– Дивизию, глухим голосом поправил её Чапаев. Он чувствовал, что если она скажет еще хоть слово или сделает ещё одно движение, он тогда не вытерпит.

Внезапно дама встала и потянулась за ридикюлем, брошенным Митричем на пол. Василий Иванович с боевым кличем "Ура!" бросился на неё. Дама нисколько не сопротивлялась. Она только ласково пропищала "Шалунишка!", и начдив понял, что боевой манёвр удался. Он засунул одну руку корреспонденту под юбку, а второй принялся судорожно расстегивать галифе. Корреспондент газеты "Правда" Чапаеву понравилась. Он некоторое время старательно уговаривал её остаться, а когда уговорил, явился Петька. Он изумлённо посмотрел на даму, сидящую рядом с начдивом в полном неглиже, и почесал в затылке.

Начдив крякнул и сказал:

– Петька, знакомься, корреспондент из Москвы.

– Здоров, корреспондент, испуганно сказал Петька, решивший, что корреспондент сейчас пойдёт вот в таком виде на кухню и велит сократить рацион до куска хлеба со стаканом воды в день. "А кто, интересно лучше" – подумал Петька, Анка или эта?"

– Здравствуйте, товарищ Петька, сказала корреспондент. Я буду описывать в газете вашу боевую роту…

– Дивизию, лениво поправил Чапаев, изучая нижнюю часть спины корреспондента рукой.

– Не слабо, сказал Петька.

– Чего пришёл? – спросил начдив сурово. Не видишь, мы заняты с товарищем корреспондентом.

"Анка лучше", подумал Петька, и обнаружил, что забыл, зачем пришёл.

– Ну иди, сказал начдив. Когда вспомнишь, заходи, поговорим о жизни.

Весть о том, что в избушке начдива сидит "офигенная голая баба" разнеслась по дивизии в мгновение ока. Первым прибежал Фурманов. Он посмотрел в окно, щёлкнул языком и обиженно сказал:

– Ну почему он, ну почему? Следующий порыв страсти Василию Ивановичу пришлось провести под одобрительные возгласы дивизии, собравшейся перед штабом.

Дивизии корреспондент тоже понравился. Только Петька и Фурманов не нашли в ней ничего хорошего. Они отчего-то быстро забыли все обиды, нанесённые друг другу, и мирно сидели под деревом, глядя в небо.

– Скажи мне, Дмитрий Андреич, есть на Луне люди, ай нету? – спросил внезапно Петька.

– Не знаю, лениво ответил Фурманов,.немного поразмыслив. Насчёт людев не знаю, а вот коммунисты, пожалуй, точно есть…

– Ну да…

– Точно тебе говорю… Спроси и Василия Иваныча. Он позавчерась после ужина там красное знамя видел…

– А чего он пил?

– Самопляс.

Лето восемнадцатого года выдалось неудачное. Сразу же после опубликования в газете "Гудок" некролога товарища Чапаева начались дожди.

В дивизии стали поговаривать об иностранной интервенции, о немцах и французах, которые, якобы, где-то там высаживаются.

Ободрённые такими заявлениями белые в одну ночь собрались и дружно отступили аж на двести сорок километров. Василий Иванович приписывал данное событие своему чуткому руководству и своей великой пролетарской и полководческой мудрости.

В честь данного события было поставлено ведро водки, И когда оное кончилось, было назначено наступление.

К наступлению собирались две недели. Сначала уговаривали Анку, плотно засевшую вследствие повышенной удобности избушки-кухни. Затем вытаскивали застрявшую в одной из многочисленных образовавшихся луж тачанку. Когда вытащили тачанку, оказалось, что белые забыли свой пулемёт. Перевоз пулемёта занял ещё три дня.

Тем не менее вскорости чапаевская дивизия двинулась вслед за удравшими белыми.

Впереди дивизии ехал Василий Иванович в тачанке. На его коленях сидела корреспондент из Москвы, которую, как оказалось, звали вовсе не корреспондент, а Клаша. Сзади тачанки плелись все собранные на данный момент лошади и три коровы. Далее плелась гогочущая дивизия.

Василий Иванович предполагал, что преследование белых займёт дня два-три. Он понял, что ошибался, только когда была четвёртая неделя пути.

Местный географ Фурманов сказал, что чапаевская дивизия в данный момент находится в пятидесяти километрах от монгольской границы. Услышав данное сообщение, Василий Иванович нисколько не удивился. Он, вполне серьезно предполагал, что земля плоская, и что до Америки рукой подать.

Вечером Василий Иванович собрал совет дивизии. В него входили: Василий Иванович – начдив, главный вождь и идейный вдохновитель, затем товарищ Фурманов – политрук и т.д., Петька – для ведения конспекта и вообще, Анка – для того, чтобы Петьке не было скучно вести конспект и тоже вообще, и, конечно же, московский корреспондент Клаша, чтобы не скучно было Василию Ивановичу.

– Ну вот чего, уважаемый совет, важно начал Василий Иванович, прикурив от керосиновой лампы. Ща на повестке дня аж два вопроса – догонять тех, с которыми мы воевали… как их, Петька? Ну да, белых, или пересечь монгольскую границу и помогать тамошним коммунистам в борьбе за ихнее светлое будущее. Скажу вам для начала, что я за второй пункт. Вот.

Начались бурные дебаты. Попросту говоря, Василий Иванович щупал корреспондента Клашу, а Петька, соответственно, Анку, и все это сопровождалось оглушительным визгом на повышенных частотах.

– Ну, чего решим? – спросил Василий Иванович.

– Второй пункт, сказал Фурманов.

Всем остальным было всё равно, и поэтому рано утром чапаевская дивизия пересекла монгольскую границу, коей являлся полупротухший и почти совсем засохший узенький ручей.

В честь удачного форсирования ручья было выставлено ещё ведро водки, а после его опорожнения ещё два. Кончилось тем, что все жутко перепились и три дня и две ночи из зарослей каких-то низкорослых кустов раздавались звуки пролетарских песен и самозабвенного блеважа.

В таком виде чапаевскую дивизию и застал отряд удивлённых монгольских пограничников. Рассуждать о незаконности ареста перепившиеся бойцы никак не могли, поэтому пограничники, ке мудрствуя, собрали всех в несколько грузовиков и отвезли на заставу.

Утром Василий Иванович проснулся с тяжёлой головой в совершенно неизвестном месте, без сабли, сапог, штанов, и что самое главное без корреспондента Клаши и документов.

На окне была толстенная решетка, в углу ворочался и рыгал кто-то очень знакомый.

Василий Иванович, охая, слез с верхней полки нар на нижнюю и попытался нащупать пол. Попав ногой в лужу чего-то скользкого, он ругнулся и залез обратно. Попытавшись заснуть, он обнаружил, что спать ему не хочется совершенно.

Василий Иванович посмотрел в угол, где кто-то ворочался, и позвал:

– Эй, мужик!

– Чё? – мужик перевернулся, и Василий Иванович с удовлетворением узнал в нем небритого и помятого Петьку.

– Петька, где я? Там же, где и я, резонно заявил Петька, пытаясь сесть и падая на пол…

– А где мы вообще? – поинтересовался начдив.

– Вообще? Петька попытался поразмыслить и сказал: Здеся!

Василий Иванович крякнул и понял, что разговор не клеится. Минут пять он поёжился, а потом спросил:

– Ты чего-нибудь помнишь?

– Помню, твердо сказал Петька, почесав в затылке.

– Ну? Помню, пили много…

– Ну, ну дальше!

– А потом нехорошо стало и вот…

– Понятно, сказал Василий Иванович. Хреново, Петька, что мы с тобой влипли-то так… Надо…

Чего надо было сделать, Василий Иванович сказать не успел, так как дверь с неимоверным скрежетом раскрылась, и в дверном проеме появилась монгольская делегация – офицер и два конвоира.

– Рот фронт, сказал Василий Иванович, слезая с нар и застегивая гимнастерку, Руссиш пролерариум, ура ВКП(б)!

– Русс бандит, твердо произнес офицер. Кай-кай.

– Чего?

– Кай-кай. Харакири! – офицер послюнявил палец и показал сначала на Василия Ивановича, а потом на небо.

– Чего говорит басурман? – забеспокоился Петька.

– Стрелять нас, говорит, надо.

– Василий Иванович, запричитал Петька, скажи ему, что ты русский герой и друг пролетариата всех стран… Кокнут ведь…