Триумфальный успех! Теперь он мог общаться! Суть вот в чем, уверенно говорил себе Каваноу: когда мне кажется, что я говорю "привет", на самом деле я говорю "зсы-куч", и именно поэтому никто меня не понимает. А следовательно, если бы мне казалось, что я говорю "зсыкуч", на самом деле я говорил бы "привет". И если мы пойдем по такому пути, то устроим настоящую революцию.
Однако не сработало!
Какое-то время спустя Каваноу оказался в заброшенной классной комнате с весьма строптивым составом учащихся из трех бородатых очкариков и женщины с челкой на глазах. Спаситель человечества предпринял отчаянную попытку путем упражнений на классной доске обучить их новому алфавиту, начинавшемуся с И, пропуск, К, пропуск. Б, У, Ю, пропуск... Эти пропуски, пробовал объяснить он, важнее всего.
Спустя еще какое-то время Каваноу стоял на лестничной площадке в вестибюле филиала Нью-йоркской Публичной библиотеки на Сорок второй улице, снова и снова выкрикивая в собравшуюся толпу:
- Эсервючоу ыбыечо! Зсервючоу ыбыечо!
Затем еще какое-то время спустя он проснулся, трезвый как стеклышко, и оторвал физиономию от столика с крышкой под мрамор в изрядно разгромленном кафетерии. На стену сквозь зеркальное стекло косо падал солнечный свет, должно быть, конец дня или раннее утро.
Каваноу издал мучительный стон. Он вспомнил, что пошел в бар, потому что болела голова, а это все равно, что принять слабительное, маясь морской болезнью.
Что же касается всего остального - бара и, главное, после... что было на самом деле, а что померещилось?
Каваноу поднял голову и с надеждой воззрился на надписи в окне. Даже по зеркальному изображению он смог разобрать, что они сделаны на его родном языке. Первой буквой там стояла "Р". Каваноу опять застонал и закрыл лицо руками. Он хотел бы оставаться в таком положении - не двигаясь, никуда не глядя, ничего не замечая, но в конце концов навязчивая мысль снова заставила его поднять голову.
Доколе?
Сколько все это продлится? Сколько еще продлится этот кошмар - пока весь мир не покатится к черту в гробу на колесиках? Ждать осталось недолго.
Как можно без языка что-то купить или продать, отдать какое-то распоряжение? А если даже и можно, то что тогда использовать вместо денег - четырехдолларовые банкноты с надписью ЕБЫЛ БЕВВИС?
Или, с горечью продолжал размышлять Каваноу, с чем-нибудь в равной степени несуразным. Ибо несколько пьяных часов назад он выяснил следующее: у каждого свой алфавит. И что для Каваноу - ЕБЫЛ БЕВВИС, для другого - АКЫН МАДДИТ, или УЧИЛ МУДДАК, или...
В алфавите тридцать три буквы. Число возможных комбинаций, 33х32х31х30х29... и так далее до х1... оценивалось, если приближенно взять один порядок на каждую операцию...
Что-нибудь в районе септиллионов.
Впрочем, число это уменьшалось, если гласные заменяли только гласные, а согласные - только согласные, но и в таком случае оно было невообразимо велико. Несравнимо больше числа жителей Земли.
Но это касалось печатного слова. А в отношении речи, вдруг понял Каваноу, число получалось несколько больше. Ведь здесь считались не буквы, а фонемы - их же в языке около сорока на тридцать три буквы.
Соломинка для помешивания мозгов переключила как попало дуги рефлексов, соединив образец рецептора для "К" с образцом рецептора для "X", или "Д", или любой другой буквы...
Каваноу нарисовал указательным пальцем на крышке стола букву, хмуро ее разглядывая. Разве он не всегда рисовал букву "О" именно так - одна вертикальная черта и три горизонтальных?
Но тут-то и заключалась основная чертовщина: память здесь уже ничего не значила - воспоминания оставались теми же, но напрочь перепутались. Как если бы оборвали все провода в телефонном коммутаторе, а затем соединили как попало.
Конечно, все было именно так, как и должно быть - никто же не расхаживал, переписывая все указатели, перепечатывая газеты или подделывая подпись в карточке соцобес-печения Каваноу. Этот полукруг первой буквы его фамилии по-прежнему был "К", хотя ему и казалось временами, что это натуральная "Р".
Хотя так ли? Если падает дерево, но никто этого не слышит, то есть ли звук? И, подумал Каваноу, подавляя в себе истерический порыв, какой может быть выход из подобного положения?
Ладно, все по порядку.
Хулиган.
Он прибыл из какого-то места, которое и местом-то по сути не было, преодолев расстояние, которое толком не было и расстоянием. Но это, должно быть, трудный маршрут, поскольку раньше никогда не поступало никаких сообщений о явлении народу недорослых коллекционеров с гребнями какаду...
Хулиган купил местные поделки, расплатившись за них камушками, которые на этой планете бесценны, а там, откуда он прибыл, их, может статься, как грязи. Просто симпатичные бусинки для тамошних жителей. А вы из вежливости предлагаете ему бокал вина. И он, желая проявить ответную вежливость, угощает вас порцией соломинок-от-коктейля-в-голове.
Огненная вода. Умеренный стимулятор для Хулигана, а для аборигенов - черт на колесиках. Вместо того чтобы дать двум собеседникам возможность немного расслабиться, эти соломинки перевернули вверх дном целую планету, а поскольку Хулиган объяснялся с помощью картинок, то, быть может, он до сих пор и представления не имеет о вреде, который причинил. По окончании визита он, довольный, отправится домой со своими трофеями, а затем, через несколько тысяч лет, когда человеческая раса снова соберется в полуакровые нации и трехгрошовые империи, явится еще один Хулиган...
Каваноу вскочил со стула.
Мурашки пробежали у него по спине.
Все это произошло не впервые. Такое случалось уже по меньшей мере однажды, несколько тысяч лет назад, в долине Евфрата.
Нет, не Бедлам - Вавилон.
3
Солнце скатывалось все ниже к западу, золотя опустевшую Сорок вторую улицу полным горечи ложным обещанием весны в Нью-Йорке. Потрясенно прислонившись к дверному косяку, Каваноу видел разбитые витрины и темные помещения за ними. Откуда-то из жилых кварталов доносился беспорядочный гул, но немногие проходившие мимо люди были безмолвны и озадачены.
На углу Седьмой авеню была жуткая пробка, и еще одна на Восьмой, Каваноу с облегчением понял, что этим и объяснялось столь вялое движение в квартале. Придерживая шляпу, он резво перебежал улицу и нырнул в черную пасть подземки.
Аркада и сама станция были гулкими и пустынными. Ни души за газетными прилавками, никто не играет в китайский бильярд, пусто в разменной кабинке. Тяжело дыша, Каваноу миновал открытые ворота и гулко затопал вниз по лестнице, к платформе в деловую часть.
На путях стоял и тихонько пыхтел поезд с открытыми дверями и включенным освещением. Каваноу пробежал к первому вагону и направился к кабине машиниста.
За пультом управления ни души.
Чертыхаясь, Каваноу выкарабкался обратно на улицу. Требовалось отыскать Хулигана, на это оставался один шанс из миллиона, и каждая потерянная минута теперь могла оказаться решающей.
Коротышка мог появиться в любой точке планеты. Но он выразил интерес к предметам в квартире Каваноу, происходившим соответственно из Филиппин, Мексики, Малайзии, Швеции, Индии, а также из Гринвич-Виллиджа. Если, что невероятно, он еще не побывал в Виллидже, то тогда Каваноу, быть может, удастся отловить его там, другой надежды не оставалось.
На Восьмой авеню, к югу от Сорок первой, на глаза Каваноу попалось припаркованное к тротуару желтое такси. Водитель стоял у стены под указателем "Рери-Реви" и разговаривал сам с собой, яростно при этом жестикулируя.
Каваноу ухватил шофера за рукав и настойчиво замахал в южном направлении. Водила лишь мельком на него глянул, прочистил глотку, отодвинулся вдоль стены фута на два и возобновил прерванные рассуждения.
Вне себя от ярости, Каваноу немного поколебался, а затем, пошарив в карманах, достал оттуда бумагу и ручку. Он обнаружил конверт со своим революционным алфавитом, нашел свободное место, а затем стремительно набросал там следующий рисунок:
