К дому подъехал большой черный автомобиль, забрызганный грязью. Мяч и Рут Корнер стояли так близко от него, что видели, как открылась дверца и на панель вышел высокий бледный человек.

Рут невольно обратила внимание на его глаза: печальный, задумчиво-усталый взгляд и вместе с тем стальной, холодный блеск пронизывающих зрачков.

— Видите, — прошептал неутомимый Мяч, — знаменитость из Берлина… Фон Горн… стал сыщиком по призванию и семейной традиции. Потом получил наследство и занялся литературой. Теперь снова вернулся к прежней работе. Не человек, а дьявол… железные нервы. В английском Скотленд-Ярде его прозвали Усталым Сердцем, когда он помогал им разыскивать одного интернационального преступника. Его теперь прислали к нам из Берлина в качестве верховного комиссара. И в первую очередь он разнесет меня за мои бутерброды и выбалтывание служебных тайн.

Рут, улыбаясь, простилась со своим другом. Мяч часто приходил к ней в редакцию и забавлял своей болтовней. Несмотря на неподходящую, казалось, для его профессии фигуру, и излишнюю словоохотливость, он был дельным работником и пользовался всеобщими симпатиями, даже… в преступном мире.

Рут медленно шла по дороге в редакцию.

Усталое Сердце — какое странное прозвище. И какой грустный и тяжелый взгляд у этого Горна.

В репортерской она сдала подробный отчет обо всем виденном и слышанном и со вздохом сожаления уселась за перевод криминального романа для следующего номера газеты. Дюссельдорфские обыватели ничем, кроме убийств, не могли теперь интересоваться; какое им было дело до Усталого Сердца и черноглазой девушки, выстукивавшей на машинке очередную сенсационную главу.

В просторном кабинете начальника полиции происходило совещание. Прибывший комиссар сидел в стороне от остальных, как будто все происходящее его совершенно не касалось, задумчиво подперев голову рукой, изучая рисунок обоев, рассеянно посматривая на окружающих и изредка, вставляя свои замечания.

Докладывал шеф полиции, обращаясь преимущественно ко вновь прибывшему.

— Мы ничего не можем сделать с охватившей город паникой. Многие серьезные, рассудительные люди уезжают из Дюссельдорфа или отправляют отсюда свои семьи. Я не говорю уже о том, что многие избегают выходить вечером на улицу, а женщин не отпускают без провожатых. Случаи нападения с целью грабежа происходят чаще, чем это было до сих пор. Они, конечно, не имеют никакого отношения к маньяку-убийце, но нередко совершающие их люди пользуются для запугивания жертвы его именем. Слухи достигли небывалых размеров. Все подозревают друг друга, и мне пришлось уже произвести ряд самых бессмысленных обысков и арестов, чтобы не вызвать самосуда разъяренной толпы.

— Все же некоторые аресты оказались полезными, — вставил вполголоса Мяч.

— А именно? — встрепенулся главный комиссар, окинув маленькую толстенькую фигуру инспектора пытливым взглядом.

— Я хотел сказать… всеми уважаемый доктор, Миллер… спирит и ученый. Он не только не обиделся на арест, но… даже дал очень ценные указания.

— Вы понимаете, что мы прилагаем все усилия, — нетерпеливо перебил его шеф, — в городе в настоящее время живет инкогнито инспектор Скотленд-Ярда Томас Мун, но и его усилия пока напрасны. Несколько служащих заняты у нас в настоящее время разборкой писем от добровольных агентов. Двадцать убийств за год, совершенных одним и тем же лицом!

— И почти ничего, что могло бы дать в руки какую-нибудь нить, — вставил Конради, высокий седой инспектор.

— А письма? — вмешался Мяч.

— Одно из собственноручных писем убийцы написано им на клочке газетной бумаги, прошедшей через вал ротационной машины устарелого типа, — объяснил Конради приезжему комиссару.

— И, конечно, ни в одной типографии на десять миль в округе не нашлось подобной машины? — медленно спросил тот.

— Да, и мы пришли к убеждению, что этот листок попал к нему совершенно случайно, — произнес шеф. — Во всяком случае, это необыкновенный преступник. Наглость, доходящая до издевательства над полицией, и, очевидно, удивительная уверенность в своей безопасности позволяет ему…

— Вы хотите сказать, что если бы это был обыкновенный человек, то после двадцати убийств за двенадцать месяцев он опасался бы и не действовал так открыто?

Собравшиеся удивленно посмотрели на комиссара. Круглые глаза Мяча раскрылись еще шире, и он подвинулся поближе.

— Мое мнение, — произнес шеф, не дождавшись объяснения, что убийца необыкновенно ловкий и хитрый сумасшедший. Того же мнения держится и доктор Миллер.

— Вы, конечно, ознакомитесь сегодня подробно с делом? — добавил он, указывая на толстую папку, лежавшую на столе.

— Д-да-да, — неопределенно ответил Горн. — Я уже просмотрел присланные вами копии. Кстати, у вас на службе состоит инспектор Шульце?

— Это я, — просиял Мяч, выступая вперед.

— Рад познакомиться. Вы всегда носите этот альпийский мешок за плечами или тогда, когда отправляетесь в горы?

— Нет я… я не любитель горных видов, — замялся Мяч, менее всего похожий своей комплекцией на горного туриста, разве что из юмористических журналов.

— Но вы находите его удобным?

— Да, я ношу в нем бутерброды, — ничуть не смущаясь, признался толстяк, стараясь не обращать внимания на насмешливые взгляды коллег.

— А вы умеете бросать лассо? — неожиданно спросил Горн.

— Мальчиком я пускал змея, но с тех пор не приходилось…

— Я бы был вам признателен, если бы вы познакомили меня с укладом жизни в вашем городе, — любезно сказал Горн, избегая объяснений по поводу предыдущего вопроса.

Он встал.

— Мы осмотрим вначале труп девочки, потом проедемся по городу, и вы покажите мне подходящую гостиницу.

Маленький труп девятилетней Эрики Лендерман лежал в секционной камере. Горн, сопровождаемый Мячом, внимательно осмотрел одиннадцать ран, нанесенных, очевидно, кинжалом.

Большинство ран находилось около горла.

— В каком положении были руки девочки, когда ее нашли? — спросил Горн.

— Судорожно сведенные в кисти, со сжатыми пальцами, — ответил Мяч.

— Кто же их разогнул?

— Служитель, наверное.

— Позовите его.

Когда Мяч вернулся, он застал Горна за странным занятием: комиссар, вынув из жилетного кармана миниатюрный прибор для маникюра, тщательно чистил ногти умершей.

— Благодарю, мне больше ничего и никто не нужен, — сказал он изумленному Мячу. — Едемте дальше.

В автомобиле инспектор решился осторожно спросить:

— Разве вы считаете, господин комиссар, что убийца — человек-феномен, обладающий сверхчеловеческими возможностями?

— Вернее, человек, считающий себя сверхчеловеком, — холодно ответил Горн. — Вы назвали шоферу адрес?

— Я не привык еще к вашему методу работы, — пробормотал Мяч.

— Но вы умный человек, инспектор, и я уверен, что мне ничего не придется объяснять вам, — устало произнес Горн.

«Усталое Сердце», — подумал Мяч, пропуская мимо ушей первую, довольно двусмысленную фразу. — Итак, я должен назвать шоферу адрес…

— Доктора Миллера, а мне рассказать все, что вы о нем знаете.

Лет тридцать пять или сорок тому назад молодой, только что окончивший университет Франц Миллер начал в Дюссельдорфе свою практику. Несмотря на молодость, он быстро обратил на себя внимание трудами в области психологии и пользовался большой популярностью. Этому способствовало еще и то обстоятельство, что его дядя считался одним из самых богатых людей в городе. Других родственников у молодого доктора не было, родители его давно умерли.

Франц Миллер был, безусловно, завидным женихом, и дядя выбрал ему невесту, предлагая впоследствии передать ему свое дело.

Но молодой человек влюбился в хорошенькую горничную, и от их связи родился сын. Доктор настаивал на свадьбе, но старик-дядя убедил молодую мать выйти замуж за одного ремесленника, согласившегося за приличную сумму покрыть ее грех. Племянник был проклят и выгнан из дома.