Тетя Душа — старая барышня, но совсем особенная старая барышня, какой еще никогда не было и наверное уже не будет никогда.

По крайней мере, кто не взглянет на милое, кроткое, всегда оживленное лицо тети Души, с сетью мелких морщинок вокруг глаз и на лбу, на её ясные, голубые, чистые как у ребенка, глаза, тот невольно подумает про тетю Душу: что за чудесная семьянинка-мать должна быть эта маленькая женщина! А между тем, тетя Душа никогда и не была замужем. Когда, будучи еще хорошенькой восемнадцатилетней девушкой, она полюбила одного молодого человека, очень честного и очень бедного, её отец строго-настрого запретил ей выходить за него замуж, до тех пор пока не увеличится заработок молодого человека, ссылаясь на благоразумный вывод: с голоду, что ли, захотела помереть?

И тетя Душа, с детства, привыкшая подчиняться своему строгому отцу, подчинилась ему и теперь безропотно и покорно. Молодые люди расстались, дав взаимную клятву соединиться при первой же материальной возможности. «А если паче чаяния, — добавил молодой человек, — судьба улыбнется мне, и я разбогатею, то жди меня; ровно через пятнадцать лет я приду за тобой и найду тебя, где бы ты не находилась, дорогая моя». И он уехал; сильный сознанием важности возложенного на него долга — добывать верный кусок хлеба для своей будущей семьи. А молодая девушка погрузилась в мелочные заботы о хозяйстве, чтобы как-нибудь уменьшить скуку по уехавшему дорогому существу.

После смерти отца внешняя жизнь из родительского дома перекочевала в дом женатого брата, и тут-то и началась та жизнь, полная самоотверженной любви и пользы ближним, на которую была так способна душа этой маленькой девушки. Жена брата, слабенькая, болезненная женщина, без малейшего колебания передала всех своих троих детей на попечение тети Души, так как сама не имела физической силы воспитывать их.

И последняя блестяще оправдала возложенную на нее обязанность.

Дети были обязаны своим воспитанием исключительно тете Душе. Она, буквально, вырвала из рук смерти заболевшую дифтеритом старшую девочку, бледненькую, слабенькую Симочку. Как настоящая сестра милосердия, ухаживала она за отбывавшими неизбежную повинность в виде кори и скарлатины обоими мальчиками-близнецами Стивой и Мишей. Она же первая сложила их крошечные ручонки для молитвы, научила их непокорные детские язычки лепетать священные слова молитв: «Отче Наш» и «Богородицу». Не доверяя нянькам, она собственноручно каждое утро обтирала их люфой, смоченной водой с одеколоном, согласно предписанию врача, варила им какао; учила их, читала им, гуляла и играла с ними. Когда же они поступили в гимназию, первые два года она сама отводила их в классы и, по окончании их, встречала и провожала домой.

Словом, у тети Души, казалось, не было собственной жизни: она жила исключительно жизнью своих питомцев. Правда, иногда, уложив их в постельки, перекрестив по несколько раз каждого, и, убедившись, что дети спят, она подходила на цыпочках к окну, приподнимала край шторы и долго смотрела на темнеющее небо и ласковые звезды, испытывая при этом какую-то необъяснимую щемящую тоску.

И в такие печальные минуты эта маленькая худенькая, голубоглазая девушка думала, что где-то далеко-далеко от неё на это самое небо, на эти звезды смотрит дорогой, любимый ею человек. И она твердо верила, что он тоже думает о ней, как и она о нем, и он весь полон преданности и привязанности к ней, далекой своей невесте. На груди тети Души висел золотой медальон с его изображением: с этим медальоном она не расставалась никогда.

Это случилось на девятый день кончины жены брата.

Она умерла от чахотки. Смерть её не являлась неожиданностью для её семьи. Напротив, все давно уже примирились с печальной необходимостью скорой потери, и ждали с тоской исхода, могущего облегчить муки несчастной страдалицы.

Наконец, исход этот наступил. Матери семьи не стало.

Тетя Душа, успевшая уже привыкнуть к стонам и капризам труднобольной, сданной на её попечение, так сжилась с постоянными заботами о чахоточной золовке, что не чувствовала никакого труда в уходе за ней и горько оплакивала теперь умершую Марию Александровну.

Дети мало видели в последний год мать, несмотря на совместную жизнь, благодаря её болезни, тянувшейся бесконечные годы.

Шестнадцатилетняя Симочка, четырнадцатилетние близнецы Стива и Миша своим воспитанием и уходом за ними были целиком обязаны тете Душе. Мать свою они, до последнего года её жизни, видели только по два раза в день, утром и вечером, когда они являлись здороваться и прощаться в комнату больной, так как малейшее волнение и долгие разговоры были строго на строго запрещены пользовавшим Марию Александровну врачом.

Василий Васильевич Гагин крепко любил жену, но это был очень занятой, деловой человек, работник и кормилец семьи, успевший хорошо познакомиться с лишениями и невзгодами жизни. Ему некогда было предаваться слезам и скорби, потому что надо было доставать денег на похороны и сопряженные с ними расходы.

И опять та же тетя Душа приняла последний вздох умиравшей, омыла и одела покойницу, украсила её гроб скромными цветами, разносила неизбежные объявления по редакциям, и своими слабенькими, почти детскими ручками поддерживала забившуюся на краю могилы в нервном припадке Симочку.

Она же последней отошла от могильного холмика с простым деревянным крестом.

На девятый день кончины только что вернувшаяся с кладбища семья Гагиных сидела за завтраком.

Бледненькая Симочка казалась еще воздушнее и от усталости и от траурного платья. Она вяло кушала свою порцию ростбифа и думала о том, что сталось бы с ними всеми, если бы подле них не было их поддержки, в лице их доброй тети Души.

Миша и Стива ни о чем, казалось, не думали и с азартом, свойственным их возрасту, уплетали завтрак. Зато их отец, сидевший на обычном месте в конце стола, думал о многом: и о том как бы получше окончила гимназию Симочка, чтобы пристроить ее на место, и о том как бы поудобнее подать прошение директору на службе о выдаче ему пособия, благодаря расстроенному, вследствие болезни и смерти жены, бюджет и о Стиве, приносившем в этом году плохие отметки, и о Мише, на шалости которого жаловался ему два месяца тому назад при встрече инспектор, и еще о многом-многом другом.

Тетя Душа тоже думала, но несколько иначе.

Сегодня исполнилось пятнадцать лет со дня отъезда её жениха.

Пятнадцать лет! Тогда она была совсем молоденькая, двадцатилетняя девушка. Теперь ей целых тридцать пять лет. Она постарела — о, как постарела! Но по-прежнему помнит своего доброго жениха и думает о нем чаще и больше нежели прежде!… Тогда, будучи еще молоденькой, она не умела оценить его так, как ценила его теперь.

И сейчас в этой хорошенькой пригородной дачке затерянной, как в лесу, среди громадного, густого и тенистого сада, куда они переехали провести лето всей семьей, она снова чувствует себя сильной, отдохнув немного от всех сопряженных со смертью и похоронами золовки волнений.

После всех этих печальных событий ей так хочется отдохнуть на свежем воздухе, в тени этого большого, дикого сада и вспоминать счастливую раннюю юность.

И полная светлых надежд и веры в будущее, всегда спокойная и робкая, тетя Душа сейчас стремительно вскакивает из-за стола и бежит в сад, чтобы видеть небо, солнце, цветы и зелень и помечтать вдали ото всех в тени деревьев.

— Что это с нашей тетей Душей случилось нынче? Вы не знаете, дети? — удивленно вскинув глаза через стекла пенсне, спросил Гагин, — здорова ли она? Почему у неё такое настроение сегодня? Необходимо узнать, — и он послал к сестре Стиву.

Последний стремительно выбежал из комнаты. На площадке лестнице, ведущей в сад, мальчик останавливается, как вкопанный.

У калитки стоял высокий, загорелый, обросший бородой мужчина в дорожном костюме и, вежливо приподняв шляпу, что-то спрашивал у него.