— Как всегда.

— Ну что, Пятница? — Зонди уставился в сторону.

— Не настолько, чтобы не слушать сериал о Сприн-гбуке, а?

Между папками с делами был кое-как спрятан транзисторный приемник.

— Так что вам надо?

Некоторые из этих парней в униформе так ненавидели криминальную полицию, как будто верили всяким россказням о развратных блондинках и гоночных автомобилях. Они не брали в расчет те долгие часы, по сравнению с которыми их восьмичасовая работа выглядела как синекура для пенсионеров. И ещё они забывали, что чаще всего сами рвались попасть в "криминалку", но не выдержали испытательного срока. Сержант Гроббелаар был как раз такой случай. Он впал в панику, когда арестованный в наручниках пытался сбежать из комнаты, где его допрашивали. Та пуля отправила его обратно в патрульные.

— Кто сегодня дежурный офицер?

— Капитан Джонс.

— Позвоните ему.

— Он будет недоволен, ведь он простыл и хотел пораньше лечь.

— Позвоните ему. И поживее. Гроббелаар вернулся от телефона.

— Занято.

— Так наберите снова.

Крамер развернул газету. Это была "Дейли Пост", официоз колониальных времен, а теперь — бульварный листок, который годился только на гвоздь. Внимательно просмотрел заголовки. Отлично, полковник одолел искушение. Об этом деле — ни слова. Пробежал глазами внутренние страницы, чуть задержавшись на спортивной колонке. Потом вспомнил о рубрике "последние новости" на последней странице. Зашуршав газетой, радостно осклабился.

Зонди подошел ближе.

— Ну-ка посмотри!

Зонди взглянул и увидел маленькую заметку: "Сегодня утром на треккерсбургском рынке за драку арестованы пятнадцать цветных. Один полицейский ранен."

— Можете сами  попробовать, — пробурчал Гроббелаар, грохнув трубкой. Он ещё больше злился, не понимая, чего ржут эти двое.

— Дайте мне книгу донесений, — велел Крамер. Гроббелаар даже не шелохнулся, хотя книга донесений лежала на соседнем столе.

— Что вы хотите узнать?

— Драка на рынке — известно, кого задержали?

— Да каких-то бродяг. Кумал их записывал.

— Где он?

— Кумал! — заорал Гроббелаар. Двери на веранду открылись и констебль Кумал просунул в них голову.

— Простите, сержант?

— Иди сюда, с тобой хотят поговорить из криминалки.

— Но мне нужно конвоировать заключенных на поезд. Крамер поднял руку.

— Ты только скажи, Кумал, кого ты забрал на рынке?

— Одну шпану.

— Но кого именно, павиан проклятый?

— Дили Френсис, Боб Джафини, Трумен Ситоле, Гершвин Мкизе, Банана…

— А ну-ка книгу, и поживее.

Теперь Гроббелаар ничего поделать не мог. Книга донесений, открытая на нужной странице, с грохотом легла перед Крамером.

— Здесь внизу, — заметил Зонди, — есть запись, что "додж" забрала дорожная служба.

Крамер ещё раз прочитал список имен. Потом повернулся к Гроббелаару.

— Приведите Мкизи.

— Кумал занят, — ответил тот. — Идите сами. — Но связку ключей осмотрительно бросил Зонди.

Общением с ним Крамер был сыт по горло, поэтому тоже решил уйти. Догнал он Зонди в длинном полутемном коридоре, где их шаги эхом отражались от высоких сводов. Управление полиции было выстроено ещё в те времена, когда полицейские ездили верхом, и строитель постарался, чтобы тут мог проскакать конный патруль с поднятыми пиками.

Молодой констебль-негр, дежуривший перед блоком камер, приветствовал их с преувеличенной сердечностью часового, вздремнувшего на посту. Повернув выключатель в нише и взяв ключи, он распахнул металлическую дверь. Потом последовала обычная пауза, чтобы привыкнуть к спертому духу внутри. Крамера, правда, эти запахи не пугали, скорее, вызывали ностальгические воспоминания о халатике некоей санитарки, часто служившем ему подушкой.

У трех камер слева были особые засовы с висячими замками, заведенные на дверях политических после побега Гольдберга. Оттуда не доносилось ни звука. Чуть дальше находились ещё три камеры для белых. Стражник остановился у средней и выразительно постучал пальцем по глазку. Крамер открыл его и заглянул внутрь.

Растерзанный мужчина лет сорока валялся на полу на кокосовой циновке, пьяно стоная и ругаясь. Лишенные ремня брюки сползли до самых ободранных коленей.

— Черная шлюха, — вдруг вполне отчетливо выговорил узник.

Стражник расхохотался и подмигнул. Видно, Гроббелаар уже имел шанс насладиться этим зрелищем.

— Я тебя люблю, черная шлюха, я тебя хочу, — рыдал узник, катаясь по полу, чтобы задушить свою похоть.

— Он нарушил общественную мораль, — пояснил стражник, и деланно рассмеялся, пожимая плечами и явно подражая Гроббелаару.

Крамер сжал кулаки, но тут Зонди совершил благой поступок, изо все сил наступив каблуком на начищенный до блеска ботинок стражника.

Узник полностью отключился. Крамер снова взглянул на него. Человека этого он откуда-то знал. А, вот оно— железнодорожный кассир. Тот, который всегда был предельно любезен, словно сожалел, что не может поехать с вами, и вообще вел себя по-приятельски. Теперь с ним покончено, покончено навсегда.

Никто не захочет иметь с ним дело, по крайней мере, не в общественном месте. А женщина вряд ли была проституткой, скорее такой мягкой ласковой кошечкой со смазливой мордашкой. Если он не женат, все не так плохо. Не поскупись он на хорошего адвоката, может легко отделаться. Но в глазах общества он человек конченный. Несчастный безумец…

— Мне нужен Гершвин Мкизе, — Крамер захлопнул глазок.

Стражник был поражен. Чуть замешкавшись, приготовил дубинку и проводил их за угол, к камерам для цветных.

Оттуда доносились какие-то шорохи, и стражник заорал, чтобы все улеглись и замерли. Потом, открыв замок, отступил назад. Тренированным движением дубинки поднял щеколду, потому шагнул вперед и пинком распахнул дверь.

В камере было десятка три заключенных, половина из них, сидя, моргала отвыкшими от света глазами. Какой-то старик тут же свернул свой матрас, видно решив, что уже утро. Доносился оттуда только храп.

Отступив в сторону, стражник показал в угол. Но нужды в этом не было. Гершвин, его амбал и шофер, все в желтых костюмах, выделялись у стены как три дорожных знака в тумане.

Крамер тут же кое-что заметил: что те не спали, только прикидывались, что Гершвин возлежал на пяти матрасах, а рядом четыре подростка лежали на голом бетонном полу; амбал с шофером, оба в засохшей крови, видно решили, что для них сойдет и по три матраса.

— Убрать! — велел Крамер, указывая на заключенных, лежавших между ним и Гершвиным.

Зонди кивнул стражнику, чтобы тот оставался у двери, а сам пинками расчистил дорогу. Крамер обошел груду матрасов.

— Гершвин!

Амбал нервно заморгал.

— Гершвин Мкизе!

Между заключенными пролетел чуть слышный ропот. Стражник застучал дубинкой, веля умолкнуть.

— На выход, Гершвин.

И тут водитель сплюнул ему под ноги. Крамер тут же врезал ему в живот.

— Куда? — спросил Гершвин, когда его приятель скорчился на полу, глотая воздух. Амбал так сощурился, словно его сажали на кол.

— Не твое дело, — спокойно ответил Крамер.

— Нет, спасибо, шеф.

— Что?

— У меня такой адвокат-еврей, — нет слов! Он сказал: Гершвин…

— Сэм Шифринский? Адвокат тебе понадобится в Верховном суде.

— В Верховном суде? Из-за такой ерунды? Мистер Шифринский говорит, что у меня прекрасное алиби, что я просто шел через рынок, чтобы взглянуть на "додж" и…

Тут Гершвин заметил мину Зонди. Заметили её и другие заключенные и предпочли удалиться.

— Значит, Сэм говорит, что все будет в порядке, — сказал Крамер. — А знает он про Шу-Шу?

Рот Гершвина искривился. Взгляд Крамера он выдержал, не моргнув. Потом только взглянул на то, что Зонди швырнул на пол. На колос красной кафрской пшеницы.

— Этого добра там достаточно, — заметил Крамер. — Под бампером "доджа", который стоит в полиции.