- Ну как, хорош?

- Угу! - мычу в ответ.

- Механик принес. Умеет выбирать. Ах, какая красота! - восторгается Бенделиани, протягивая руку за вторым ломтем. - Если бы в жизни не было ничего, кроме арбузов, и то стоило бы жить...

Чичико Кайсарович любил людей, любил их улыбки. А когда человек улыбается, значит, чувствует себя хозяином на земле. Думалось мне, что Бенделиани и фашистов бил с каким-то особым упоением именно ради того, чтобы завоевать для людей право на радостную улыбку.

Расправиться полностью с арбузом не удалось. Это приятное занятие прервал сигнал на вылет. Быстро занимаем свои места в самолетах и поднимаемся в воздух. Противник, как нам сообщили, находится в северном направлении. Значит, идет бомбить железнодорожную станцию. К нам присоединяется пара истребителей из соседнего полка.

Вскоре в стороне заходящего солнца показывается девять черных точек. Минута, вторая полета, и мы уже различаем пятерку бомбардировщиков и четыре мессершмитта. Одна пара истребителей вырвалась вперед, ближе к нам, другая жмется к юнкерсам. У нас преимущество в высоте. Начинаем атаку на передних мессеров, давая возможность второй нашей паре беспрепятственно подойти к немецким бомбардировщикам. Однако фашисты резко сворачивают к своей группе, подставляя нам хвосты. Остается лишь сократить дистанцию, чтобы открыть огонь по противнику. Но вот задняя пара фашистов, пытаясь спасти своих, устремляется на нас в лобовую атаку.

Кажется, Бенделиани только этого и ожидал, чтобы продемонстрировать свой излюбленный прием, с помощью которого сбивал противника почти во всех подобных атаках... Майор спокойно направляет свой истребитель в лоб врагу. В аналогичных случаях гитлеровцы открывают огонь издалека и первыми. Ведущий мессер так поступает и на этот раз. Но Бенделиани невозмутимо летит навстречу. Что это? Отчаянная храбрость, безрассудство? Нет. Я знаю, чем берет мой боевой товарищ. Это уверенность в моральном превосходстве над врагом; это необычайная власть над собой: мысли, зрение, слух, мускулы, инстинкты - все подчинено точному расчету, потому что самолеты сближаются со скоростью более трехсот метров в секунду; это высокое мастерство, испытанная тактика, вера в возможности машины. Обманывая врага, Бенделиани ведет машину с легким скольжением вправо и с помощью ручки управления маневрирует по высоте.

Вражеские свинцовые трассы пролетают где-то над кабиной, под фюзеляжем, возле плоскостей. Огненные жгуты будто играют с истребителем. Но вот, как и следовало ожидать, мессер резко создает левый крен, и в то же мгновение Бенделиани бьет по нему короткой очередью. Немецкий самолет, дымя, еще продолжает левый разворот, затем вспыхивает, и от него остается в воздухе лишь извилистая полоска дыма.

Майор бросает свой истребитель в атаку на бомбардировщиков, строй которых уже рассыпался под натиском второй нашей пары. Один из юнкерсов горит. Чичико Кайсаровича пытается атаковать ранее удравшая пара мессеров, но я разворачиваюсь на них в лобовую, и они сразу же отваливают в сторону. Под впечатлением эффективной атаки Бенделиани вражеские истребители боятся лобовых.

Майор успешно завершает атаку ведущего юнкерса, а я, идя следом и выше, одной очередью прошиваю левый бок фашистского бомбардировщика. Однако ведущий еще Держится, не горит. Развернувшись, Бенделиани снова устремляется к нему. Но второй атаки не понадобилось. Ю-88 проваливается, вспыхивают купола парашютов его экипажа.

А на земле рвутся бомбы. Это уцелевшие юнкерсы освобождаются от груза за несколько километров от железнодорожной станции. Гитлеровцы спешат уйти на свою территорию. Мы пытаемся вновь атаковать их, но появляются четыре мессера. Принимать новый бой нет никакого расчета. Разворачиваемся и уходим домой.

- Вот так командир звена! - говорит мне Чичико Кайсарович уже по пути на командный пункт. - Так их, гадов, и надо бить. Я видел, как шарахнулась от твоей лобовой вторая пара мессеров. Пусть дрожат от страха при встрече с тобой и впредь!

Я иду и влюбленными глазами смотрю на штурмана полка. Смотрю и думаю: Не я их напугал, а ты. И все-таки похвала аса приятна.

На КП мы встретились с Литвинюком.

- Ну что, командир звена, сходился на лобовых? - нетерпеливо спросил он.

Вместо меня, сияя белозубой улыбкой, ответил Бенделиани:

- Ой, Вано, как мессы шарахались от Яши!

- Пиши! - подал мне комсорг боевой листок. Майор тоже серьезным тоном:

- Пиши, Яков, это надо.

Я сел за боевой листок и написал, только не о себе, а о своем ведущем майоре Бенделиани.

Горит земля сталинградская. Нет на ней ни одного не опаленного, не искореженного металлом клочка. Бьют по ней, укрывающей наши войска, фашисты. Бьют из автоматов и пулеметов, грохают из орудий, сбрасывают бомбы. И мы бьем по земле сталинградской. Бьем потому, что на ней враг. Лютый, жестокий, беспощадный. Горит все на земле - живое и мертвое.

И Волга пылает. Свинцовая октябрьская Волга. Словно факелы, падают в нее подбитые самолеты. Вражеские и наши. Дымящими островками плывут подожженные плоты и баржи. А на берегу полыхают разбитые резервуары нефтехранилища.

Я смотрю на безумную пляску огня и с тревогой думаю о том, что, если этот уничтожающий огонь прыгнет на левый берег и вверх, по течению великой русской реки, остановить его, преградить ему дорогу будет почти немыслимо. Здесь или нигде: дальше отступать некуда.

Так думаю не только я. Весь полк, вся наша дивизия. Так думают пехотинцы, артиллеристы и танкисты. Так думают приволжские партизаны. Этой думой охвачен весь наш народ. Сталинград - символ несокрушимости силы и духа советских людей. Так должно быть. Так пока и есть. Пока? Нет так оно и будет!

Летая над округой сталинградской, я видел, как идут к городу полки. Идут с востока и севера. По дорогам движутся колонны танков, дивизионы артиллерии. Надрываясь, паровозы тянут железнодорожные составы с оружием и боевой техникой. Машины везут дары народные. Вниз по Волге спешат суда. Сталинград, Сталинграду - мелькают строгие надписи на бортах машин, вагонов и судов...

- О чем думаешь, Яков? - тронул меня за рукав мехового комбинезона подошедший комэск.

Я показал рукой на буйствующий огонь. Иван Федорович понял: сейчас все думают о судьбе города.

- Зови летный состав на командный пункт, - сказал он. - Подведем итоги вылета и дадим разведданные в штаб.

Назначение меня на должность заместителя командира эскадрильи ко многому обязывало. Часто приходилось оставаться за Ивана Федоровича на земле и в воздухе, а также выполнять различные поручения.

Летчики собрались быстро. Собственно, они никуда и не расходятся после очередного вылета. Всегда вместе - на стоянке самолетов или на командном пункте. Балюк подробно рассказал о встрече с противником, о результатах воздушного боя. Бой как бой. Таких каждый день по нескольку. Но Петр Ганзеев, заместитель начальника штаба полка, записывал своим стремительным размашистым почерком все подробности, все детали - от взлета до посадки.

- А теперь поговорим об ошибках, - сказал Балюк, когда замначштаба закончил опрос людей.

Командира эскадрильи прервал телефонный звонок. Старший лейтенант поднял трубку:

- Да. Так. Понятно. Есть, товарищ майор!

Шепоток умолк. Летчики посмотрели на Балюка.

- Разбор закончим после вылета. - Командир поднялся из-за стола и потянулся к шлемофону. - Идем на прикрытие наших войск в районе станции Котлубань. По самолетам!

Стоянка рядом. Взревели моторы яков, и через несколько минут мы уже в воздухе. С нами опять летит неугомонный штурман полка Бенделиани.

Сталинград все еще затянут дымной пеленой. Глядя вниз, я вспомнил свои недавние раздумья. Но здесь в небе мысли только об одном - не допустить бомбардировщиков врага к станции Котлубань и ее округе, где зарылись в землю наши войска.

Просматриваю воздушное пространство. Кажется, все спокойно. Однако спокойствие было обманчивым. Со стороны солнца показались три точки. Мы начали готовиться к встрече с противником. Точки приближаются, растут. И вот уже на фоне светло-голубого неба четко вырисовываются длиннохвостые мессеры. Вероятно, они замышляли неожиданно атаковать нас со стороны солнца. Но тактика врага разгадана, а это, считай, половина успеха в бою.