Кто же знал, что великанша ушла жить в лес специально, чтобы избавиться от общества ненавистных ей мужчин?

Локи-то полагал, что, проторчав в забытой не только богами, но даже и дикими зверями глуши, она будет рада компании симпатичного мужчины в полном расцвете сил, но ошибся.

Великанша ни только не набросилась на него с распростертыми объятиями, но наоборот, стоило ему сказать ей какой-то двусмысленный комплимент, как она, вереща от злости, превратилась в волчицу и бросилась в атаку. Локи еле успел увернуться.

Это было особенно обидно, так как он даже не собирался сильно к ней приставать — комплименты были отвешены просто так, для порядка. В конце концов, великанша совсем не была красавицей — ее огромная мужеподобная фигура вряд ли возбудила бы желание у кого-нибудь, кроме ее сородича (желательно, ослепшего). Он действительно хотел с ней просто поговорить — она была единственным известным ему существом в Утгарде, которому удалось овладеть магией сейда. О сейде Локи знал мало, и это его раздражало — он привык знать все и обо всем.

Говорили так же, что великаншу учила Фрейя, одна богиня из ванов, и это делало ее вдвойне интересной — с ванами Локи давно хотел познакомиться, но те долго и нудно воевали с асами, а в военные конфликты встревать у него не было никакого желания (тем более, что и с асами Локи планировал рано или поздно пообщаться). Правда, ходили слухи, что ваны и асы обменялись заложниками и заключили перемирие, но пока этого никто подтвердить не смог.

Локи едва успел прошептать заклинание и превратиться в бурого медведя, как великанша атаковала снова. Но теперь перевес был на его стороне и, мстительно зарычав, Локи двинулся на агрессоршу. Волчица разочарованно взвыла и перекинулась в белого медведя, раза в два превосходившего его по размерам.

Локи выругался по-медвежьи, и превратился в синицу.

Птичка метнулась ввысь, но за ней тут же стрелой взлетел сокол.

Локи эта игра начинала надоедать. В конце концов, он был богом, а она — простой великаншей, и то, что она вынудила его отступать, ему совсем не понравилось. Но драться, чтобы доказать свое превосходство, ему тоже не хотелось — глупость какая-то, драться с неотесанной лесной женщиной!

Стратегию нужно было менять; Локи и раньше участвовал в подобных поединках с превращениями (когда у него было подходящее настроение) и знал, что действо может тянуться до бесконечности. Конечно, умения ведьмы внушали уважение, но с фарсом пора было заканчивать.

Ведьме необходимо было показать, с кем она имеет дело — кажется, она до сих пор не поняла, что гоняется не за простым магом, а за существом высшего порядка.

Поэтому Локи резко спикировал вниз и, коснувшись земли, вернул себе человеческий облик. Затем он взмахнул рукой, и на пути великанши встала стена огня. К сожалению, ведьма не ожидала такого поворота событий и поэтому не успела затормозить — она с размаху влетела в пламя, и все вокруг заполнил пронзительный птичий крик.

Локи грязно выругался (на этот раз по-гномьи) и мгновенно потушил огонь, но было уже поздно — на обгоревшей траве черный и обуглившийся труп сокола бился в последних судорогах, возвращая себе истинную форму. Секунду спустя на земле лежала мертвая и очень обгоревшая йотунша.

— Кто бы мог подумать, что ведьмы так хорошо горят, — пробормотал Локи, подходя поближе и оглядывая теперь уже человеческий труп.

Затем он задумался. Уходить так, оставив наполовину сожженное тело валяться на земле, не хотелось, поэтому Локи снова прочитал заклинание огня, и пламя поднялось во второй раз.

Колдунья была достойным (хотя и чертовски глупым) противником, и вполне заслужила погребальный костер. Магический огонь сжигал быстро и яростно и, через несколько минут, перед Локи осталась только кучка пепла и обугленных костей. Он погасил пламя и собирался было уйти, когда в золе что-то зашевелилось.

Локи удивленно приподнял бровь и склонился над останками — между черными обломками ребер пульсировал красноватый, покрытый угольками предмет, в котором бог с удивлением опознал ведьмино сердце.

— Интересно, — Локи присел на корточки и, взяв валявшуюся рядом палочку, осторожно ткнул ей в трепыхающийся орган. Сердце забилось чуть быстрее, а потом снова вернулось к прежнему спокойному ритму.

Локи нахмурился; с таким явлением он еще не сталкивался — насколько он знал, когда великаны умирали, они умирали окончательно и бесповоротно; их тело после смерти двигаться не могло. Сердце ведьмы вело себя очень и очень эксцентрично. Возможно, это занятия сейдом дали такие странные побочные эффекты, или, ведьма сама наложила на себя какое-то заклинание, которое привело к неожиданным последствиям. Локи провел над сердцем рукой, шепча тайные слова, но никаких следов магии не обнаружил.

Правда, теперь у него заурчало в желудке — он с утра ничего не ел, и вид жареного мяса начал вызывать у него слюноотделение.

А ведь ведьма была достойным противником — она явно достигла в колдовстве заслуживающих уважения результатов, да и тот факт, что Фрейя согласилась ее учить, чего-нибудь да значил.

Любому нормальному существу было ясно, что сердце достойного противника нужно съесть; с ним передавалась сила погибшего, его доблесть.

Локи такими вещами не увлекался (разве что был очень голоден после долгого пути, как сегодня), да и вообще, с противниками предпочитал договариваться, а не рубить их на кусочки, но раз уж представилась такая возможность…

Он протянул руку и осторожно взял горячее и все еще бьющееся сердце. Пахло аппетитно.

Локи облизнулся и откусил большой кусок.

— Ммм, — сказал он с набитым ртом, отдавая последний салют рукой, в которой держал сердце. — Твое здоровье, дорогая! Спасибо за обед!

Через минуту все было съедено; Локи облизал пальцы и, поднявшись на ноги, отправился прочь из этого негостеприимного места.

Месяц ничего необычного не происходило, и Локи уже почти совсем забыл о происшедшем. К тому времени он уже был далеко от злополучного места, в совсем другой, гораздо более населенной, части Утгарда. Он гостил у одного знакомого великана, где весело проводил время в постоянных пьянках, когда вдруг случилось нечто странное. По утрам его начало тошнить.

Вначале Локи списал это на злоупотребление алкоголем. Хотя раньше он за собой подобного не замечал, по рассказам людей бог знал о существовании такого явления, как похмелье. Он клятвенно пообещал себе не брать в рот эля следующие несколько дней. Но тошнота не прошла, к тому же у него начались странные перепады настроения; в конце концов, он настолько достал великана своими вспышками темперамента, что был с руганью выгнан прочь.

Локи не очень-то расстроился — недостатка в гостеприимных знакомых в Утгарде он не испытывал. Что его действительно начинало беспокоить, так это состояние здоровья. С ним явно что-то было не так, а в чем дело, Локи не понимал. Не мог же он заболеть? Он же был богом, а боги не болеют!

Нужно было посоветоваться со знающими людьми… или не людьми, а, например, гномами. Выйдя из очередных кустиков, где его тошнило, и вытерев рот рукой, Локи, для скорости, превратился в сокола и отправился к черным альвам.

Гномы были рады его видеть — когда Локи не пытался у них что-то своровать, подколоть кого-нибудь, или заключить дурацкое пари, он был приятным собеседником. Но не в этот раз — усевшись на камень в пещере у своего знакомого, Скафинна, Локи надул губы и раздраженно спросил:

— Скажи мне, друг, по каким причинам может тошнить бога?

Удивленный темой, гном оглядел Локи с ног до головы и сказал:

— Видимо, он слишком много выпил?

— Я не брал в рот спиртного неделю! — возмутился Локи, скрестив руки на груди и задрав ноги на стоящую рядом наковальню.

Скафинн еще раз скептически посмотрел на него, но, видя, в каком поганом настроении пребывает его собеседник, от комментариев воздержался.