— Нужно будет поставить справа ещё одно зеркало, — заметил Крамер. Зонди продолжал молчать.

Они мчались все также напропалую: вверх через старый центр с его пестрыми улицами и черепичными крышами, мимо тюрьмы для беспаспортных, под железнодорожным мостом и по четырехрядной автостраде. О том, куда они, собственно, направляются, не было сказано ни слова.

И хотя Крамер любил быструю езду, все же почувствовал облегчение при мысли, что километров через пять дорога сузится и начнется крутой подъем. Гнать можно было только в пределах Писхейвена, чтобы чувствительный взгляд белого водителя не оскорбляли сборища халуп, превращавшихся на скорости в разноцветную полосу, и заодно чтобы облегчить использование моторизованных отрядов полиции в случае волнений.

Но Зонди явно не собирался ехать так далеко. Перед поворотом притормозил и на проселок свернул уже на второй передаче. Поднявшееся за машиной облако багровой пыли двигалось в направлении старой фермы, стоявшей в паре километров от последних глинобитных домиков.

Крамер хорошо помнил это место. Год назад здесь произошло убийство, в драке один из батраков ткнул другого в шею складным ножом. Но теперь там было пусто, новых арендаторов не нашлось и власти махнули на ферму рукой. Несколько зданий бульдозер сравнял с землей, чтобы там не селились бездомные.

На вершине последнего бугра передок "шевроле" угодил на камень. Крамер только хотел предложить проверить, не потекло ли масло, когда заметил внизу в траве следы колес. Ничего не сказал, ибо Зонди увидел их тоже.

Метрах в пятидесяти следы кончались на следующем пыльном проселке. Зонди, не раздумывая, погнал по нему. По обе стороны тянулись заброшенные поля, которые сохраняли свой регулярный вид только благодаря все ещё действовавшим химическим средствам борьбы с сорняками. Продолжали действовать и забытые удобрения, судя по огромным кустам так называемой "кафрской пшеницы", раскинувшимся у дороги справа. Необычно высокие, они налились странным красноватым оттенком.

Следы от шин кончались метрах в десяти от этой чащи.

Зонди остановил машину, заглушил мотор. Стояла мертвая тишина. Такая, что когда Зонди сорвал стебель травы, Крамер услышал, как тот захрустел. Трава эта была необычной, и неудивительно, что Зонди, сын батрака, так легко распознал колос, застрявший в бампере "доджа".

Зонди нажал замок бардачка, дверца, клацнув, отворилась и Крамер увидел тонкий слой розовой пыли, покрывший все внутри. Писхейвенская пыль проникла всюду.

— Теперь понимаю: "додж" внутри был весь вычищен, кроме бардачка, потому ты в него и полез…

Не было смысла говорить с самим собой. Зонди уже продирался сквозь бурьян. Далеко он не ушел. Когда Крамер приблизился, над кустами кафрской пшеницы поднялось сверкающее облачко, отражавшее синеву неба, и распалось на рой воинственно жужжащих мух.

В пяти шагах от него сидел Шу-Шу, сидел там, где его бросили. Только теперь он стал раза в два толще. Солнце подгоняло все живое расти и размножаться. Шу-Шу был мертв, но миллионы бактерий пировали в его теле, которое страшно раздулось. Запах был ещё не слишком силен, а Крамеру с Зонди уже приходилось видеть подобные вещи. Поэтому, не обращая внимания на естественные процессы, он занялся поисками доказательств насильственной смерти. Их не было. Смерть была абсолютно естественной.

Разумеется, если не принимать во внимание то, что человека, полностью лишенного способности двигаться, оставили одного в совершенно безлюдном месте, огороженном указателями "Въезд и вход воспрещен". Солнце, муравьи и мухи — в том числе сонные мухи — сделали свое.

Но они старательно делали свое дело, чтобы Шу-Шу все же прервал свое долгое молчание.

Крамер повернул выключатель рации и отломил кусок шоколадки, которую протянул ему Зонди.

— Я жутко голоден, — сказал он. — Который час?

— Три.

— За Шу-Шу машина уже вышла, доктору Стридому нужно ещё кое-куда заехать — не иначе к какой-нибудь вдовушке. Думаю, часам к четырем мы вернемся.

— Почему вы не объявили розыск Гершвина, шеф?

— Гершвина? Потому что хочу, чтобы его нашел ты, дружище.

Зонди что-то проворчал, но сразу успокоился.

— Этим делом мы займемся сами. Я сказал полковнику все, что думаю, и он до смерти теперь перепуган тем, что своей болтовней насторожил убийцу.

— Да, теперь нам не дай Бог поскользнуться… 

— Ну, я-то все равно все свалю на своего черномазого!..

Они рассмеялись. Ворона, собиравшаяся нырнуть в кусты, предпочла убраться прочь. Над головой продолжали кружиться крючконосые стервятники, высматривавшие гниющее тело.

— Глаза у Шу-Шу все ещё на месте, — заметил Крамер.

— А вы думаете, почему птицы не садятся? Не уверены, ждут, когда он будет лежать. Он им до сих пор кажется недостаточно мертвым.

— Тогда как же ворона?

— Ну, это известный черный засранец!

— Подожди, как долго, по-твоему, ждут эти птицы?

— С той минуты, как Шу-Шу посадили под куст. День, может быть два. Сами видите, на солнце он довольно давно.

— А Гершвин сказал, что уехал он в горы в субботу. Интересно, что мы им заинтересовались только на третий день, после находки доктором Стридомом следа от спицы. Можно счесть это стечением обстоятельств.

— Как это, шеф?

— Ну, с делом Ле Руке тут нет ничего общего. Это все личные счеты Гершвина. О девушке никто ничего не должен был знать — зачем же тогда нарываться на неприятности и убирать свидетеля, которого все равно никто бы не стал искать?

Зонди развернул обертку от шоколадки и старательно её облизал. Потом скатал её в маленький серебряный шарик и щелчком послал в бабочку, пролетавшую рядом. Промазал.

— Не свидетеля, — сказал он. — Стукача.

— Думаешь? Шу-Шу никогда не проронил бы об этом ни слова.

— Ну и что? Узнай он о том, что они собирались с бедняжкой сделать…

— Думаешь, он нас бы предупредил? Зачем ему это?

— Да нет, шеф. Он бы выжидал. И продал нам информацию при условии, что мы спрятали бы его в безопасное место до тех пор, пока убийц не повесят. Полагаю, он был бы этому очень рад, шеф.

Крамер неторопливо закурил "лаки страйк".

— Но это была бы другая банда, так? Тот, со спицей, был из Йоганнесбурга.

— Так говорит доктор Стридом, возможно, у Шу-Шу были другие сведения.

— А если и не было, все равно речь шла об убийце, орудующем спицей, и для него в этом было все дело, так?

— Да, шеф.

— И избавился бы заодно от Гершвина?

— Похоже на то, шеф.

Зовди прикурил и задумался. Выглядел он очень довольным.

— Все это прекрасно, но почему тогда Шу-Шу не доложил сразу, когда его изувечили четыре года назад? Почему ждал все это время?

— Потому что они его не убили, оставили все-таки в живых, шеф, — как можно тактичнее напомнил Зонди Крамеру. — Тогда они получили бы максимум несколько лет тюрьмы, а потом разобрались бы с ним. Или это сделали бы их приятели.

Крамер содрогнулся.

— Приятели? Значит на этот раз ему пришлось бы заложить всех, чтобы иметь гарантию!

— Вот именно, шеф. И вашего белого тоже.

Господи, если ставки были так высоки, то они должны были быть уверены в безотказности метода, когда оставили калеку умирать на солнце.

Зонди по глазам понял его мысль.

— Вероятно, тут оставался кто-то, пока Шу-Шу не умер.

— Да, ты прав. И не будь под "доджем" тех колосков, ничего бы мы не нашли. И искать бы не стали.

Машина за Шу-Шу примчалась на такой бешеной скорости, словно за ней кто-то гнался. Сержанту Ван Ренсбергу каждую неделю приходилось подбирать до дюжины тел, остававшихся на асфальте после дорожных происшествий, и его езда была своего рода защитной реакцией. Как однажды заметил Крамер, с Ван Ренсбергом можно было чувствовать себя в безопасности, только если лежать на одних из носилок под брезентовым тентом, закрывавшим задок его "форда".