— Что вы здесь делаете, вам здесь не место! — сказал или, вернее, пропищал, мужчина, так он был изумлен, возмущен и напуган.
— Пользуюсь вашим аппаратом, — рявкнул Тэккер и сам изумился своему грозному тону.
Тэккер вызвал междугородную станцию, сказал номер домашнего телефона в Нью-Йорке, и сразу же для него перестали существовать и человек, и его розовая, упитанная, нелепо оскаленная физиономия, похожая на рыльце жареного поросенка с яблоком в зубах.
— Алло, — сказал Тэккер, услышав голос Эдны. — Как ты себя чувствуешь?
— Превосходно. А кто говорит? Это ты, Бен? Что случилось?
— Ничего не случилось. Просто соскучился по тебе.
— У тебя все благополучно? — Она подумала, что, должно быть, его уволили.
— Очень по тебе соскучился.
— И я тоже соскучилась, дорогой. Но у тебя, правда, все благополучно? — Ей не нравился его голос. Он был слишком вкрадчивый и какой-то просительный.
— Все ли благополучно? Конечно, благополучно. Что ты сегодня будешь есть на обед?
— Съем тебя, если не скажешь, зачем позвонил.
— Позвонил, потому что соскучился. Вот и все. Нельзя уж и соскучиться по собственной жене? Она ведь у меня одна-единственная.
— Когда же тебя ждать домой?
— К обеду не жди.
Она засмеялась. Ему нравилось, как она смеется. Он улыбнулся в трубку.
— Знаю, что не к обеду, — сказала она, — но когда же, глупенький? — Она все еще думала, что его уволили.
— Не знаю, во всяком случае не очень скоро.
— Ты все еще на той же работе?
— На той же.
— Не забывай, что я тебе говорила, — она старалась, чтобы голос ее не звучал слишком настойчиво. — Я вовсе не против того, чтобы ты поступил там на постоянную работу. Я тогда к тебе перееду. — Они обсуждали это не раз. Он утверждал, что ей будет скучно вдали от Нью-Йорка, без друзей и знакомых. — Я готова жить где угодно, только бы нам быть вместе.
Он долго не отвечал. Стоял, улыбаясь в трубку. С ней он всегда чувствовал себя крепким, как кремень, мужчиной, готовым постоять за себя, с чем бы ему ни пришлось столкнуться.
— Тут сущий рай, — проговорил он, наконец.
— Вот и устраивайся на работу, а я, как только ты скажешь, приеду к тебе.
— А ты меня любишь?
— Нет, не люблю. Я вышла за тебя по расчету.
Она засмеялась, и он тоже засмеялся. Потом оба замолчали, и он повесил трубку.
— А теперь убирайтесь к чертовой матери! — сказал розовый, упитанный человек.
Тут только Тэккер как следует его разглядел. Это был Невил Смит, сам Невил Смит, владелец всех предприятий, — этого завода и еще одиннадцати таких же. От страха Тэккер пошел напролом.
— Ну что же, вышвыривайте меня! — сказал он.
Седые усы топорщились на гладком розовом лица Смита. Вид у него был такой, словно он никогда не знал никаких забот, да и сейчас в нем не замечалось тревоги. Однако заводская полиция внушала ему страх. Он боялся, как бы эти молодчики не вышли из повиновения.
— Вам не следовало входить сюда, — сказал он Тэккеру. — Телефон есть внизу.
И вдруг, неожиданно для самого себя, Тэккер высказал то, что чувствовал:
— Мне хотелось выбраться из этой каши, — сказал он, — и спокойно поговорить с женой.
Служащие, столпившись у открытой двери, слушали. Тэккер направился было к ним, но Смит нагнал его и взял за локоть.
— Что там, очень жаркое дело было? — спросил Смит.
Тэккер подумал: «Наверное, он тоже еще не знает, что это сделал я». Силы вдруг изменили ему. Он сделал два неверных шага к двери, но колени у него задрожали, он не устоял на ногах и со стоном упал на четвереньки. Ему казалось, что ковер куда-то уплывает из-под его дрожащего тела, а вместе с ним плывут и глаза, которые он не мог оторвать от узора.
Смит подхватил Тэккера и хотел его поднять. Тэккер ощутил запах холеного, чистого тела, услышал тяжелое дыхание и подумал: «Боже мой, сам владелец всех предприятий… Хорошо, что Эдна меня таким не видит…» — и еще: «Если бы этот толстяк знал… если бы знала Эдна…»
Смит был маленького роста. Тэккер оказался для него слишком тяжелым.
— Подлые убийцы! Чего полиция смотрит? Почему их не сажают в тюрьму? — закричал Смит.
Слова эти отозвались в голове Тэккера, как удары молота. Он решил, что Смит говорит о нем. Нет, тут же успокоил он себя, Смит не стал бы со мной возиться, если бы знал. Пытаясь уползти от самого себя, он весь судорожно скорчился и потерял сознание. Последнее, что он слышал, был чей-то возглас и женский голос, произнесший: «Совсем еще мальчишка».
Когда Тэккер пришел в себя, он лежал на диване. На лбу было мокрое холодное полотенце. Он не раскрыл глаз. Он боялся того, что увидит. А когда, наконец, открыл, перед ним мгновенно возникла серая свинцовая трубка, рот рабочего и разбитое лицо, которое провалилось в этот рот. Он закрыл глаза и не сказал ни слова.
«Я не хотел его убивать», — твердил он про себя. Сколько раз выслушивал судья такие оправдания? И насколько это может сократить срок? Когда Тэккер нанимался в заводскую полицию, он просто искал работы. Он боялся остаться без работы. Он раньше был таким же отщепенцем, как Джо, и по опыту знал, что стоит ему остаться без работы, как он непременно впутается в какую-нибудь историю. Любовь Эдны преобразила его. Благодаря Эдне Тэккер почувствовал, что он не хуже других людей. Теперь, когда он был женат на ней, он вовсе не хотел влипнуть в какую-нибудь историю. Но когда он приходил наниматься, хозяева даже не видали его лица. Они либо высылали кого-нибудь сказать, что работы нет, либо, не глядя на него, отвечали: «Нет ничего». А он думал: «Если бы только мне удалось заставить хоть одного посмотреть на меня, заглянуть мне в глаза и понять, что я человек, не какая-нибудь назойливая муха, а живое человеческое существо».
Получив место в заводской полиции, он сказал Эдне:
— Только бы мне попасть на завод, а уж там я себя покажу. — Он не сомневался, что сумеет обратить на себя внимание какого-нибудь начальника. Он побежит отворять дверцу хозяйской машины или, прикоснувшись к козырьку, скажет: «добрый вечер», «доброе утро» или «чудесный выдался сегодня денек», и добьется того, что начальник посмотрит ему в глаза и подумает: «Сразу видно, что толковый малый, поглядим, на что он годится, может быть, и пристроим его».
— Только бы попасть на завод, — говорил он Эдне, — а уж оттуда меня не вышибут.
До сих пор Тэккеру никогда не приходилось иметь дело с забастовками, и он плохо представлял себе, что это такое. В первый же день, когда компании никак не удавалось провести штрейкбрехеров на завод, потому что пикетчики стеной стояли у входа, Тэккер слышал, как Смит сказал Макгрэди: «У ворот надо затеять драку. Нужно устроить так, чтобы вмешались войска». А немного спустя Макгрэди приказал своему отряду: «А ну-ка взгрейте хорошенько этих бунтовщиков. Отгоните их к чертовой матери от ворот. Пустите в ход свое оружие. Вы теперь представители закона, вот и действуйте».
Но отряд был слишком малочислен, и к тому же подбор его был не тот, — учащиеся колледжей и новички вроде Тэккера. — Так что на первый раз все обошлось гладко. Забастовщики отошли — штрейкбрехеры прошмыгнули на завод. Никто не был ранен. Но вечером забастовщики обошли все дома штрейкбрехеров — и многие из них утром не явились на работу, а те, кто пришли были так напуганы, что у них все валилось из рук. Когда наступил обеденный перерыв и за воротами поднялся шум, часть штрейкбрехеров попросту бросила работу и ушла. И тут Тэккер понял, что добром дело не кончится. Компания ни за что не уступит без боя. Значит, быть драке. Тогда можно будет вызвать войска, солдаты очистят улицу от пикетчиков и шум за воротами прекратится. Только им придется обойтись без Тэккера. Его на это не подбить, слуга покорный. Никогда и ни за что. Станет он пачкать свою совесть за восемь долларов, разгонять бедняков, их жен и малышей, когда они такие же люди, как и те, кто его окружает, и хотят только одного: не остаться без работы точно так же, как и он. Нет, уж извините. Никогда в жизни. Очень ему нужно быть цепной собакой у этих богачей и превратиться ради них в головореза, когда он и работу-то искал, чтобы не стать головорезом. Да это было бы просто глупо.
