Последовавшие события и политические игры Европы против России в период осени, зимы и весны 1788–1789 гг. позволили Густаву III переломить положение дел в собственной стране, и в первую очередь, в армии, и обратить их в свою пользу. Хотя это и была лишь временная отсрочка финала той самой последней попытки возродить великодержавность Швеции, предпринятой Густавом III.

Оставив на время Финляндию, вместе с ее конфедерацией офицеров, но не забывая о ней ни на минуту, Густав вернулся в Швецию, где нужно было срочно отражать нападение датчан, вторгшихся в пределы его государства.

Густав развил кипучую деятельность, ежедневно выступал в риксдаге, и сам делал все необходимые распоряжения. Создавалась милиция, крепости приводились срочно в надлежащее для обороны состояние, вооружались купеческие суда. Особые надежды Густав возлагал на крестьян Далекарнии, провинции Швеции уже не раз проявлявших истинный патриотизм и приверженность к королевскому дому, и даже принимавших самое живое, и подчас решающее значение в политических переворотах. Эти надежды оправдались. Воспламененные пылкими речами короля деликарлийцы поднялись все как один на борьбу с захватчиками-датчанами. Одновременно усилилось давление и Англии и Пруссии на правительство Дании, объявив о прямой угрозе объявления войны со стороны этих держав.

В результате начались разговоры о перемирии, которое было сначала заключено на 8 дней, затем продлено до середины мая 1789 года. Спешное вооружение народа (а был даже создан отдельный полк, из молодых людей 15-ти лет)[672], давление Англии и Пруссии, и угрожавших датчанам с одной стороны, и убеждавших их в том. что они уже выполнили все свои обязательства по отношению к России, все вместе сыграло свою роль, и в ноябре главнокомандующий датской армией принц Карл Гессенский покинул шведскую территорию. Это дало повод заявить Густаву: "Мы освободились от датчан! …Это нападение послужило лишь к тому, чтобы возбудить национальное чувство и доставить мне значительное войско в Швеции"[673].

Россия была недовольна вмешательством посторонних держав в датско-шведскую войну. Особенно ее возмущало поведение прусского короля. Государственный совет также заявлял о ситуации: "Ни унывать, ни бояться не должно: Россия без всякого напряжения имеет 300 000 войска". Сама же Екатерина была еще более резка: "Буде два дурака не уймутся (имеется в виду короли Швеции и Пруссии — прим. автора), то станем драться. Графа Румянцева-Задунайского обратить для наступательной войны на Пруссию". (Записки Храповицкого 21 сентября 1788 года)

Недовольна была Екатерина и действиями Дании, заключившей перемирие со шведами: "Мы без согласия союзников таких дел не делаем".

Продолжались переговоры с конфедератами из Аньялы. Однако, в связи с успешными действиями короля против Дании, их позиции все более ослаблялись. Имена заговорщиков произносились с проклятиями в их адрес, как открытых врагов отечества. Особую ненависть вызывал полковник Хестеско, как самый дерзкий из конфедератов. "Hastsko" — по шведски, означает подкова. Во многих местах крестьяне устанавливали импровизированные висилицы, куда прибивали именно подкову, демонстрируя свою ненависть к конкретному человеку.

Основной целью переговоров стал Хастфер, командовавший, как мы помним наиболее боеспособным отрядом шведско-финской армии, стоявшей в Саволаксе. Именно он приказал, несмотря на строжайшие указания короля и обещанное вознаграждение в случае удачного штурма в 10000 талеров, снять блокаду Нейшлота. В письме от 12-го октября Гастфер сообщает и план разположения шведских войск в Финляндии, и получаемые им лично подкрепления. Тем не менее, он отмечает, что "не следует… воображать, что финские войска захотят драться со шведами: вот чего никогда не будет!". Конфедерация теряла уверенность в собственных силах.

В ноябре месяце они делают еще одну попытку обратиться к Екатерине, и в Петербург вновь прибывает Егергорн. Но и новые предложения конфедерации не нашли должного отклика. В ответ Екатерина решила вообще прекратить всякую поддержку и посоветовала им принести повинную, ссылаясь на то, что не имеет средств им помочь.

Шведские власти приступили к энергичному розыску и аресту основных заговорщиков. В январе 1789 года были арестованы Армфельд, Хестеско, фон Оттер, Монгоммери, Лейонстед, Энергиельм, Клингспор, Котен, Хастфер. Удалось бежать в Россию Клику, Ладау, Глазенштерну, Егергорну и Эссену. Все заговорщики были переправлены в Швецию, заключены в замок Фредериксгоф. Следствие длилось до 1790 года. Бежавшим в Россию был вынесен смертный приговор, утвержденный королем, остальные также были приговорены к эшафоту, но помилованы Густавом III. Единственным человеком, который был обезглавлен 8 сентября 1790 года (уже после окончания войны — прим. автора), стал полковник Хестеско.

Бригадир Хастфер, также был приговорен к смертной казни, но помилован, возможно по просьбе Стединка, очень уважительно всегда отзывавшегося о своем бывшем командире, и сослан в Финляндию. Ему было вменено в вину лишь сношения с противником.

Так закончилась Аньяльская конфедерация, однако все ее участники, оказались в качестве советников и экспертов в войне Швеции и России 1808–1809 гг., и во многом способствовали установлению управления окончательно покоренной Финляндии.

Вообще-то шведские историки (фон Платен) называют 1789 год — "победным", имея в виду, безусловно, свои победы. Так ли это на самом деле? И да, и нет. Вся эта война состоит из незначительного количества стычек, которые с трудом можно называть сражениями, по малочисленности войск в них участвовавших. Внимание всей Европы, по-прежнему было приковано к южным рубежам России, где выяснялись отношения с Турцией, где действительно громкие победы под Очаковым, Фокшанами, Рымником, а под конец, и Измаилом, вписали самые славные страницы русской боевой славы. Это там, на юге, перемещались стотысячные турецкие армии, а их громил военный гений Суворова. Здесь, на севере, армии трудно было назвать армиями, здесь батальоны сражались с батальонами, выжидали друг друга, то наступали, то отступали, то вдруг сталкивались, отскакивали после в разные стороны, и, как уж повелось, приписывали себе громкие победы, уменьшая свои потери, да увеличивая чужие.

Предстоящую кампанию 1789 года Екатерина видела лишь в оборонительных действиях русских войск. Аньяльская конфедерация потеряла свое значение и была разгромлена, позиции же короля Швеции, напротив, укрепились. Безусловно усилившись, по сравнению с предыдущим годом, русские войска в Финляндии, тем не менее, не имели существенного перевеса над противником, а нерешительность их главнокомандующего Мусина-Пушкина уже раздражала Екатерину, которая требовала активных оборонительных действий и упреждающих ударов по шведам. Второй генерал — Михельсон, по словам французского посланника при дворе графа Сегюра был "не очень благоразумен". (Точнее, Сегюр выразился так: "…первый (Мусин — Пушкин) был не достаточно деятелен, а второй (Михельсон) не достаточно благоразумен".)

На усиление русских войск стягивались силы из самых отдаленных от Петербурга уголков России. Прибыли на северный театр военных действий 2000 башкир[674]. Это было "примечательное" событие и для русских, в первую очередь, жителей Петербурга, и для финнов, которые до этого в своей многострадальной истории видели лишь калмыков, в составе донских полков прошлых войн. Как саранча башкиры прошли в мае 1789 года через Петербург, грабя по пути всех обывателей. Второй раз за свою историю башкиры появятся на берегах Финского залива в 1853-56 гг., в составе двух полков, для несения кордонной службы и отражения возможных высадок англо-французских десантов[675].