- Чем ты располагаешь?

- В термосе - вода со льдом, во фляге - квас. Попили квасу.

- Ну, что там в воздухе нового, товарищ командир? - спросил после некоторого молчания Терентьев.

Механик, разумеется, знал полковые новости и, коль задал такой вопрос, значит, имел в виду значительно большие масштабы. Я рассказал ему обо всем, что было известно самому.

Почти месяц назад закончилась воздушная операция восьми армий, в том числе и нашей, в результате которой были нанесены бомбардировочные и штурмовые удары по целому ряду вражеских аэродромов. Позже стало известно, что наша авиация совершила 1400 самолето-вылетов и уничтожила свыше 500 самолетов противника. Некоторые аэродромы, подвергшиеся налету, были расположены в районе Орловско-Курской дуги. Это ослабило неприятельские воздушные силы, противостоявшие нашему полку, дивизии, армии.

- А помните бои над Курском двадцать второго мая? - спросил Терентьев.

- Помню. Мы отбивали тогда налет немцев на железнодорожную станцию. Нам здорово помогали зенитчики. В тот день, говорят, враг недосчитался более шестидесяти самолетов. Но второго июня бои над Курском были еще сильнее. Небо было забито бомбардировщиками и истребителями. Летчики второй и нашей воздушных армий и сто первой истребительной авиадивизии ПВО сбили сто четыре немецких самолета.

- А зенитчики?

Тоже хорошо поработали, Юра. Своим огнем они уничтожили более сорока немецких экипажей.

Беседуя о действиях нашей авиации в пределах своей осведомленности, мы с Терентьевым, а может быть и никто в полку, не знали, что с 6 по 10 июня советское командование провело крупную операцию силами 1, 2 и 15-й воздушных армий.

В результате ударов по двадцати восьми вражеским аэродромам, расположенным на центральном и южном участках фронта, было уничтожено 234 самолета противника. Кроме того, было сбито в воздушных боях 246 самолетов. Это, несомненно, в значительной мере ослабило авиационную мощь немцев к началу решительного сражения на Орловско-Курской дуге.

...Наговорившись, мы уснули под звездным июньским небом и проспали крепким, здоровым сном до побудки. Сразу же после легкого завтрака мне приказали вылететь на разведку в прежний район. К обеду командир полка Е. ГГ. Мельников сказал мне, что в дивизии довольны данными моей вчерашней разведки и что минувшей ночью бомбардировочная авиация сделала успешный налет на станцию Комарычи.

День шел к концу, а о Максименко и Оскреткове пока ничего не было известно. Затем таким же чередом минули второй и третий день, а Иван и Павел все не возвращались. Наконец в одном из полков уточнили, что, когда летчики вылетали на Поныри, они видели, как впереди их прошла какая-то пара яков. Затем был горячий воздушный бой. Яки врезались в самую гущу самолетов противника, которых было более сорока. Соседи также видели, как в воздухе горело шесть самолетов. С подходом к противнику ребята вступили в воздушный бой. По хвостовым номерам яков определили, что с немцами дрались Максименко и Оскретков. Четыре вражеских самолета из сорока они сбили. А что же случилось с ними самими?

- Ваши летчики, - говорили соседи, - могли выпрыгнуть с парашютами или посадить где-нибудь подбитые самолеты...

Долго еще мы ждали их, но так и не дождались. Молодые коммунисты, гвардии офицеры честно выполнили свой долг перед Родиной. На примере мужества и самоотверженности Максименко и Оскреткова училось новое пополнение летчиков, готовившихся к новым боям и сражениям с ненавистным врагом.

...В тот день, когда в полк не вернулись младшие лейтенанты Максименко и Оскретков, над Орловско-Курской дугой были сбиты десятки фашистских самолетов. В конце концов потери заставили гитлеровцев отказаться от дневных массовых налетов на Курск.

Отрадными были и сводки Совинформбюро. В первой декаде июня мы услышали такое сообщение: Летчик штабного отряда 51-й немецкой истребительной эскадры унтер-офицер Франц Клюг, захваченный 5 июня в плен, рассказал: 22 мая при налете на Курск немецкая авиация потерпела поражение. Командование привлекло некоторых офицеров к ответственности за то, что они допустили чрезвычайно большие потери. Одного майора авиации, ранее награжденного рыцарским крестом, предали суду. Однако последующий налет на Курск, совершенный 2 июня, повлек за собой еще более тяжкие потери. Только орловская группировка потеряла в этот день 56 машин, а кроме того, большие потери понесли и другие авиационные части.

Бортовой стрелок ефрейтор Шорнштейн, взятый в плен 2 июня, заявил: Я 22 мая 1943 года прибыл из Франции в город Сталино в 55-ю бомбардировочную эскадру. Первый налет на советский город Курск, в котором я участвовал, закончился катастрофой для экипажа. Русские сбили машину и захватили в плен летчика, меня и радиста.

- Так что, как видите, друзья, - сказал парторг Шувалов, когда закончилась радиопередача, - многие поплатились за Максименко и Оскреткова. И рыцари, и асы, и тотальники, вызванные из Германии и Франции. То ли еще будет впереди!.. - закончил он и посмотрел на большую карту, висевшую на стене.

На карте весь соловьиный край - от Орла до Белгорода - огромным кулаком грозил Западу: а ну, сунься!

Нам салютует родина

Москва в огнях.

Торжественный венец

Ракетных звезд героям салютует.

И враг дрожит: он чует свой конец.

Беда врагам, когда Москва ликует!

Александр Ясный

О конце июня и самом начале июля на фронте приутихло, однако, делая по четыре-пять вылетов на разведку в сутки, мы знали, что это затишье перед грозой. Не могут долго молчать противники, сосредоточившие друг перед другом огромные армии. Вот-вот тишина взорвется, и пойдут греметь кровавые бои по всему Орловско-Курскому выступу.

Для постоянного контроля (воздушного наблюдения) за неприятелем из нашего полка было выделено восемь самолетов. Первую четверку было приказано возглавить мне, вторую - Василию Лимаренко. За каждым из нас закрепили район разведки. У меня было севское направление, у Лимаренко - южнее города Орла. Мы контролировали шоссейные и железные дороги, а также места сосредоточения техники и живой силы противника. Хорошо изучив свои районы, замечали малейшие изменения на том или ином участке фронта.

Я летал в паре с Николаем Крючковым, а Денисов со своим ведомым всегда ходил выше нас и обеспечивал от внезапного нападения истребителей противника. Такое же распределение обязанностей было и в четверке Лимаренко.

Однажды, выполняя поставленную задачу, мы подошли к линии фронта, когда еще на востоке не было видно солнечных лучей. Линию боевого соприкосновения определили по системе траншей и ходов сообщения между ними. Молчали артиллерия и минометы, не наблюдались выстрелы стрелкового оружия. Казалось, внизу царит мертвая тишина, лишь кое-где из кустарников вились дымки, подымаясь на небольшую высоту и расстилаясь затем до горизонту.

Вскоре я заметил, что по дороге из Игрицкого на Семеновское двигалась одинокая бронемашина. Я перевернул свой Як-1 через левое крыло и начал набирать скорость, быстро сближаясь с целью. Машина не останавливалась и не маневрировала, а напротив, на полной скорости мчалась вперед. Водитель или не обращал внимания на наши самолеты, или не видел их в утренней мгле. После небольшой выдержки я открыл огонь. От самолета понеслась ярко-красная трасса точек. Бронемашина резко сделала разворот вправо, перевернулась несколько раз и загорелась. Из нее так и не вылез ни один человек.

- Тридцать третий! Смотри внимательно, по тебе открыли огонь из пулеметов, - предупредил меня Крючков.

По мне били из кустарника, где еще недавно вились, казалось, такие мирные дымки.

- А ну-ка, Николай, успокой их, - передал я.

- Атакую! - послышалось в ответ.

Как только Крючков закончил стрельбу и начал переходить в набор высоты, его выход из атаки я прикрыл своим огнем. По Николаю стреляли, но после того, как я ударил по вражеской огневой точке, трасса оборвалась.