Каваноу вскарабкался на крыло и сел рядом с мужчиной, тяжело дыша. Тот задумчиво посмотрел на соседа и поднял левую руку. В ней был гаечный ключ.

Каваноу вздохнул. Успокаивающе подняв руку, он раскрыл бумажник и достал оттуда алмаз покрупнее.

Авиатор чуть-чуть опустил гаечный ключ.

Каваноу стал искать авторучку, но ее не оказалось. Заткнув пальцем ноздрю, из которой текла кровь, он разложил на поверхности крыла контурную карту Северной Америки.

Авиатор слегка поморщился, но наблюдал с интересом.

Каваноу провел между Соединенными Штатами и Мексикой границу и поставил к югу от нее крупную красную кляксу. Затем указал на самолет, на кляксу и протянул бриллиант.

Пилот помотал головой.

Каваноу добавил второй бриллиант.

Мужчина снова помотал головой. Он указал на самолет, изобразил, будто надевает на голову наушники, наклонил голову, как бы внимательно вслушиваясь, и еще раз помотал головой. "Нет радиосвязи".

Затем, выпрямив ладонь, он круто двинул ею кверху, а другой ладонью быстро резанул поперек горла. "Самоубийство".

Затем он изобразил какой-то невоенный салют. "Все равно спасибо".

Каваноу слез с крыла. Следующий пилот дал ему аналогичный ответ, и следующий; и еще один. До пятого Каваноу просто не добрался, так как, срезая себе путь под низким крылом, наткнулся на двух молча боровшихся джентльменов, которые с готовностью перенесли свою размолвку на него. Когда после кратковременной потери сознания фотограф пришел в себя, джентльмены уже куда-то делись, а вместе с ними и его бумажник с алмазами.

Каваноу побрел обратно к Манхэттену.

Время, проведенное во сне под эстакадой где-то в Квинсе, заняло у него двенадцать часов. Вообще говоря, даже орегонский баран сможет найти дорогу в Манхэттен, но сам уроженец Манхэттена потеряется где угодно вне своего острова. Каваноу умудрился пропустить мост Квинсборо, забрел на юг, в Бруклин, сам того не поняв (легче было сдохнуть), и накрутил шестьдесят кварталов лишку, сбившись с курса у Уильямсбургского моста. Так он через улицу Деланси угодил на Ловер-Ист-Сайд, что было не слишком большим достижением.

Следуя по пути наименьшего сопротивления и отчаянно тоскуя по цивилизации (то есть по центральным районам Нью-Йорка), Каваноу двигался на северо-запад по былой коровьей тропке, теперь называемой соответственно Бауэри, Четвертой авеню и Бродвеем. Помедлив только затем, чтобы обшмонать киоск типа "Соки-воды" на Юнион-сквер в поисках холодных котлет, он добрался до Сорок второй улицы в пол-одиннадцатого через двадцать три с половиной часа после прискорбного знакомства с Хулиганом.

Таймс-сквер, и так по утрам действующая на нервы, теперь была совсем печальной и какой-то незнакомой. Скудная струйка транспорта двигалась рывками. Стекла во всех автомобилях были подняты до упора, и не у одного пассажира Каваноу заметил в руках оружие. Толпы на загаженных тротуарах, казалось, не то что никуда не направлялись, они даже и не думали никуда направляться. Все просто слонялись, как бараны.

Книжные лавки пустовали, а их содержимое валялось на мостовой. Галантереи, кафетерии, аптеки... но самое удивительное - там и тут торговля продолжалась. На деньги по-прежнему можно было купить бутылку спиртного, пачку сигарет или банку консервов - все необходимое. Возникали проблемы с оценкой, но они решались достаточно просто и решительно: над каждым прилавком были выставлены основные товары, которыми лавка торговала, каждый с одной-двумя банкнотами. Сигареты Джордж Вашингтон. Литровая бутылка виски - Александр Гамильтон плюс Авраам Линкольн. Банка суррогатного мяса - Эндрю Джексон.

Открыли даже один кинотеатр. Там шел фестиваль фильмов Чарли Чаплина.

Каваноу чувствовал необыкновенную легкость в голове и какую-то бестелесность. Вавилон, великий город! - думал он; и вот где-то там, в беспросветной пропасти меж допотопным временем и нашей эрой, некогда мелькнул историк со своим свитком...

Теперь человеческая раса, по существу, получила то же самое. Нью-Йорк перестал быть городом, он просто-напросто превратился в сырой материал для археологических изысканий, стал кучей мусора. И снова, подумав о "Финнегане", Каваноу припомнил: "Что за шмилую старую шмалость тут зашмолили!"

Фотограф всматривался в лица окружающих, опустошенные новым горем горем молчания. Вот что бьет их всего больнее, подумал он. Бессловесность. Подумаешь, не могут читать - тут лишь легкая досада. Но вот болтать они обожают.

И все же человеческая раса могла бы выжить, лопни только разговорное слово, но не печатное. Достаточно несложно выработать универсальные звуковые символы для тех немногих ситуаций, когда речь действительно необходима. Но ничем нельзя заменить учебники, доклады, библиотеки, деловые письма.

Теперь, с горечью подумал Каваноу, Хулиган уже выменивает на сияющие бусины травяные юбки в Гонолулу, или резные моржовые клыки на Аляске, или...

Но так ли? Каваноу резко остановился. До сих пор он думал, что по всему земному шару Хулиган материализуется точно так же, как он появился у него в квартире. А когда сделает дело, то р-раз - и впрыгивает туда, откуда появился. Или еще куда-нибудь.

Но если шибздик мог таким образом путешествовать, почему же он покинул дом Каваноу на автобусе, идущем до Второй авеню?

Каваноу стал яростно обшаривать свою память. Колени его подогнулись.

Посредством диска Хулиган показал Каваноу, что эти две, скажем, вселенные сходятся крайне редко, а когда сходятся, то соприкасаются лишь в одной точке. Последний раз на равнине Сеннаар. На сей раз - в гостиной Каваноу.

А то мигание - свет-тьма-свет - до того, как изображенный на диске Хулиган перешел обратно на свою сферу?..

Двадцать четыре часа.

Каваноу взглянул на часы: 10.37.

И он побежал.

С ногами, налитыми свинцом, полуживой и проклинающий себя. Хулигана, человеческую расу. Всевышнего Создателя и весь мыслимый космос, на последнем издыхании Каваноу добрался до угла Сорок девятой улицы и Второй авеню. Тут-то он как раз и увидел, как Хулиган бодро крутит педали велосипеда вдоль по авеню.

Фотограф крикнул, вернее, попытался, но ничего, кроме хрипа, из горла не вышло.

С мучительным свистом хватая воздух, Каваноу завернул за угол и побежал, просто чтобы не рухнуть вниз физиономией. У входа он почти догнал Хулигана, но не смог остановиться и набрать воздуха, чтобы крикнуть. Хулиган проскользнул за дверь и стал подниматься по лестнице, Каваноу устремился за ним.

Уже на полпути Каваноу подумал, что Хулиган не сможет открыть дверь квартиры. Но когда он достиг площадки третьего этажа, дверь оказалась открыта.

Каваноу сделал еще одно, последнее усилие, прыгнул, будто форель на перекате, споткнулся о приступок в дверях и пропахал носом полкомнаты.

Хулиган, застигнутый полетом форели в шаге от чертежного столика, обернулся с изумленным:

- Чая-блях?

Увидев Каваноу, шибздик тут же двинулся к нему с выражением пучеглазого участия. Каваноу же не мог пошевелить и ухом.

Взволнованно бормоча что-то себе под нос. Хулиган достал бело-зеленую фигулечку - скорее всего точно так же, как человек потянулся бы за стопочкой целебного коньяка - и поставил ее на пол перед носом у Каваноу.

- Уф-ф! - выдохнул Каваноу. Затем потянулся и схватил диск Хулигана.

Картинки возникали без участия разума: фигулечка - вспыхивавшие и гасшие в голове огни - в десятках, в сотнях голов, а затем - рушатся здания, сталкиваются поезда, извергаются вулканы - Глаза Хулигана совсем вылезли из орбит.

- Хекбол! - воскликнул он, хватаясь за голову. Затем схватил диск и сделал пояснительные картинки - фигулечка и бокал вина, перетекающие друг в друга.

- Знаю, - хрипло вымолвил Каваноу, с трудом приподнимаясь на локте. - Можешь это уладить? - Он изобразил картинку с Хулиганом, машущим на огненные вспышки, которые с готовностью исчезали.