А потом Тэккер узнал, что именно так Фикко и думал. Он узнал об этом поздно вечером в понедельник, через час после того, как судья Гаррет прекратил дело против банка Лео Минча. Один из белых банкиров-лотерейщиков, некто Джилиам, явился к Тэккеру искать у него защиты и договориться о том, во сколько эта защита может ему обойтись. Он рассказал, что накануне вечером, в воскресенье, когда он гул ял около дома со своей собачкой, двое неизвестных ему людей вышли из стоявшего неподалеку автомобиля, подошли к нему и заявили, что хотят с ним поговорить.
— Ну что ж, — сказал он, — я слушаю.
Джилиам был высокий, грузный мужчина с выдающейся вперед нижней челюстью и курчавой седой шевелюрой, развевавшейся вокруг маленького остроносого лица. В свое время он был куклуксклановцем в одном из южных штатов и потому считал, что ему сам черт не брат, в доказательство чего всегда ходил с револьвером. Люди были о нем такого же мнения. Считалось, что Джилиам не из тех, кто полезет под кровать со страху.
Двое неизвестных сказали, что предпочитают вести с ним разговор с глазу на глаз, в машине. Тут Джилиам испугался. Ему понятно было, что это значит, — он бывал в кино. Он хотел свистнуть собаку, рассчитывая, что она залает, поднимет тревогу, и это даст ему возможность вытащить револьвер и пугнуть бандитов. Однако те, заметив, что его губы округлились для свиста, взяли его за локти и, прежде чем он успел издать хоть звук, повели к машине. Они не тащили его, не применяли силы. Они просто вели его, и Джилиам был так поражен и испуган, что покорно шел, не зная, что ему делать. Собака осталась около дома.
Джилиам припомнил, что несколько лет назад, когда он держал на паях дансинг в Гарлеме, один из этих молодчиков был у него там вышибалой; но имени его Джилиам вспомнить не мог.
Тэккер спросил, каков он с виду, и решил, что это Джэз Смитти, служивший швейцаром в ночном клубе на Пятьдесят второй улице, где жена Фикко работала в дамской комнате.
Никого из остальных молодчиков Джилиам описать не смог. Он был слишком взволнован, чтобы их разглядывать. Кажется, их было четверо, но поручиться он не мог, возможно, их было даже пять или шесть. Джилиам помнил, что автомобиль был большой, семиместный, и Тэккер с удивлением подумал, где Фикко его раздобыл. Он решил, что, вероятно, кто-нибудь из фикковской шайки работает шофером — в похоронном бюро или еще где-нибудь — и взял оттуда машину.
Когда машина тронулась, они начали допытываться у Джилиама, что Тэккер и Джо Минч делают в лотерейном бизнесе. Их шайка, как видно, пронюхала о существовании синдиката, но им нужно было дознаться, кто в него входит и где помещаются банки. Джилиам не мог им ничего сказать. Он не состоял в синдикате. Его лотерея не очень пострадала от подтасовки выигрыша, и Джо даже еще не принимался за нее. Джилиам сказал этим молодчикам — всем, сколько их там было, — четверо, пятеро, шестеро, кто их знает, — одну только правду: он сказал, что Джо появился в тот момент, когда большинство банков уже лопнуло и все полетело вверх тормашками, и он, Джилиам, не успел никого повидать и ничего не знает.
— Думается мне, — сказал парень, который по описанию походил на Джэза, — что его надо отвезти в такое местечко, где ему можно будет развязать язык.
— Я больше ничего не знаю, — сказал Джилиам. — Честное слово! Честное слово! Клянусь вам памятью матери.
Они выехали на темное, унылое Гарлемское шоссе, пролегающее между рекой и лесистым склоном. Джилиам стал на колени и клялся им памятью матери, что говорит правду. Джэз сказал, — а откуда мы знаем, может, ты — сукин сын, и Джилиам сказал, — нет, нет, клянусь вам памятью матери. — Джо, Лео, Тэккер — вот все, что он знает, все, что слышал. Он не знает даже, где помещается теперь банк Лео, так как на прошлой неделе на него был сделан налет, и банк перевели в другое место. Он сказал им, где находится контора Лео, и один из молодчиков записал адрес. Но другой возразил, — на что это им нужно? Они могут узнать, где живет Лео, точно так же, как узнали, где живет Джилиам, — поглядеть в телефонную книгу, только и всего.
— Не понимаю, — сказал Джэз, — зачем все это — разыскивать кого-то еще и терять время даром? Мы же знаем, что Лео вошел в синдикат, и он скажет нам все, что нужно.
Тогда другой, тот, что говорил про телефонную книгу, заявил, что Лео надо оставить в покое.
— Я хочу, чтобы вы это поняли и зарубили себе на носу раз и навсегда, — сказал он.
Кто-то начал с ним спорить, и он сказал: если человек доводится братом Джо Минчу, так уж понятно, что это за птица, и незачем создавать себе лишние хлопоты, когда проще простого найти еще кого-нибудь из синдиката.
Тэккер решил, что, вероятно, это был Фикко, и спросил, как говорил этот человек — высоким резким голосом и с акцентом? Джилиам сказал, что он не помнит, какой у него был голос — высокий или низкий, с акцептом или без. Он был слишком взволнован, чтобы думать о таких пустяках. Его поглощала одна мысль: раз они так открыто говорят в его присутствии, нисколько не заботясь о том, что он их слышит, — значит, уже решили его убить. Понятно, что он не очень-то хорошо помнит, кто как говорил и что делал.
Он помнит только, что они спросили у него фамилии и адреса всех лотерейщиков, которых он знает, и записали их. Парень, который спорил с Джэзом, сказал, что так или иначе им придется поговорить с этими лотерейщиками, и кто-нибудь из них уж наверное окажется членом синдиката, и тогда через него они получат все нужные сведения. А кроме того, сказал он, у них же есть этот мальчишка, который торчит в суде, и если он заметит, что Джо или Уилок, или кто другой из их шайки интересуется делом какого-нибудь лотерейщика, — тогда они сразу выловят, кого им нужно. Этот довод, по-видимому, убедил всех, что Лео надо оставить в покое, хотя один и сказал, что он все-таки не прочь был бы прижать Лео, просто ради Джо, просто ради того, чтобы сквитаться с Джо.
— Прежде всего бизнес — удовольствие потом, — сказал тот, кто, по-видимому, был главарем.
После этого они заявили Джилиаму, что наложат на него выкуп — 300 долларов в неделю. Он долго с ними торговался. Он сказал, что если его заставят выплачивать такую сумму, то его бизнесу крышка, а они сказали, очень может быть, но если он откажется, — тогда крышка ему. В конце концов, сказал Джилиам, они сторговались на 75 долларах в неделю. На самом деле Джилиам согласился выплачивать им 150 долларов, но решил сказать, что 75 и что он предпочитает платить эту сумму Тэккеру, с тем чтобы тот оградил его от этих бандитов.
Потом они обшарили карманы Джилиама, нашли револьвер и забрали его, нашли 60 долларов и какую-то мелочь, 62—63 цента, и забрали тоже, — в счет будущих платежей.
В вышибале из дансинга, видимо, заговорила профессиональная жилка, и он предложил оставить Джилиаму доллар на такси, чтобы добраться домой, но другой молодчик — тот, кто был у них главарем, — заявил, что черт его не возьмет, если он пройдется пешком.
Наконец, после долгих просьб и препирательств, главарь рассудил, что Джилиам может доехать домой на двух трамваях, и дал ему десять центов на билет и два цента на пересадку. После этого они вышвырнули его посреди дороги, и ему пришлось идти пешком целую милю до остановки.
«Это Фикко, ясно как день, — подумал Тэккер. — Кто же еще станет так скряжничать из-за каждого цента».
Тэккер спросил, как Джилиам узнал его адрес, но Джилиам не захотел объяснить. Это неважно, сказал он. Тысячи людей знают, где живет Тэккер. Гораздо важнее узнать, что Тэккер собирается теперь предпринять?
— А почему я должен что-нибудь предпринимать? — спросил Тэккер.
— Это же все из-за вас. До вашего появления у нас ничего подобного не бывало.
— Но ведь я-то вас все-таки не трогал, — рассмеялся Тэккер.
— Да, конечно, но… — голос Джилиама замер.
— Мне кажется, вы забываете, с кем говорите, — сказал Тэккер.
— Станьте же на мое место. Я занимаюсь этим бизнесом восемь лет, и, пока не было вас, со мной ни разу не случалось ничего подобного.
