулись, будто безмолвно совершили короткий разговор. Арэн начинал волноваться: разговор мог затянуться, если северяне и дальше будут обмениваться вопросами и традиционными пожеланиями, а между тем оставлять лагерь надолго было неразумно. Мысли постоянно возвращались к гниющей туше и нетронутой деревне. Вероятнее всего, что шарашам пришлось искать другую дорогу на север. Вдобавок, у дасирийца снова разболелась ушибленная голова, он стиснул челюсти до зубного скрежета и попытался заставить себя вслушаться в разговор. Они продолжали говорить родной речью, Арэн едва ли понимал больше двух-трех слов из десятка, но суть уловил. Мудрые выехали из Высокого леса, что был по ту сторону разбитого тракта, повернули на восток, чтоб миновать расселину, там застали снежный буран и потому задержались в дороге. Дасирийца так и подмывало спросить, почему же они не заговорили погоду, не повернули ветер, но он скорее проглотил бы язык, чем обронил хоть слово.

Разговор продолжался. Северяне коротко рассказали, что произошло. Зашли издалека, начав с того, как в деревню приехали чужестранцы, а с ними и девушка с черной отметиной Шараяны. И если про Арэна и остальных мужчины говорили уважительно, то всякое упоминание девочки-файари заставляло их кривиться. Даже история с призванным духом-защитником звучала в их устах иначе. Все в купе дало Арэну еще один повод уяснить — северяне скорее умрут, отдаваясь воле традиций и обычаев, чем примут помощь от недостойного. Станут ли слушать Хани в Сьёрге? И станет ли владыка Северных земель слушать его самого? Тубы с письмами всегда были при нем, Арэн постоянно проверял, на месте ли важные послания. И, случись так, что мгновения его жизни будут сочтены, ему хватит и предсмертного вдоха, чтоб двумя словами сделать свитки непригодными для чтения. Юшана и Шаам-старший предпочли перестраховаться. Уезжая, Арэну подумал, что отца скорее огорчит отказ Конунга, чем смерть сына. С того дня прошло много времени, но он лишь укрепился в своем мнении.

— Чужестранец? — На общей речи обратилась к дасирийцу старуха в лисьих мехах.

— Я из Дасирии, Арэн из рода Шаам.

— Что за печаль у тебя к Конунгу? — спросила ее сестра, всем видом выказывая недоверие.

— Еду, чтоб предупредить о дшиверских варварах, которые вскоре придут и к северным границам. Если владыке Севера будет угодно заключить военный союз с Дасирийской империей, то мощи наших держав хватит, чтоб вышвырнуть дшиверцев туда, где им самое место — в черное царство Гартиса.

Арэн так часто повторял себе, что лжет лишь во имя благой цели, что вскоре его перестали мучить угрызения совести и благородная кровь. Да и сказанное было отчасти правдой — дшиверцы медленно, но уверенно подбирались к границам империи дасириев. Только рхельский шакал предпочел налаживать мир с западными родичами. Чтоб подкрепить поездку Арэна из Шаам настоящим поводом, и не вызвать ненужных подозрений, заинтересованной знати хватило кратов, чтоб подкупить кого нужно в военном совете. В итоге из шести военачальников первой руки, четверо высказались за то, чтоб отправить кого посмелее в Артум, разведать, что на уме у Конунга. Арэн не сказал правды даже друзьям.

Мудрая покачала головой, ничего не сказав. Дасирийцу оставалось лишь гадать, чтобы это могло значить. Он все чаще посматривал в сторону моря, силясь поймать каждый миг уходящего на покой солнца, чтоб разглядеть хоть что-то.

— Мы не видели шарашей, и следов их не углядели, — отвечала одна из троих, тонкая, будто жердь, наверное, самая высокая из них. Ее длинный нос выпирал вперед, будто киль корабля. Арэну Мудрая показалась странно похожей на цаплю — такая же важная в своей неторопливости. — Наткнулись только на дохлых мамонтов. Все были порченными, как тот, который нынче встретился вам.

— Значит стадо все-таки спугнуло людоедов, — самому себе сказал Арэн.