Теперь она словно повторяла слова какого-то адвоката.

— Ленни попал в неприятности?

— Откуда вы знаете?

— Это вас не касается. Рассказывайте.

— Занялся кражами на пляжах — связался с какой-то бандой, бывшей в Клермоне. Никого не поймали, только его. Я все объяснила судье, и мистер Гольдер тоже. А судья! Обещал быть снисходительным, но отправил Ленни в исправительную колонию.

— Мог назначить ещё и телесные наказания, — заметил Краммер.

— Пожалуй, вы правы.

— Разумеется. Но что стало с Тесси? Она продолжала учиться музыке?

— Тот проклятый бельгиец меня доконал!

Неожиданный взрыв эмоций подействовал на неё благотворно. Миссис Френсис даже улыбнулась. Крамер наклонился к ней.

— Я уверена, если бы не он, ничего подобного бы не случилось.

— Поэтому я все должен знать. Она кивнула.

— Поймите, очень тяжело рассказывать такие вещи о собственной дочери… Крамер ждал.

— Я пошла к тому человеку и сказала, что Тесси уже не сможет ходить на уроки, потому что у нас больше нет денег. Он, казалось, был потрясен, что такое могло произойти, и сказал мне, что будет давать Тесси уроки даром. Я знала, что как большинство иностранцев, он либерал, но такое было уже слишком. Он говорил, его долг художника, то есть музыканта, не дать пропасть таланту Тесси. В конце концов, сказал он, есть вещи важнее денег. Я часто думала о его словах. Ох, как он был прав.

Под её пристальным взглядом Крамер даже сгорбился, чувствуя себя как-то неловко. Эта старая женщина странно влияла на него.

— Я все понял. Как вы узнали?

— Мне сказала жена того бельгийца. Заявила, что если это повторится, сообщит в полицию. И донесла бы, я знаю этот тип женщин.

— И что было дальше?

— Мне нужно было решать все самой, не так ли? В тот же вечер я заперлась с Тесси и выложила ей все начистоту. Если бы вы видели… просто ужасно. Я не узнавала свою Тесси.

— Что она сказала, Гледис?

— Уже не помню. Что ей все равно… что ей теперь ничего не нужно. Что будет спать с любым мужчиной, если он может дать то, что ей нужно. Что жизнь её кончена, что никогда ей не добиться того, о чем мечтала. Она проклинала меня за то, что произвела её на свет.

— Это ужасно. Но ведь это не ваша вина?

— У вас есть дети? Крамер покачал головой.

— Тогда вам меня не понять. А тут вдруг соседка как-то в шутку сказала, что, мол, мы корчим из себя белых, и я вдруг увидела в этом известный шанс для Тесси.

— А что об этом думала она?

— Была в восторге. Снова стала моей прежней девочкой, и все говорила о тех чудных вещах, которые она сможет себе купить. Я обещала ей, что не буду пытаться встретиться с ней.

— Для вас это должно было быть тяжело.

— Нет. Я сказала себе, что так искупаю свою вину.

— И что дальше?

— Тесси просто уехала. Два года назад. Я не спрашивала, куда.

— А Ленни ? Что он делал? Как на все это отреагировал?

— Тогда он ещё был в колонии. Когда вернулся, я рассказала, и он был вне себя. Грозил убить её за то, что меня бросила.

Крамер небрежно спросил:

— У вашего Ленни бурный темперамент, да?

— И ещё какой! В жизни такого не видела. Не знаю, в кого он, мой Пат был спокойнейшим человеком на свете. Но Ленни любил свою мамочку и считал поступок Тесси предательством. Но только до тех пор, пока я ему не рассказала.

— И как он это воспринял?

— Долго молчал, очень долго. Потом пришел ко мне в кухню и сказал, что это и к лучшему, что она уехала. Что в семье уже хватает несчастий…

У Крамера затекло все тело. Встав, он потянулся и снова упал в кресло. Ободряюще улыбнулся.

— Пожалуй, пора заканчивать, Гледис. Многое мы уже выяснили. Скажите, как вы узнали, что Тереза Ле Руке — ваша дочь?

Миссис Френсис горько усмехнулась.

— Потому что это имя я сама ей выбрала. Только этого я от неё хотела. Хотела знать, если вдруг с ней что-то случится, или если вдруг станет знаменитой.

— И, вы прочитали заметку в "Газетт"?

— Нет, я газет не получаю. Ленни пришел и сказал мне.

— Так он тоже ушел из дому?

— Он за белого себя не выдавал, если вы это имеете ввиду.

— Нет, не это.

— Ленни — хороший мальчик. Но он уже взрослый, и ему нужен свой дом.

— Понятно.

— Как я уже сказала, Ленни пришел ко мне позавчера утром и рассказал о траурном объявлении. Я просила, чтобы он сразу отвез меня на машине, чтобы успеть на похороны, но он не согласился.

— Почему же?

— Потому, — сказал он, — что мы могли нарваться на неприятности. Что нам может сделать полиция? — спросила его я. А он — мол лучше будет, если я не поеду, хотя мне и тяжело. Я знала, что он боится за место.

— Ага. Где он работает?

— Не знаю точно, он мне никогда не говорил. Знаете, я думаю, он немного стесняется — видно, какая-то типичная работа для цветных. Потому я его никогда прямо и не спрашивала. У него такие же права на личную жизнь, как и у сестры — но вам обязательно все это нужно знать?.

— Лучше до сказывайте все поскорее, Гледис.

— Ладно. Ленни говорил, чтобы я не расстраивалась, он, мол, устроит, чтобы в крематорий от меня доставили цветы. Что можно оставить их там без визитки и никто ничего не узнает. Он хорошо ко мне относится. Но потом он уехал и я одна пошла в церковь.

Крамер достал газетную вырезку и положил ей на колени.

— Это тоже он вам показал? Она медленно подняла листок.

— Ленни я больше не видела. Нет, это получилось вот как: вчера утром я решила достать ту газету с траурным объявлением. Хотелось иметь хоть что-то, что можно видеть.

Спросила в городе, где достать треккерсбургские газеты, мне сказали, на вокзале. Я была так взволнованна, понимаете, что даже не подумала, что её давно похоронили и в газетах ничего не будет. И тут я заметила это…

— Да, это было потрясением. Вы постарались найти Ленни?

— Нет, он никогда бы не дал мне приехать, но я должна была, должна… все выяснить. Кроме того, я не знала, где он живет.

Вот оно что. Она принесла ещё одну жертву, позволила ему уединиться. Оба чудных ребенка оставили её.

— Ленни будет вне себя, когда узнает, что произошло, — спокойно добавила миссис Френсис.

Муса уже больше  часа расхаживал по комнате взад-вперед. По крайней мере Гопал так судил по тем глухим, тяжелым звукам, что доносились сверху. Стоя за прилавком, он как завороженный смотрел на потолок. Тот пока держался, но одна из неоновых ламп от сотрясения начала подмаргивать. Случилось что-то исключительное — обычно жилец был настолько ленив, что даже горшок оставался в шкафу.

В лавку вошел покупатель, белый парень в модной рубашке, джинсах и ботинках дорогой шведской кожи. Гопалу он был незнаком.

— Мне винограду, пожалуйста.

— Фунт или два?

— Фунт.

Виноград ему нужен не был, Гопал это знал. Но в хозяйстве всякая мелочь пригодится. Бросив кисть на грязную чашку весов, он её взвесил и уложил в коричневый бумажный пакет.

— Что еще, сэр?

Известное дело, Гопал прекрасно понимал, как смущал юношу его презрительный взгляд, но, несомненно, это было лучше, чем осуждающий взгляд продавца в аптеке.

— Два, пожалуйста.

Гопал полез под прилавок, нащупал пару презервативов и сунул их в пакет с виноградом.

— Один ранд пятьдесят, сэр.

Юноша молча заплатил.

Гопал с удовольствием проводил его взглядом до сверкавшего лаком автомобиля на другой стороне Тричаард Стрит, который с ревом сорвался с места. Эти всегда так нервничают.

Топот наверху прекратился. Гопал отвернулся от окна как раз вовремя, чтобы увидеть как Муса, вырядившись в лучший костюм, снимает с полки пакет арахиса. Не иначе спустился сверху на цыпочках, как Фантом-Мститель из этих его комиксов.

— Стой! — Гопал, щелкнув пальцами, протянул руку. К его огромному изумлению Муса вложил в неё одно-рандовую бумажку.