– Я не женат, – сказал я сухо, – к счастью.

– Так женись! Хочешь, я тебе уступлю свою жену? Она с удовольствием за тебя пойдет.

– Кстати, где она?

– На курорте. С очередным кавалером. Мы с ней каждый вечер перезваниваемся. Она все спрашивает, не с бабой ли я? Она у меня страшно ревнивая…

– Как ты может терпеть это?! Твоя жена с мужиком отдыхает на курорте, и ты так спокойно об этом говоришь?.. Извращенец! Я бы на твоем месте давно бы ее прибил!

– Почему извращенец?! – искренно удивился Юрок. – Ей же хорошо… Как же я могу я желать зла женщине, которую люблю?! Право, у тебя какая-то странная логика…

На протяжении всей этой нашей болтовни Ундина, – или как ее там? – с подцепленным на кончик вилки куском колбасы во все глаза смотрела на Юрка. Ее нижняя челюсть при этом опускалась все ниже и ниже, и когда показалось, что еще мгновение и она отвалится, девушка прошептала:

– Так у вас есть жена?!

– У меня?

– Да, да, у вас!

– Даже не знаю, – задумался Юрок, – думаю, что есть… если она не утонула, купаясь в опасных водах Черного моря… Ах, волны бушуют и плачу-у-ут!.. – пропел он.

– Вы безнравственный тип! Вы знаете это?

– Как же! Конечно, знаю, – смеясь, согласился Юрок. – Иди, бесподобная радость моя, иди, поджарь мне еще колбаски. У меня страшный жор…

Ундина фыркнула, видимо, считая, что это высший шик, и удалилась на кухню.

– Представь, друг мой, – сказал Юрок, с удовольствием закуривая, – сейчас я занят тем, что делаю знаменитыми всяких дур, вроде этой периферийной Бритни Спирс. А сам остаюсь в тени. Что наша жизнь? Злаченая рогожа… Всю жизнь мечтал прославиться, стать известным всему миру, но, видно, рожей не вышел… Рогожа… рожа… М-да…

– Нужно, чтобы повезло. Недаром говорят, судьба, удача…

– Черт его знает, наверно, ты прав… Судьба из миллионов желающих прославиться выбирает некоего фанфарона, вручает ему ключи от счастья и назначает официальным кумиром толпы. А наше время вообще все поставило с ног на голову… Вы с Алексом художники… И что?.. Ваш талант никому не нужен… Будь ты трижды Модильяни или дважды Сальвадором Дали, будь ты дьявольски одарен, но если тебе не повезет, не подфартит и если у тебя нет кучи денег, будешь разрисовывать стены в общественных туалетах… Или от тоски повесишься на собственных подтяжках.

– Так было всегда. Судьба выбирает. Как она выбирает, никто не знает… Но выбирает.

– Выбирает… это верно. Но ей надо помогать!

– Знать бы как…

– Кто-то знает… Да-а… Вот ты пишешь картины. Замечательные картины! Я в этом убежден, я знаю толк в этом… Но тебе не везет. И не быть тебе помощником письмоводителя…

Я закусил губу.

– Нам всем не везет…

Около часа ночи, когда были опустошены две бутылки водки, три бутылки шампанского (отличилась Ундина, которая хлестала его фужерами, поначалу не пьянея), без остатка съедена чудовищная колбаса и когда открытое окно принесло вечернюю свежесть, Юрок постучал вилкой по пустому стакану и потребовал тишины.

– А теперь, моя юная обворожительная подруга, – вкрадчиво сказал он девушке, заговорщицки подмигивая мне, мол, сейчас начнется главное – сами собой ходуном заходят предметы, – ты продемонстрируешь нам свои таланты…

И прежде чем Юрок успел ей помешать, Ундина запела. Она, видно, долго ждала этого мгновения и поэтому вложила в голос всю силу сдерживаемого в течение долгих часов темперамента.

Не знаю, где она училась пению и училась ли вообще, но кричала, – иначе нельзя назвать звуки, которые исторгало ее горло, ее широко разверстый рот, ее напрягшаяся грудь, – она настолько громко, что у нас сразу же заложило уши.

Мир наполнился внезапной абсолютной тишиной. Мы с Юрком, впервые в жизни полностью оглохнув, глупо улыбаясь, смотрели друг на друга.

Ундина заламывала руки, беззвучно (для нас!) разевала огромный рот, строила уморительные гримасы, кривлялась, изображая оперную диву, закатывала очи и прочее, прочее, прочее…

И все это, повторяю, в абсолютной тишине. Казалось, какой-то выживший из ума волшебник, надавив кнопку, отключил звук во всем подлунном мире.

Я тогда подумал, что Юрок с Ундиной ошибся. Не быть ей певицей. Сейчас не ее время. Сейчас время мяукающих блондинок, с помощью косметики выдающих себя за писаных красавиц, и козлетонистых юношей с квадратными подбородками и глазами-пуговицами. Сейчас время пигмеев со слабыми голосишками и ужимками клоунов. Сейчас время самодеятельных дребезжащих шептунов, случайно попавших на эстрадные подмостки. Время голосистых трубадуров минуло.

Да и записывающая аппаратура рассчитана на другие децибелы. Она не предназначена для записи рева противовоздушных сирен.

Ундина была обладательницей уникального голоса.

От звука ее голоса, сопоставимого по силе с грохотом взлетающего реактивного бомбардировщика, эта нежная аппаратура сразу бы вышла из строя – она бы испустила дух, она бы взорвалась и рассыпалась, отравляя продажный воздух звукозаписывающих студий вонью горящих магнитных лент и плавящихся золотых дисков.

Внезапно Ундина закрыла рот и, быстро оседая, начала выпадать из кресла, и не успели мы прийти ей на помощь, как она, извиваясь, как змея, сползла на пол, перевалилась на спину и, раскинув руки в стороны, громко захрапела. Мы переглянулись. Шампанское, видимо, подействовало…

– Черт возьми, а кто же тогда будет передвигать предметы? – озадаченно проговорил мой друг, щупая пульс на запястье черноземной Иммы Сумак. – Вот это голосище! Никогда не слышал, чтобы кто-нибудь ревел с такой сатанинской силой! Черт бы побрал эту иерихонскую трубу! Теперь жди, пока она протрезвеет…

Мы перенесли тело чудо-певицы на диван и опять сели за стол.

Мы все еще чувствовали себя полуоглохшими.

Полностью слух вернулся к нам только после третьей бутылки…

Теперь, когда ему никто не мешал, Юрок мог вволю наговориться «за жизнь».

– Человек измельчал. Мелок стал он, человек-то. Где они, исполины прошлого? – терзал ночную тишину глас полутрезвого Юрка. – Место Пушкина пустует уже почти два столетия… А где современные Толстые, Чеховы? Булгаковы, наконец? Эти великие личности владели умами современников, по ним, как по компасу, сверяли нравственность и подлость, добро и зло, искренность и криводушие. А по кому прикажешь сверять ныне? По авторам новомодных любовных романов? По этим ударникам беллетристического труда из горячего книгопрокатного цеха? Или по круто, ты попал на ТВ?..