— Ну, вы тут обустраивайтесь и приходите к конторе. Чай сварим или другу каку пищу. Варька, однако, хлеба приволокет.
Вскоре весь табор собрался возле «конторы».
Под огромным чугунным котлом уже трещал костер.
Федосей Матвеевич вспорол ножом огромную банку сгущенного молока и опрокинул ее почти всю в кипящую воду.
По лесу поплыл густой, по-домашнему приятный запах свежего чая.
Тут и Варя приспела. Ее увидели еще издали, на реке.
Варя бесстрашно стояла на корме узенькой юркой лодки. В руках ее поблескивало длинное легкое весло.
Варя причалила к берегу, бросила цепь на корягу и, перекладывая тяжелый мешок с одного плеча на другое, пошла к косогору.
Дочь Георгия Лукича Варя по виду была одних лет с Глебом.
Волосы у Вари прямые и белые, как солома, лицо смуглое, а вся она какая-то задиристая и озорная. Пришла, развернула мешок с хлебом на дощатом столе и сказала:
— Здравствуйте. Я вам хлеба принесла. — А потом отщипнула пальцами зажаренную краюшку и подала Глебу: — Попробуй. Вот какой вкусный!
Хлеб и в самом деле был хорош. Мягкий, душистый, еще сохранивший душное печное тепло.
После чая десятиклассники затянули песню.
Слова у песни веселые, а Глебу было почему-то грустно. Может быть, потому, что вспомнился разговор в вагоне.
Ну и тип же все-таки этот Георгий Лукич!..
К пригорюнившемуся Глебу подошла Варя и бесцеремонно дернула его за плечо:
— Ну что — приехал?
Глупее вопроса и не придумаешь. Глеб хотел смолчать, но передумал:
— Ну да, приехал. Разве не видишь?
Варя села рядом и, заглядывая ему в лицо озорными, смешливыми глазами, спросила:
— Федосей Матвеевич рассказывал про отца?
— Ничего он не рассказывал. А тебе зачем?
— Ну и врешь. Сама знаю, что рассказывал. — Помолчала, а потом хрюкнула под нос и добавила: — Это я телефонные провода пообрывала.
— Какие провода?
— А такие. Только стал отец в трубку кричать и детишками вас обзывать, я полезла на сосну и пообрывала.
— А откуда ты знаешь, что это про нас?
— Знаю. Отцу еще раньше бумага пришла. Там и про тебя тоже написано.
— Ну, это ты уж совсем врешь!
— Не, я не вру. Я даже сейчас помню.
Варя зажмурила глаза и будто бы по бумаге продекламировала:
— «Окажите содействие тов. Бабкину Л.Е. в благоустройстве его малолетнего брата тов. Бабкина Г.Е.». А потом я тебя тут увидела и сразу догадалась, что это ты тов. Бабкин Г.Е.
Глебу стало очень приятно. И оттого, что о нем писали в какой-то бумаге, и оттого, что Варя оборвала провода. Хоть и девчонка, а дружить с ней, кажется, все-таки можно. Не то, что Колька Пухов...
— Ты мне поможешь провода починить? — прервала Варя Глебово раздумье. — Я их потрогала, а они кусаются. Там электричество?
— Ну да, электричество... Лучше не надо чинить. А то он снова начнет по телефону...
Варя рассмеялась:
— Вот чудак! Он же совсем не страшный. Он только на вид сердитый, а так он добрый!
«Добрый»! Лучше бы уж молчала. И так видно!
Они еще долго сидели в сторонке. Варя рассказывала про себя, а Глеб слушал и клевал носом.
Небо уже давно потемнело. Одна за другой зажигались звезды, а ребята все пели и пели...
Варя была совсем и не сирота, как вначале подумал Глеб. Где-то в деревне у нее была мать. Мать сейчас лежала в больнице и обещала привезти оттуда мальчика или девочку. Но мальчика все-таки лучше... Варя начала объяснять, почему мальчик лучше девочки, а потом запуталась и смолкла. Видимо, и она уже хотела спать.
Глеб едва дотащился до своего вагона. Упал на кровать и в ту же минуту уснул.
Ночью Глеб проснулся и услышал на крыше тихий, вкрадчивый шорох. Шел дождь. Он то смолкал, будто к чему-то прислушивался, то вдруг снова начинал топотать по железу мелкими глухими шажками.
За окном, озаряя черную сумрачную реку и примолкшие нелюдимые боры, вспыхивали зарницы.
Разбуженные дождем, снова пришли и стали у изголовья прежние обиды и огорчения.
Глеб накрылся с головой одеялом и тихо, чтобы не услышал Лука, заплакал...
Глава пятая
Варя примчалась к вагону чуть свет.
Стала перед окошком и кричит:
— Глеб, ты встал или ты не встал?
Ну несчастье! Поспать и то не дают...
От этого крика проснулись и Сережа Ежиков, и Лука. Зашевелились и за стенкой.
— Что же это такое, л-лорды? — послышался недовольный голос Димки Кучерова. — Если эта девчонка не замолчит, я напишу на нее жалобу.
А Варя не унималась:
— Глеб, ты встал или ты не встал?
Тут уж не до сна.
Глеб оделся и вышел из вагона. А на дворе почти ночь.
В небе нехотя догорали последние звезды, на востоке чуть теплилась блеклая, холодная заря.
— Чего так рано? — зевая, спросил Глеб.
— А я уже наспалась. Пошли провода чинить.
— Что ли, их днем нельзя починить?
— Не, Глеб, днем нельзя. Папа увидит, так он тебе даст провода. Он и так злой-презлой приехал.
— Ночью?
— Ага. Сначала я думала, что это гром, а это он в дверь кулаками стучит. Я посмотрела на него и говорю: «Ты зачем такой надутый? Обратно будешь их выгонять?» А он говорит: «Это не твое дело». А я говорю: «Раз не мое дело, так я уйду и рубашек тебе не буду стирать. Уйду к маме и буду там нянчить мальчика или девочку. А ты тут без меня пропадешь».
— А он что?
— Ничего. Он знает, какая я отчаянная. Он говорит: «Если они будут хорошо работать, пускай работают, а нет, так я их сразу турну».
Хо-хо! Луку турнешь! Лука такой, что и сам кого хочешь может турнуть!
А вообще он зря пообещал чинить телефон.
Подумаешь, телефон ему исправляй! И без телефона проживет.
Но теперь идти на попятную было неудобно.
— Ладно уж, пошли, — неохотно сказал Глеб.
В «конторе» еще все было тихо. Георгий Лукич, очевидно, спал.
— Вон-на, видишь? — указала Варя на верхушку сосны.
Среди ветвей белели две кафельные чашечки и болтались оборванные провода.
«Ну прямо кошка!» — подумал Глеб.
Лазать по деревьям Глебу не привыкать. Он снял сапоги, плюнул в ладони и начал карабкаться.
Пыхтел, сопел. Даже выругался потихоньку. Но добрался.
Первый проводок он присоединил быстро, а со вторым пришлось повозиться. И рукой уж его доставал, и веткой — никак не достанешь.
— Оборвать и то как следует не смогла! — сердито сказал Глеб стоящей внизу Варе.
— Я как следует оборвала. Ты не можешь, так ты не берись.
Но все-таки он зацепил сучком второй проводок, присоединил его и спрыгнул на землю.
Спать после такой зарядки Глебу совсем расхотелось.
Постояли с Варей, подумали и побрели по тайге.
— Ты расскажи что-нибудь, — попросила Варя. — Я люблю, когда рассказывают.
Рассказывать было нечего. Там, где еще недавно жил Глеб, была тайга, и тут тайга. И в жизни у него пока ничего такого не случилось.
Вот разве про море и про Никополь...
Сначала Глеб рассказал Варе про море, про корабли, на которых каждый день можно совершать героические подвиги, а потом начал про Никополь и про то, какие там растут сладкие, расчудесные вишни.
Варя слушала очень внимательно, не перебивая.
Глаза ее вдруг стали какие-то строгие, задумчивые. Совсем не такие, как раньше.
Она долго шла молча, а потом остановилась, виновато посмотрела на Глеба и причмокнула губами.
-— Ты чего? — удивился Глеб.
Варя помедлила и очень тихо сказала:
— Вишен охота...
Глебу от этого признания стало как-то совсем скучно.
Там море, там героические подвиги, а тут что? Тут совсем ничего. Только тайга и этот Георгий Лукич, который ждет не дождется, чтобы выгнать их всех в шею.
— А ты бы поехала к морю насовсем? — спросил Глеб.
Варя подумала и отрицательно мотнула головой:
